Племя вихреногих. Книга 2 (СИ) - Охэйо Аннит - Страница 68

Олаёец взглянул на него… снисходительно.

— Настоящий воин, который смеет и может, прав абсолютно всегда. Даже если он бьет девчонок палкой. Потому что рабское быдло, которое не смеет, — это навоз. И наплевать, девчонка это или мальчишка.

— Скотина ты, — с чувством сказал Димка. — Издеваешься над девчонками, и считаешь себя черт знает каким героем, потому что они тебе сдачи дать не могут.

На сей раз, Олаёец взглянул на него уже презрительно.

— В последний раз: любой бандит и отморозок для меня всё равно остается героем, даже если он грабит голодных и заставляет девок жрать дерьмо. Просто потому, что он смеет и может переступить через правила, придуманные слабаками. А добренький слабак — всегда трус, подлец и предатель. И настоящий воин имеет право сделать с ним вообще всё, что захочет — забрать "волю", отпинать, воткнуть копьё в печень… Абсолютно ВСЁ. Потому что слабаки — это дерьмо. Трусливое, подлое, никчемное дерьмо. И их всех нужно обратить в рабство, раз уж нельзя тут убить. Потому что все они люто, бешено ненавидят воинов, просто за то, что воины смеют и могут, в то время как слабаки не могут НИЧЕГО.

— Ага, то-то ты, такой весь из себя герой, лежишь тут в своём дерьме, — насмешливо сказал Димка.

— Это ненадолго, — оскалился Олаёец. — Червь просто послал нам испытание перед Его окончательным триумфом. А ты — ты не слабак. О да. Ты пока просто дурак. Но это пройдет. Когда всё то стадо, которое ты освободил, начнет затаптывать тебя — просто за то, что ты дал им ненавистную "свободу". И тогда… о-о-о, тогда тебе понадобятся ВОИНЫ. Такие же, как у меня. Их у тебя пока нет… но воспитать их несложно. Тут нет никакого секрета. Разбей своих людей на пары и заставь драться, пока один из них не упадет. И пусть победитель хорошенько отпинает побежденного, чтобы тот понял, что проигрывать НЕЛЬЗЯ. Если кто-то откажется — отпинай его сам, до полусмерти. Если кто-то вообще не хочет драться, пусть получает в рожу от всех по очереди. Всего через пару часов до каждого дойдет, что сдача — не вариант, жалость карается, а отказ выполнить приказ карается очень жестоко. И, самое главное, дай победителю абсолютную и не обсуждаемую власть над побежденным, заставь его пользоваться ей максимально грубо и жестоко, но — лишь над тем, кого он сегодня победил в поединке. Заставь победителей ежедневно драться друг с другом, пока не останется только один. Только так ты сможешь создать себе НАСТОЯЩЕГО вождя и построить НАСТОЯЩУЮ иерархию, отсеяв слабаков и умников, и воспитав главное качество воина — непреклонную волю к борьбе.

— Стать воином, избивая упавших ногами? — оторопело спросил Димка. — Да ты вообще рехнулся.

Олаёец однако не обиделся.

— Нельзя стать воином без опыта победоносной драки, — снисходительно пояснил он. — И потому пресловутые "избиения слабых" нужно не пресекать, а всячески поощрять. Тот, кого бьют, виноват в этот сам. Всегда. И не заслуживает ничего, кроме как быть тренировочной грушей для тех, кто не боится и может. Если он не хочет, чтобы его били, — пусть бьет в ответ. Если хочет — пусть получает по соплям. Всё на самом деле очень просто.

Димка не ответил. Он вдруг понял, что устал. Устал страшно, словно день напролет ворочал здоровенные валуны. Сил не осталось уже даже на ненависть.

— Слушай, — не глядя на жреца, начал он. — Зачем нам всё это? Тебе — лежать в дерьме, мне — следить за тем, чтобы ты не подох прямо тут от голода и жажды? Поклянись, что больше не будешь… так делать. И я тебя отпущу. Правда.

Олаёец помолчал.

— Свободный человек не клянется, — наконец ответил он. — Максимум — обещает. Клянутся — рабы. Которые за просто так отдают то, что составляет самую суть свободы — свободу воли.

— Они не отдают, вы её у них отбираете, — сказал Димка. Потом поднялся, забрал свечку и вышел.

