Харли Квинн. Безумная любовь - Дини Пол - Страница 31

Несколько секунд доктор Лиланд молчала. Харлин видела, что она очень тщательно подбирает слова.

– Верно. Я поступила так, потому что почувствовала, что мне необходимо уменьшить объем вашей работы, иначе вы... пострадаете. К тому же, если говорить начистоту, некоторые отчеты по другим подопечным выглядели несколько... поверхностными.

– Кажется, я догадываюсь, о ком вы говорите, – Харлин пыталась отвечать спокойно, – я готова признать, что некоторые мои пациенты, будто застряли на месте. Проблема в том, что им там нравится. Они в курсе, что никогда не выйдут на свободу, и «Аркхем» стал для них зоной комфорта. Даже если мы завтра откроем все двери и уберем охрану, они не уйдут. Вам придется вызвать Бэтмена, чтобы он силой вытащил их из больницы.

На губах доктора Лиланд мелькнула быстрая улыбка.

– И тут мы возвращаемся к вопросу, почему же вы считаете, что Джокер заслуживает столько внимания. Учитывая тот факт, что его никогда не выпишут из больницы.

– Джокер вовсе не смирился со своей участью. Он не находится в зоне комфорта. Он не желает быть заключенным до конца своих дней и хочет чего-то большего.

– Ничего большего он не получит.

– Это не совсем так, – воспротивилась Харлин. – Разумеется, он никогда не выйдет на свободу, но, если нам удастся хотя бы немного подлечить его, он мог бы научиться направлять свою энергию в конструктивное русло. Мог бы читать, заниматься живописью или музыкой, даже самообразованием. Его годы здесь наполнились бы смыслом. Не исключено, что он сумел бы получить диплом колледжа. Разве это не улучшило бы жизнь окружающих? Если бы он учился, а не сидел в подвале, раздумывая над новыми способами досадить людям из вредности?

– Думаете, вам удастся заставить его примириться с идеей, что он никогда не выйдет на свободу?

Харлин колебалась. Доктор Лиланд употребила слово «смириться», а не «уступать», но она подозревала, что Джокер не заметит этой разницы.

– Данный аспект – часть его реабилитации, – медленно проговорила она, пытаясь незаметно переключиться на другую тему. – Вы же знаете, Джокер – яркая, дерзкая личность, самый броский преступник Готэма. Реабилитация позволит ему понять, что не стоит тратить блестящую энергию на то, чтобы стать ужаснейшим ребенком в «Аркхеме». Да и бежать не стоит: он все равно вскоре вновь окажется здесь. Неужели вы не хотите, чтобы он передал лавры проблемного пациента кому-то другому?

Доктор Лиланд вздохнула.

– Ваши доводы очень убедительны. Хотелось бы мне верить, что вы нащупали нечто...

– Тогда поверьте, – щеки Харлин снова порозовели. – Не поддавайтесь цинизму или так называемой «усталости от жалости».

«И не обвиняйте меня в своих решениях. Я не просила отбирать у меня пациентов и не собираюсь чувствовать вину за то, что мне на самом деле стало легче», – мысленно добавила она.

– Хорошо, – Джоан в очередной раз вздохнула. – Некоторые опасения у меня по-прежнему остаются, но это часть моей работы. Я здесь начальник. Приходится выступать адвокатом дьявола и не потому, что я горю желанием подвергать сомнению ваши идеи, а по той причине, что каждая идея должна быть рассмотрена со всевозможных точек зрения.

– Понимаю.

Харлин не кривила душой, пусть уже и сбилась со счета, сколько раз за этот разговор ей напомнили, кто здесь хозяин. Может, доктор Лиланд ощущала какую- то исходящую от нее угрозу?

– Раз уж мы заговорили о новых идеях, – весело продолжила Харлин, – вам случайно не предлагали открыть в больнице плавательный бассейн?

17

Харлин испугалась, что доктора Лиланд хватит инфаркт, когда она заговорила про плавательный бассейн. Скорее всего, та мгновенно представила себе олимпийских размеров лужу с дрейфующими на поверхности мертвыми телами.

Собственно, Харлин тоже представила себе нечто подобное.

