Сказки Вильгельма Гауфа - Гауф Вильгельм - Страница 8

Я догадывался кто это был. Имени его никто не знал, но он был иностранец и ходил в красном плаще. Для меня этих примет было достаточно.

Мне приятно было видеть во враге моем человека благородного; признаюсь, я думал о нем хуже. В доме я нашел все как нельзя лучше устроенным, даже комнату наполненную товаром. С тех пор я живу в довольстве, торгуя более из привычки чем из необходимости. Обещанное пособие я получаю ежегодно; но что мне в нем? Руки моей мне не вернет никто, и образ убитой Бианки будет век меня тревожить.

Зулейко окончил. Все слушали его с участием; особенно заняла эта несчастная повесть незнакомца; несколько раз он тяжело вздыхал, и Мулей подметил у него даже навернувшуюся слезу.

— Вы должны ненавидеть этого ужасного человека, сказал Селим, — поплатиться рукою своею ни за что — шутка плохая.

— Да, прежде я ненавидел его, даже больше того, я грешил ропща на судьбу свою; но теперь я примирился. Вера моя велит прощать врагам и любить их.

— Вы славный, благородный человек, — в восторге вскричал Селим, подавая Зулейке руку.

В это время в караване сделалось небольшое смятение. Вдали показался столб пыли. Место было не надежное, опасались разбойников. Селим удивился как можно было, при такой силе, бояться какой-нибудь шайки?

— Какой-нибудь, пожалуй, и нечего бояться, но тут в окрестностях снова появился страшный Орбазан: с ним столкнуться не шутка.

— Что это за Орбазан?

— А вот что: если он впятером на нас нападет, так и то ограбит — такой вор и разбойник что беда!

— Нет, вором его не называй, — вмешался другой купец — он не вор, он благородный человек; он налагает дань на каждый караван и если ты ему уплатишь, то можешь спокойно идти дальше, тебя больше никто не тронет, потому что все шайки подвластны ему: он царь степей.

Между тем выставленные часовые уже рассмотрели издали приближавшихся всадников. Их было довольно много, все они вооруженные подвигались прямо на отдыхающий караван. Поднялась суматоха. Купцы советовались между собою, что делать и как быть. Селим Барух также принимал участие в общей тревоге, но он спокойно вынул из-за пояса синий платок с красными звездочками, сказав, что если его привязать на копье и выставить над палаткою, то он головою ручается, что их не тронут. Так и вышло. Наступающие, казалось, заметили значок и повернув быстро стали удаляться.

В изумлении смотрели купцы на сильного защитника своего, не понимая что это означало.

— Скажи, кто ты такой, что повелеваешь степными народами? — спросил наконец молодой Мулей.

— Напрасно вы мне приписываете такую силу, я не повелеваю, а бывши однажды в плену у разбойников, я запасся там этим значком и знаю только, что с ним разбойники не тронут никого.

Купцы благодарили Селим Баруха как спасителя своего, и в самом деле, число нападающих было так велико, что по всей вероятности караван был бы разграблен.

Жара спала; подул прохладный ветер, и караван двинулся в путь.

На следующем привале купец Лезах, заступник Орбазана, сказал:

— Не хотите ли, я вам расскажу кое-что о разбойнике Орбазане в доказательство того, что он в самом деле благородный человек. У отца моего было трое детей; брат, сестра и я. Меня взял к себе богатый дядя, живший в чужих краях, на условии передать мне все свое состояние, если я останусь при нем до его смерти. Он долго прожил, и я вернулся на родину лишь два года тому назад и тут только узнал, какой ужасный случай был между тем с сестрою моею, бывшей гораздо моложе меня.