* * *

Выбравшись наверх, мальчишка вновь сел на пол, погрузившись в прострацию. Разговор со жрецом буквально оглушил его. А ведь даже Хоруны не были от природы такими вот гадами, вяло подумал он. Эта скотина постаралась… Интересно, сам Олаёец до такого вот додумался, или его тоже кто-то научил?..

— Что с тобой? — встревожено спросил Юрка, садясь рядом. — Заболел?

— Да ну, какие тут болезни… — Димка вздохнул. — У меня идол этот поганый из головы не идет. Ведь быть же такого не может! Всей этой мерзкой чертовщины, гипноза этого… А есть.

— А ты помнишь, что видел, когда мы этого идола к выходу толкали?

Димка задумался. Это вот он помнил, пожалуй, плоховато, — воспоминания то отступали, то подступали волнами. Мрак, пустота, — и в этой пустоте голоса, вопящие, поющие, сводящие его с ума…

— Нет. И не хочу, если честно. Может, вообще померещилось всё, вся эта жуть черная…

Юрка оживился.

— Именно! Я вот лет в десять как-то забрался на чердак моей пятиэтажки — там темно было, свет только через щели пробивался. И вдруг этот свет начинает гаснуть, и ко мне быстро так и бесшумно движется темнота… Что я подумал про это — не помню, но едва не описялся от ужаса. А оказалось — это просто облако на солнце набежало!

— Спасибо. Ты отличный друг. Правда, — Димка потрепал Юрку по лохмам, и тот, смутившись, тут же убежал…

* * *

Оставшись в одиночестве, Димка вновь плюхнулся на пол. После разговора с Юркой его и в самом деле отпустило, но вот изводившие его мучительные размышления никуда, к сожалению, не делись. И он невольно улыбнулся, когда в зал вошел Асэт.

— Всё думаешь, что делать с этими гадами? — сразу же догадался он.

— Ага, — Димка вздохнул. — Слушай, я только что говорил с их главным… ну, с жрецом. Он мне такое рассказал… — морщась от отвращения, мальчишка пересказал Асэту злобные бредни жреца Хорунов. Задумавшись, тот сложил руки на груди, глядя вниз.

— Самое страшное Зло, Димка, — наконец, сказал он, всё ещё не поднимая взгляда, — это Добро. Которое считает себя единственным во вселенной Добром. И на этом основании решает, что все вокруг ему должны.

— Это вот — Добро? — Димка невольно поёжился. — Да ну нафиг.

— Добро, добро, не сомневайся, — Асэт вздохнул. — Когда-то было. Хоруны, знаешь, тоже не кончеными гадами в этот вот мир пришли. Когда-то они вроде Волков были, — собирали под свою руку местные племена, даже с Хозяевами пытались бороться. Только вот из этого ничего не вышло. Ну и народ их, знаешь, втихую подставлял. Вот они и обиделись. Решили, что они здесь затем, чтобы карать слабаков за их лень и трусость. И понеслась жаба по кочкам…

— Да ну нафиг, — повторил Димка. — Льяти говорил, что мерзавцы, обращающие всех в рабство, просто сублимируют этим желание попасть в рабство самим. Вот им и.

— Льяти, знаешь, сам не ангелом небесным оказался, — хмыкнул Асэт. — А так, знаешь, можно договориться до того, что мерзавцы, которые любят причинять боль, сами мечтают о боли. И, на этом основании…

— Мечтают, — хмыкнул Димка. — Знают же, что им, в итоге, всё равно по шее прилетит — но всё равно… — он помолчал и спросил: — А в самом деле, что с пленными делать-то? Взять их с собой в Столицу мы не сможем. Да даже если и сможем — что, вечность их там связанных держать?

— Тогда, может, просто отпустить? — предложил Асэт. — Всё равно же сбегут, даже через смерть. Но тогда-то их по всему миру разбросает, а так они здесь и останутся.

— С ума сошел? — хмуро спросил Димка. — Они же снова…

— Не снова. Рабы же уйдут. А новых они уже фиг наловят, если все здешние у Волков будут жить. Ну, кроме всяких отшельников, вроде Астеров или Куниц. Но им-то ничего не грозит — Астеров всё равно не поймать, а к Куницам даже дурак не полезет.

Димка задумался. Потом ещё раз задумался. Потом так разволновался, что начал ходить из угла в угол, поворачиваясь на пальцах босых ног. Эта мысль показалась ему очень привлекательной. И, в то же время, пугала. Отпустить на волю таких мерзких уродов, как этот Олаёец… Да ещё и зная, что они не успокоятся, тут же начнут мстить…