Сказки Вильгельма Гауфа - Гауф Вильгельм - Страница 33

Но человек этот был более предан своему господину чем чужому; он рассказал старухе о предложении молодого графа и о том, что они по смерти брата с радости хотят стрелять из пушек. Она передала это самому графу; когда же он не поверил этому, то она предложила ему испытать их и послать своего человека с известием о его смерти. Так и сделали. Оседлали лошадь, всадник поскакал. По дороге его остановил караульный другого брата, спросив куда и зачем он едет?

— Барин мой кончается, — отвечал он грустно.

— Вот как! — вскричал тот и вспрыгнув на лошадь поскакал обратно в замок.

— Граф Куно умирает! — кричал он своему барину — и цоллернские пушки загремели. Эхо громко разносило выстрелы. Граф радовался, что он первый возвещает смерть брата своего. Но то было не эхо, а пушки брата его, в одно время узнавшего о смерти старшего графа. Сев на коня, он поскакал с радостным известием к своему двойне. Между тем тот также ехал к брату и встретясь у пруда они были удивлены и оба рассердились. Но делать было нечего — никто друг друга не опередил, теперь оставалось им миролюбиво переговорить о наследстве, как разделить поместья покойного брата. Совещаясь они подъехали к замку графа и ужаснулись, увидя в окне брата своего Куно, живым и здоровым.

— Что за вздор! Разве ты жив? — вскричал один.

— Не век же ему жить, мы все-таки свое возьмем, — утешал другой.

Куно гневно смотрел на них.

— С нынешнего дня между нами нет более ничего общего, — закричал он грозно, — вы мне не братья! Убирайтесь же, пока не загремели мои пушки, иначе как бы вам не поплатиться жизнью. Братья взапуски поскакали с горы, ругаясь всю дорогу и расстались врагами.

На другой же день Куно сделал завещание и как ни хотелось старухе узнать, в чью пользу оно было — она не узнала, а год спустя умерла не от какой другой болезни как от старости, на девяносто восьмом году жизни. Граф похоронил ее со всеми почестями, как бы родную мать свою, и скучно и одиноко ему было после нее, тем более что за нею вскоре последовал и старичок священник.

Но Куно не долго жил в таком одиночестве, он умер на двадцать восьмом году, как говорили злые языки — от отравы. Едва успел он закрыть глаза, как снова радостные выстрелы раздались в братниных замках.

— Умер же наконец, — говорил один из братьев едучи в замок покойного.

— Да, кажется что так, — отвечал другой — а если бы он, паче чаяния, вздумал опять встать и выглянуть в окно, то на этот случай у меня с собою ружье, я его угощу так, что по неволе на век замолчит.

Подъезжая к воротам замка, они увидели всадника, ехавшего по-видимому туда же. Нагнав их, он следовал за ними шаг за шагом. Они приняли его за друга покойного и, приняв жалобный вид, стали соболезновать о ранней кончине графа. Приехав в замок, братья велели себе подать лучшего вина из погреба покойника, а сами пошли в верхнюю залу по пышной лестнице. Всадник спешился и шел также за ними; когда же они уселись за стол, в ожидании угощения, незнакомец вынул из кармана золотой и, бросив его на стол, сказал:

— Вот вам все ваше наследство, делитесь как знаете.

Братья рассмеялись и, поглядывая друг на друга, в удивлении спросили его, что это значило.

Тогда незнакомец вытащил сверток пергамента с достаточным количеством печатей и прочитал завещание умершего. Сначала Куно писал как дурно при жизни его поступали с ним братья и затем кончил, что в виду этого он лишает их наследства и продает виртембергскому королю за один золотой все свое имение, исключая ожерелья матери, на которое желает чтобы была основана богадельня.

Братья неприятно удивились такому распоряжению; но нечего им было делать, идти против Виртемберга им было не под силу и вместо богатого наследства им достался один только золотой! Даже рыбное озеро они упустили! Нечего им было больше делать в чужом замке; взяв свой золотой, отправились они по домам.

Когда на другое утро мать стала их упрекать, что не сумели они удержать за собою богатого наследства, выпустили даже из рук ожерелье матери покойного, то один грубо спросил у другого:

— Ну что же мы теперь сделаем с наследством, проиграем что ли его, или пропьем?

— Лучше пропить, тогда мы оба будем в выигрыше, — отвечал другой.