Спасение Фатимы

рат мой Мустафа был старше сестры моей Фатимы двумя годами. Они любили друг друга и вместе ходили за слабым, больным отцом своим. На шестнадцатое рождение Фатимы, брат задал пир, созвав всех подруг ее, Под вечер он предложил им покататься на лодке, на что все с радостью согласились. Сначала плавали вблизи берегов, но молодым девушкам хотелось ехать дальше; Мустафа неохотно соглашался на просьбу их, потому что место было не надежное: за несколько дней до того там показались морские разбойники. Девушки просили заехать только за скалу, откуда виден закат солнца. Едва успели они выехать в открытое море, как вдали увидали лодку с вооруженными людьми. Мустафа испугался и приказал повернуть, но вскоре лодка их обогнала: гребцов в ней было больше и силы были не равны. Встречная лодка перерезала им путь, не давая пристать к берегу. Девушки так перепугались, что начали кричать и метаться из стороны в сторону. Мустафа просил их успокоиться, боясь чтобы лодка не опрокинулась; но напрасно: его просьбы не помогали! Лодки сошлись в плоть, с испугу девушки ринулись на противный край и лодка их мигом перевернулась. С берегу уже давно за ними следили. С берегу две лодки, узнавшие разбойников, подоспели на помощь. Между тем в суматохе разбойничья лодка успела уйти, а когда стали поверять на двух лодках все ли были спасены — то сестры моей с подругою недоставало, а вместо их оказался чужой. Его стали допрашивать кто и откуда он? Он и сказал, что с воровского судна, стоявшего поблизости, что бросился на помощь утопающим и что товарищи покинули его. Он сказал также, что они похитили двух девушек и увезли на свое судно.

Такое известие убило отца моего, брат был также очень огорчен. Он упрекал себя в неосторожности: погибла не только сестра его, но и подруга ее, Зоранда, его названная невеста, но о свадьбе с которой отец не хотел и слышать. Это был человек суровый. Он призвал Мустафу и сказал ему. «Ты отнял у меня радость и утешение одинокой старости моей. Ступай же с глаз моих, да будешь ты проклят и все потомство твое. Я прошу тебя тогда только, когда ты мне приведешь мою Фатиму».

Брат мой, желая идти на розыски Фатимы, хотел просить благословения отца; теперь ему пришлось идти под отцовским проклятием.

От покинутого разбойника он узнал, что они торгуют невольниками и собирались в Балсору на невольничий рынок.

Перед уходом его, отец несколько успокоился и прислал ему на дорогу денег. Со слезами простился он с родителями Зоранды и уехал в Балсору.

Он ехал верхом и спешил обогнать разбойников, чтобы еще застать свою сестру и Зоранду. После трехдневного пути на самого его напали разбойники, связали его по ногам и по рукам и увели его вместе с лошадью, не сказав куда и зачем.

На Мустафу напало отчаяние: ему казалось, что исполнялось проклятие отца; теперь у него была отнята всякая возможность спасти сестру, он сам был пленником. Около часу проехали они молча; затем стали сворачивать с дороги и Мустафа увидел вскоре небольшую полянку окруженную деревьями; по средине бежал светлый чистый ручеек, так и хотелось остановиться тут и отдохнуть. И в самом деле, на полянке было раскинуто десятка два палаток; стояли верблюды; лошади; из одной палатки слышались звуки цитры и мужские голоса. Путники наши подъехали к палаткам, все спешились, Мустафе развязали ноги и велели идти следом. Его ввели в главную палатку; она была больше и наряднее прочих, убрана богатыми коврами и шитыми подушками, а золотые курильницы показывали богатство. На одной из подушек сидел маленький старичок; на его неприятном смуглом лоснящемся лице было хитрое и злое выражение. Не смотря на всю его важность, Мустафа тотчас заметил, что не он был главным. Разговор разбойников подтвердил его догадки. «А где же сам атаман?» — спросили вошедшие.

— Пошел на охоту, — отвечал старик, — а меня на место себя поставил.

— И глупо сделал, — подхватил один из разбойников, — теперь дело не шутка, надо решить повесить ли собаку или деньги взять. Поэтому и нужно самого атамана.

Старичишка обиделся, выпрямился и размахнулся дать пощечину обидчику, но напрасно: он не достиг до рослого разбойника и в досаде принялся бранить его. Товарищи не остались в долгу, и вскоре палатка наполнилась криком и бранью. Тогда внезапно распахнулась дверь, вошел красивый и статный мужчина. Одежда его была проста, но кинжал и сабля богато отделаны. В его глазах было что-то строгое и спокойное, вся его особа внушала не страх, а уважение.