Красавицы и чудовища (СИ) - Федина Юлия Александровна - Страница 14

Хотя пока двери лифта отжимал, да по шахте да техническим проходам лазил вспышка гнева улеглась, и желание придушить наглеца сменилось намерением познакомиться с неким капитаном третьего ранга Зинджем. С целью сманить толкового специалиста и храброго офицера.

Но это потом. А теперь Дарт Вейдер не искушая судьбу на своих двоих отправился в выделенные ему покои.

Разбуженные переездом дети вновь уложены. Во всяком случае, дверь в спальню прикрыта, и звуков оттуда не раздается. Значит, спят. У дверей в кабинет вытянулся Пиетт. Вейдер жестом пригласил офицера войти следом. Тот передал лорду несколько пришедших до ухода в гипер документов из главного штаба и Империал-Сити. Ничего срочного или важного настолько, чтобы отвлечь пребывающего в состоянии легкой раздраженности ситха. Качественно выплеснуть ее на местных не вышло. Значит, покуражимся над свежеиспеченным адъютантом.

- Разрешите идти, милорд?

- Останьтесь.

Дарт Вейдер жестом указал на место у стола. Сесть не предложил. Во всех кабинетах лорда традиционно имелось только одно кресло. Включил запись своих переговоров с моффом Таркином. Пиетт отвел взгляд. Смотреть на собственную жалкую беспомощность тяжело.

- Зря глаза прячете, лейтенант. Вид - то, что надо. И Таркин, и Оззель повели себя так, как повели, во многом благодаря именно вам. Так что безопасный, но внешне корявый выход на орбиту отрабатывайте. В другой раз попугать какую местную сволочь пригодится.

- Да, милорд, - по-прежнему не поднимал глаз Пиетт.

- А что делать? Пару раз реально сорвался, учинив погром с жертвами и разрушениями. Теперь все настоящего злодейства ждут. А это хлопотно, да и для бюджета накладно. Храм джедаев в центре столицы так еще и не отстроили. Куда удобнее заранее заготовленных чижиков жрать. Это вам - компенсация моральных издержек.

Перед Пиеттом легла планка капитана-лейтенанта.

- Благодарю, милорд.

- Что-то не слышу радости в голосе, - заворчал ситх.

- Он обиделся, - раздалось из дверей спальни.

На пороге маленький Люк тер кулаком заспанные глаза.

- Правда, что ли обиделись? - попытался превратить все в шутку Вейдер, которому вдруг сделалось неловко от того, что сын читает чувства людей по отношению к ситху.

- Кто я такой, чтоб обижаться на главкома имперского флота?

- Неправда, - насупился Люк, поджав ногу. Стоять босиком на полу было холодно.

- Иди сюда, замерзнешь.

Сын без лишних уговоров ловко вскарабкался на колени.

- Да я, в общем-то, не хотел никого обижать. Напугать маленько - да. Но уж если так получилось, то разве внеочередное звание и перевод в центральный сектор - не извинение?

- Наверное, нет, - сосредоточенно потер лоб Люк, которому и правда, нелегко разобраться во взрослых чувствах.

- Ну, если кто-то решил, что это попытка купить преданность, то зря. Я отдаю себе отчет в том, как легко она перекупается другими.

- Я могу идти? - осторожно кашлянул Пиетт.

- Идите. И выбросьте все лишнее из головы. Вы хорошо делаете свою работу. Остальное - ересь.

Офицер повернулся к двери.

- Не обижайтесь. Он просто не умеет извиняться, - сообщил спине выходящего Люк.

Пиетт благоразумно сделал вид, что не услышал. Люк поудобнее устроился на коленях отца и пристроил голову ему на плечо с явным намерением задремать.

- Чего это ты решил, что я извиняться не умею?

- Потому что упрямый, как я. тетя Беру всегда, когда я капризничаю, говорит, что я шаак упрямый, как отец.

- Что еще тетя Беру про меня говорила?

- Что ты пилот божьей милостью, и что, если бы ты был жив, тускены забоялись бы прилезть. Это правда?

- Угу. Только тебе пойти еще поспать не надо?

- А мы скоро прилетим?

- Скоро.

- Тогда я лучше здесь подожду.

- Ладно, кемарни тут маленько, а потом на мостик пойдем. Я со штурмовиками полечу вниз, а ты будешь наблюдать за ситуацией с орбиты: предупреждать об опасности и поддерживать нас огнем. Договорились?

- Ага!

Ответ утонул в сладком зевке, и через минуту сын уже крепко спал, уткнувшись носом в складки плаща.

Хорошо, что мальчишка еще слишком мал, чтобы разобраться в оттенках чувств. Перед сыном он, конечно, смутился, но унижал офицера он вполне осознанно. С некоторых пор лорд Вейдер начал получать удовольствие от чужих страха и унижения. До сегодняшнего дня о причине не задумывался. Ситху положено жаждать власти, вот он ею и упивается. Каких же еще объяснений надо? А тут вдруг пришла крайне неприятная догадка: не от того ли, что болезненно гордый и самолюбивый Энакин Скайуокер слишком легко научился вставать на колени перед Дартом Сидиусом. Неприглядная картинка нарисовалась. Интересно, насколько этот его комплекс заметен со стороны? Ведь головой вроде бы понимает ущербность убеждения раба в том, что быть свободным - значит, быть рабовладельцем. А надо же... Впредь, внимательнее надо. Ибо, младший ситх привык считать себя сильным.

То, что он сильнейший, он знал всегда. С детства. И с мальчишками с пыльной татуинской улицы, и среди пилотов в мастерской старого Уотто, он понимал, что знает, умеет, может больше их всех. И то, что ему от силы восемь, и то, что он раб, значения не имело. Вернее - подстегивало к еще большему совершенствованию.

Потом был храм. И снова он за считанные месяцы, а иногда и за дни осваивал то, на что другие тратили годы. И то, что он - почти залетный чужак по сравнению с теми, кто в храме с рождения, лишь раззадоривало падавана-переростка.

Жгучая обида от непризнания его Силы опалило душу лишь однажды - когда его с явной издевкой ввели в Совет, не сделав магистром. Но там была политика, а не недооценка его Силы. Только тогда от этого делалось еще обиднее.

Но в целом бурлящая в нем кипучая Сила всегда порождала в Энакене Скайуокере радость свободы и вседозволенности.

Все изменилось в одночасье. После Мустафара заключенная в увечном теле Сила бурлила, конвертировалась в ярость, или наоборот - ярость, боль и обида порождали волны Силы, которые не находили выхода. В этом и великим духам Долины Ситхов без ста грамм не разобраться.

Нет, сомневаться в силе и могуществе черного гиганта в глухих доспехах, невесть откуда появившийся подле императора, дураков не находилось. Проверять степень опасности таких сомнений для жизни и здоровья никто не хотел. Но сам-то Дарт Вейдер понимал собственную ущербность и бесился.