Дарующий звезды - Мойес Джоджо - Страница 16

Он понизил голос:

– Скажи, что ты по мне не скучала, и я уйду прямо сейчас. И больше никогда тебя не потревожу. Обещаю.

Она закрыла глаза. Уронив нож, положила ладони на столешницу, опустила голову. Свен выждал секунду, затем осторожно положил ладони на ее руки. Она открыла глаза и посмотрела на его руки: сильные руки, костяшки в припухших рубцах от ожогов. Руки, которые она так любила почти все последние десять лет.

– Скажи мне, – прошептал он ей на ухо.

И тогда она повернулась, обхватила его лицо ладонями и страстно поцеловала. Господи, как же она соскучилась по вкусу его губ на своих губах, прикосновению его кожи к своей коже! Марджери бросило в жар, дыхание участилось, и все, что она говорила себе, все логические аргументы, которые она репетировала в голове длинными ночами, растаяли точно дым, как только его рука обвилась вокруг нее, прижимая к себе. Она целовала его, целовала его, целовала его, и его тело было таким знакомым и в то же время незнакомым, и все доводы разума отхлынули вместе с болью, и невзгодами, и разочарованиями сегодняшнего дня. Она услышала, как миска со стуком упала на пол – и все. Остались лишь его дыхание, его губы, его прикосновения, и она, Марджери О'Хара, которая никому не могла принадлежать и которой никто не мог указывать, позволила себе размякнуть и сдаться, ее тело опускалось дюйм за дюймом, пока его не пригвоздило к буфету тяжелое мужское тело.

– А что это за птица? Посмотри, какого она цвета. Какая красивая! – Беннетт дремал на коврике на спине, а Элис показывала на ветви раскинувшегося над ними дерева. Рядом стояла корзинка с остатками еды. – Дорогой, ты знаешь, что это за птица? Я еще никогда не видела таких красных. Ты только посмотри! У нее даже клюв красный.

– Любимая, я не очень-то хорошо разбираюсь в птицах и подобных вещах. – Беннетт, не открывая глаз, прихлопнул жучка на щеке и протянул руку за очередной бутылкой имбирного пива.

Марджери знала все о различных птицах, подумала Элис, открыв крышку корзины с продуктами. Надо будет спросить ее завтра утром. Когда они ехали верхом, Марджери показывала Элис молочай, золотарник, аронник пятнистый, недотроги. И если раньше Элис видела всего-навсего море зелени, то теперь у нее как будто пелена спала с глаз и все приобрело совершенно новые очертания.

Внизу мирно журчал ручей – тот самый ручей, который, как предупреждала Марджери, весной превращался в разрушительный поток. Но сейчас это казалось невозможным представить. Земля была сухой, трава под головой – высокой и мягкой, а на лугу неумолчно стрекотали кузнечики. Элис, протянув мужу имбирное пиво, смотрела, как он приподнимается на локте, чтобы сделать глоток, лелея в глубине души надежду, что он вот-вот сожмет ее в жарких объятиях. И когда Беннетт снова опустился на коврик, Элис, примостившись у мужа под мышкой, положила руку ему на рубашку.

– Ох, так бы пролежал хоть целый день, – умиротворенно вздохнул Беннетт.

Элис осторожно его обняла. От Беннетта очень приятно пахло, как ни от одного из знакомых ей мужчин. Словно он впитал в себя сладкий аромат трав Кентукки. Другие мужчины потели, от них несло грязью и чем-то кислым. Но Беннетт, даже вернувшись из шахты, выглядел так, будто сошел с рекламы шикарного магазина. Элис вгляделась в его лицо, в энергичную линию подбородка, в выстриженные за ушами золотисто-медовые волосы…

– Беннетт, я красивая?

– Ты же знаешь, что я считаю тебя красивой. – Его голос звучал сонно.

– А ты рад, что мы поженились?

– Конечно рад.

Элис обвела пальцем пуговицу его рубашки:

– Тогда почему…

– Элис, давай не будем портить друг другу настроение серьезными разговорами? Зачем заводить подобные разговоры? Что нам мешает просто хорошо провести время?

Элис убрала руку с рубашки мужа. Извернувшись, она легла на коврик так, что теперь они соприкасались только плечами.