— Поедем же в его владения, чтобы назло нас все видели, пусть знают, что кутим, хоть и ничего не получили.

Они условились в какой гостинице пить и поехали, там спросили цену красному вину и выпили как раз на золотой. Тогда, встав, они бросили на стол свой золотой.

— Вот вам плата, — сказал один из них.

Хозяин осмотрел монету, но не принял ее.

— Потрудитесь дать другую, — сказал он, — сегодня утром объявляли по всем улицам, что отныне виртембергский граф уничтожает эти деньги и они больше не ходят.

Братья молча взглянули друг на друга.

— Плати же, — сказал один.

— Разве у тебя нет с собою денег? — спросил другой. И кончилось тем, что они остались в гостинице в долгу.

— Что же мы теперь станем делать? — прощаясь спросил один.

— Да ничего, — отвечал другой. — Правду сказала старуха: «посмотрим какого золотого стоит наследство его!» Нам даже и золотой не достался, потому что за вино пришлось самим платить.

— Да, и скверное было вино.

— Сам знаю, — сказал один.

— Вздор все, — отвечал другой, уезжая в свой замок, недовольный людьми и собою.

— Вот вам предание о золотом. Говорят, что это быль, — сказал механик, докончив свой рассказ. — Товарищ мой слыхал это от самого содержателя соседней харчевни «Замков троих братьев».

Все одобрили рассказ механика.

— Да лучше поговорить чем в карты играть, — сказал извощик.

— Пока я слушал и я вспомнил рассказ, — сказал студент.

— Расскажите, расскажите, — просили все.

— Непременно, ведь и мне надо с вами чередоваться. Говорят, это быль; слушайте же.

Он только было хотел начать свой рассказ, как сама хозяйка подошла к ним.

— Ну, господа, пора и честь знать, — сказала она, — уж десятый час, не угодно ли ложиться, ведь завтра тоже вставать надо.

— Так ступай и спи, — сказал студент, — нам больше ничего не надо, дай только бутылку вина и отправляйся.

— Вот еще! — сказала она ворчливо, — да разве это можно? У меня народ, а я спать лягу? Как знаете, а я для вас огня жечь не стану, у меня в девять часов уж ночь, такое положение.

— Что ты, хозяйка, с ума что ли сошла? Как же ты меня неволишь спать, коли я не хочу? — горячился механик, — ведь мы не какой-нибудь народ, нас нечего бояться, ничего у тебя не унесем и без платы не уйдем.

У хозяйки засверкали глаза.

— Так это я и стану из-за всякой сволочи порядки менять? — закричала она, — очень мне нужны ваши гроши! Большего-то не видала. Говорят вам, убирайтесь отсюда.

Механик хотел было возражать, но студент остановил его знаком.

— Хозяйка велит, так пойдемте, — сказал он, — только уж дайте нам огоньку с собою.

— Ну нет, уж извините, — грубо сказала она, — эти молодцы и так дойдут, а вам — извольте вот огарочек, больше у меня во всем доме нет.

Молча взял студент зажженный огарок и пошел вперед, прочие же, забрав свои узлы и котомки, пошли за ним.

Взойдя на верх, он тихонько зазвал всех к себе в комнату и, заперши за ними дверь, сказал:

— Теперь, братцы, нет более никакого сомнения, что мы попали в разбойничью трущобу. Вы заметили как ей хотелось поскорее уложить нас? Она даже боялась, чтобы мы не оставались у себя в комнате при огне сидеть.

— Нельзя-ли нам бежать? — сказал золотовщик, — в лесу все-таки вернее чем здесь.

— И тут железная решетка в окнах, — говорил студент, раскачивая решетку и пытаясь вытащить перекладину, — стало быть нам одно средство спасенья — дверь!

— Давайте-ка я попытаюсь, — сказал извощик, — если я выберусь из дому, то приду за вами и тогда все мы убежим отсюда.

Все согласились, и извощик разувшись тихонько пошел вниз по лестнице. Товарищи его прислушивались, притаив дыхание. Он уже почти сошел, как вдруг на последних ступенях огромная собака бросилась на него, положив ему обе лапы на плеча и разинув пасть свою прямо ему в лицо. Чуть он шевельнется, она хватала его за горло, заливаясь громким лаем. Хозяйка и работники сбежались со свечами.