Разумеется, она просто не удержалась и про бассейн пошутила. Сама идея бассейна в «Аркхеме» выглядела настолько нелепо, что способа лучше отвлечь доктора Лиланд от дальнейшего разговора не существовало в природе.

Однако поразмышляв, Харлин пришла к выводу, что идея вовсе не столь странная и невыполнимая. Для людей, ограниченных в передвижениях, плавание было бы превосходной физической зарядкой: интенсивной, но с малой нагрузкой на суставы и доступной для любого возраста и уровня подготовки. Плавание позволило бы пациентам сбросить напряжение. Возможно, больнице удалось бы нанять тренера по водной аэробике. На нижних уровнях здания места более чем достаточно.

Черкнув на будущее детально обмозговать этот вопрос, Харлин направилась к Джокеру. Они завтракали вместе в те дни, когда доктор Лиланд не перехватывала ее по праву начальника.

Чтобы наверстать упущенное, Харлин попросила Джокера выполнить нечто вроде домашнего задания: он должен был вспомнить от трех до шести занятий, которые доставляли ему удовольствие в прежней, вольной жизни, и назвать причину, из-за которой он от них отказался. Она намеренно не употребляла слово «детство», так как Джокер старательно избегал любых разговоров на эту тему. Но терапию нельзя было назвать полной, если она не касалась детских лет пациента. Чтобы не вести себя, как на допросе и не запугивать его, Харлин решила выведать правду окольными путями. Она должна была ее выведать: чем дольше Джокер скрывал истину, тем труднее ему двигаться вперед, а жизнь его в последнее время и так не отличалась легкостью.

Джокер по-прежнему сидел на краю кровати, опершись локтями в колени и опустив лицо в ладони, словно даже не шевельнулся после того, как она ушла. На столе перед ним лежал чистый лист бумаги и шариковая ручка. Харлин немедленно убрала ручку в карман: Джокеру запрещалось иметь острые предметы, но заставлять его писать карандашом показалось ей унизительным. К счастью, Джокер оправдал доверие: он не использовал ручку, как оружие. Обычно он сам напоминал, чтобы она не забывала свои письменные принадлежности. Если бы кто-то заметил эти знаки уважения и доверия, она лишилась бы работы.

Санитар, принесший ему поднос с обедом, не обратил внимания на явное нарушение правил. Харлин вдруг вспомнила, что сегодня вторник, а, значит, на ланч были такое, которые Джокер любил. Он хорошо поел и оставил кекс на потом. Десерт был удивительно вкусным и сладким, поэтому все заключенные обожали кексы. Джокер не был исключением.

– Мне очень жаль, что я не успела на ланч, – мягко распела Харлин. – Как я вам уже говорила, меня вызвало начальство, а начальству приходится подчиняться. Сами знаете, каково это.

«Хотя, вполне возможно, что не знает», – сообразила Харлин.

Джокер – сам себе начальник. Если когда-то в прошлом он и подчинялся кому-то, в это с трудом верилось. В той же мере Харлин едва ли представляла, что за несчастье случилось с ним, после чего он приобрел столь необычную внешность.

Она села напротив, а Джокер откинулся назад и подсунул себе под спину подушку.

– Раз уж вы так и не вспомнили, от чего раньше получали удовольствие, возможно, расскажете, о чем вы все это время думали? – она открыла блокнот и достала ручку.

Внезапно, вместо обычных уверток и шуток, он ответил:

– Знаете, а ведь отец меня сильно бил.

Слова, подобные удару. На долю секунды картинка перед глазами Харли поплыла, и доктор выпрямилась, стараясь привести себя в чувство. Эмоции сейчас излишни. Ей следовало поддержать пациента, который глядел куда-то сквозь пространство, мимо нее, и видел там нечто из прошлого.

– Продолжайте.

– Каждый раз, когда я не слушался... – Джокер взмахнул кулаком. – Бац!

«Не слушался, бац!» – записала Харлин трясущейся ручкой.

– Иногда, когда я просто сидел и ничего не делал... вот тебе!

«Ничего не делал – вот тебе!»

– Папаша любил заложить за воротник, – продолжал Джокер. – А коль человек любит поддать, он частенько бывает в скверном настроении.