Харли Квинн. Безумная любовь - Дини Пол - Страница 14

В дверь постучали, и в кабинет заглянула доктор Лиланд.

– Я подумала, мы можем продолжить знакомство с нашими шизофрениками.

Харлин улыбнулась. С того самого дня, как Убийца Крок сорвался с цепи, доктор Лиланд стала ее лучшим другом. Вчера она показывала ей отделение, где содержались наименее опасные преступники Готэма, те, у кого был шанс когда-нибудь покинуть больницу. Харлин с гораздо большим удовольствием познакомилась бы с пациентами вроде Крока. Но ничего, ей стоило набраться терпения. В конце концов, она тут пока что новенькая.

Три недели спустя терпение у нее почти кончилось.

Доктор Лиланд так и не отвела ее на нижние уровни больницы, где содержались самые сложные пациенты. Один из врачей-психиатров, сорокалетний лысеющий Реджинальд Персиваль (Харли сразу поняла, что он не из Бруклина – с таким имечком он бы там не выжил) называл эти отделения «кладовкой».

Доктор Персиваль старался не высовываться, молча делал, что ему велели, а после работы шел домой и напивался.

Алкоголизм являлся основным механизмом выживания персонала «Аркхема». Не лучшее решение, как поговаривала сама доктор Лиланд, зато законное и легко исполняемое.

Вскоре Харлин пришла к выводу, что недостатки «Аркхема» заключались не в опасных пациентах и даже не в том, что многим из них не улыбалось счастливое будущее за стенами клиники. «Аркхем» жил хаотично, вне ритма.

Разумеется, существовали рутинные процедуры: прием пищи, лекарств, терапия, отдых, сон, но в каждом отделении все это организовывалось по-своему. «Аркхем» состоял из отдельных элементов, никак между собой не связанных. Опаснейшие пациенты словно существовали в другой больнице. По крайней мере, так казалось Харлин, пока она изучала карты подопечных, истории их болезней. Они выживали каждый в своем мирке, и единственное, что их связывало – невозможность покинуть стены сумасшедшего дома.

В «Аркхеме» не отдавали должного внимания часам посещения. Любой, кто хотел навестить кого-то из пациентов, запрашивал разрешение за двадцать четыре часа.

– Наших пациентов мало кто навещает, – объяснила доктор Лиланд в кабинете за поздним ланчем. – Их семьи и друзья уже достаточно натерпелись.

Харлин понимающе кивнула.

– Как говорил наш профессор по патопсихологии, люди с асоциальным расстройством личности не страдают от него, вместо них страдают окружающие.

– Хорошая шутка, – Джоан невесело усмехнулась.

– Тем не менее, посетителей бывает довольно много, – продолжала Харлин. – Особенно по ночам.

– Время от времени доктора приглашают специалистов для консультаций. Иногда это ученые, исследующие очередные вариации патологии и их влияние на мозг.

Лиланд говорила торопливо, и девушка поняла, что та не прочь сменить тему.

– Когда есть возможность, они делятся с нами своими открытиями, – Джоан кивнула на черный шкаф у ближайшей стены. – Результаты находятся в третьем ящике сверху под биркой «Новая информация».

– А почему у них может не быть возможности передать результаты? – Харлин искренне удивилась.

– Например, если они разрабатывают новое лекарство или пытаются улучшить уже существующий препарат. Данные о подобных продуктах держится в тайне.

– Даже когда они тестируются их на наших пациентах?

– На наших пациентах никто ничего не тестирует, – резко отрезала доктор Лиланд. – Для этого они или чересчур нестабильны, или слишком атипичны.

Острый ум заставил Харли задать следующий вопрос:

– А что насчет клинических испытаний?

– Последний раз они проходили лет тридцать назад, еще до меня. Отчет лежит в том же ящике, на самом дне. Не слишком приятное чтение, – доктор Лиланд положила вилку и отодвинула тарелку с салатом. – У вас есть какая-то идея, которую вы хотите со мной обсудить?

«Мне хотелось бы узнать, что за странные ученые посещают больницу по ночам и привозят с собой неопознанные ящики на колесиках», – подумала Харлин. «Что в них? Что неизвестные делают с пациентами? Что пациенты делают с ними и с чьего одобрения все это происходит?»