– Конечно.

И вот так они лежали, плечом к плечу, в высокой траве, глядя в небо в звенящей тишине. Когда Беннетт снова заговорил, его голос был мягче обычного:

– Элис…

Она бросила взгляд на мужа. Тяжело сглотнула, чувствуя, как сильно бьется сердце. Накрыла руку Беннетта своей, тем самым пытаясь его ободрить, без лишних слов дать понять, что всегда будет ему надежной опорой и поддержкой. Да и вообще, он может говорить все, что захочет. Ведь как-никак она была его женой.

Элис подождала секунду:

– Да?

– Это кардинал, – сказал Беннетт. – Красный кардинал. Я абсолютно уверен.

Глава 4

Первым воспоминанием Марджери О’Хара было то, как она сидит под столом на маминой кухне и сквозь прижатые к глазам растопыренные пальцы наблюдает за тем, как папаша, ударив кулаком ее четырнадцатилетнего брата Джека, пытавшегося помешать ему избивать жену, с ходу выбил Джеку два передних зуба. Мать Марджери, терпевшая побои, но не желавшая подобной судьбы для своих детей, оперативно швырнула кухонный стул в голову супруга, наградив его зазубренным шрамом на лбу. Отец врезал ей отломанной ножкой от стула, правда не раньше, чем смог стоять прямо, и драка прекратилась только тогда, когда дедушка О’Хара проковылял на кухню с ружьем на плече, жаждой убийства в глазах и пригрозил, если сын не остановится, снести ко всем чертям его чертову голову с его чертовых плеч. Но, как уже позднее обнаружила Марджери, не то чтобы дедуля считал, будто его сын не имеет права колошматить жену, а просто бабуля тогда слушала радио и из-за этих воплей едва ли не половину пропустила. В результате в сосновой обшивке стены осталась дыра, куда Марджери в детстве могла легко просунуть кулак.

В тот день Джек ушел навсегда – без двух зубов и с единственной приличной рубашкой в вещевом мешке. В следующий раз Марджери услышала его имя (уход из дому был расценен как нелояльность семье, а потому имя Джека благополучно исчезло из семейной хроники) лишь восемь лет спустя, когда они получили телеграмму, где говорилось, что Джек погиб, попав под товарняк в Миссури. Мать Марджери рыдала навзрыд, проливая горькие слезы в кухонный фартук, пока отец не швырнул в нее книгой, велев взять себя в руки, а не то он действительно заставит ее плакать, после чего отправился гнать самогон. Книга называлась «Черный Красавчик». Марджери так и не простила отца за то, что он оторвал у книги заднюю обложку, и каким-то образом эта испорченная книжка стала для Марджери искрой, раздувшей пламя всепоглощающей ярости, в которой слились воедино и любовь к погибшему брату, и желание убежать в мир книг.

«Не выходите замуж за этих дураков, – частенько шептала мать им с сестрой, укладывая на большую кровать с матрасом из сена в задней комнате. – И постарайтесь убраться от этих проклятых гор как можно дальше. Как только сможете. Поклянитесь!»

Девочки торжественно кивнули.

Вирджиния действительно благополучно уехала, добравшись до самого Льюисбурга, чтобы выйти замуж за человека, работавшего кулаками не хуже их папаши. Их мать, слава богу, не дожила до этого, заболев пневмонией через полгода после свадьбы дочери и буквально сгорев за три дня; тот же недуг сгубил и троих братьев Марджери. Их похоронили на горе с видом на ущелье, отметив могилы камнями.

Когда отец Марджери был убит в пьяной перестрелке с Биллом Маккалоу – последний печальный эпизод клановой вражды, продолжавшейся несколько поколений, – жители Бейливилла заметили, что Марджери О’Хара не проронила ни слезинки. «С чего мне плакать? – ответила Марджери, когда пастор Макинтош поинтересовался, все ли с ней в порядке. – Я рада, что он умер. Он больше никому не причинит вреда». Жители города вечно костерили Фрэнка О’Хару, а потому знали, что Марджери права, однако это не помешало им прийти к выводу, что единственная уцелевшая дочка О’Хары была такой же странной, как и они все, и чем меньше останется представителей этого семейства, тем будет лучше для всех.