– Простое любопытство, – наконец, ответила девушка. – Особенно если это касается пациентов, которых мне предстоит лечить.

– Лечебница «Аркхем» – последнее пристанище наиопаснейших преступников, – напомнила доктор Лиланд. – К нам попадают только по-настоящему потерянные души, от которых отказался мир. И мы говорим сейчас даже о тех, у кого все еще есть шанс излечиться и выйти на свободу. Впрочем, это все равно только шанс, а не реальность. Но даже если они вылечатся, и мы наденем на них новую одежду, начищенные туфли и посадим в автобус, идущий в Готэм, это не изменит того факта, что они были в «Аркхеме», что, с точки зрения, так называемого приличного общества, неприемлемо. И неизлечимо. Может, нам и удастся собрать осколки человека в единое целое, но, рано или поздно, все вновь разлетится на кусочки. И тогда остается один выход: «Аркхем», из которого несчастный совсем недавно сделал ноги.

– И такое часто случается?

– Уже не так часто. Правда, лишь по той причине, что мы гораздо реже выпускаем их на волю. А когда все же выпускаем, то направляем в специальное перевалочное заведение в Готэме. Как мне кажется, это неправильно, но меня никто не спрашивает.

Харлин нахмурилась:

– Почему вы считаете, что неправильно отправлять их в это заведение?

– Дело не в заведении. Я считаю, что вообще неправильно отправлять их в Готэм. Есть что-то в этом городе, что плохо на них влияет.

Харлин полностью отдалась работе, попутно пытаясь придумать, как улучшить ситуацию в больнице. Возможно, одна из проблем разобщенности клиники состояла в том, что им попросту не хватало персонала.

По ее мнению, им требовалось не менее десяти психиатров на полную ставку. Двенадцать – еще лучше. Но бюджетом распоряжался совет директоров, который постановил, что у них нет средств на дополнительные расходы.

«Скорее всего, в совете заседают одни богачи», – предположила Харлин. Обычно только богатые люди бывают настолько прижимистыми. А потом они еще удивляются, что многим хочется их ограбить. Она точно знала, что, если бы эти богатеи скинулись, за те деньги, которые они выкидывают на шикарные обеды, можно было бы построить новое крыло с плавательным бассейном.

Хотя, наверное, с бассейном пришлось бы подождать до следующего финансового года.

Через какое-то время Харлин почувствовала, что теряет ориентиры. Она беспокоилась по стольким причинам, что это мешало ей сосредоточиться. Она боялась, что превращается в доктора Персиваля: выполняет рутинную работу и ждет конца дня, чтобы уйти домой. С той лишь разницей, что не напивается до полусмерти. В колледже и в медицинской школе ей приходилось жестко экономить, чтобы выживать на стипендию, и она не могла позволить себе ходить по барам. Она не позволяла себе даже несколько банок пива, так что у нее так и не выработалась привычка топить беды в спиртном. Но если все будет идти, как идёт сейчас, ей, похоже, придется научиться. Хотя еще одна проблема была ей совершенно не нужна.

Харлин перечитала истории болезней большинства пациентов, чтобы составить наиболее подробную картину «Аркхема». В этот раз она особенно внимательно просматривала карточки тех, кто представлял наибольший риск для себя и окружающих. Подобных пациентов оказалось не так уж и много, но большая часть бюджета и ресурсов уходила именно на них. И все равно некоторые ухитрялись сбежать. Джокер, например, славился своими побегами из клиники. Харлин никак не могла понять, как ему это удавалось. Его содержали в одиночной камере на самом нижнем уровне больницы. У его двери постоянно дежурил санитар. А если Джокер приходил в беспокойство, санитаров становилось несколько.

Судя по истории болезни, Джокер в грош не ставил ничью жизнь, включая собственную. Он постоянно рисковал, прыгая из окон и с крыш. Каждый раз, когда он должен был погибнуть, ему дьявольски везло. Однажды он едва избежал смерти, когда его одежда зацепилась за горгулью, украшавшую здание.