Вести приходят издалека - Ярославская Татьяна Владимировна - Страница 49

— Конечно, нет!

— Значит, с ним действительно что-то случилось. Или его похитили…

— Или убили, — мрачно сказал Тимур.

— Тьфу! Сплюнь! Пошли в дежурную часть!

— Что туда идти? Ты же слышала, что они по телефону сказали: трое суток.

Но Маша уже была настроена твердо и решительно.

— Сказали? Пусть они мне это на заявлении напишут! Я посмотрю, какие там трое суток!

61

Из-за пыльного стекла с надписью «Дежурная часть» на ночных посетителей не то сонно, не то нетрезво смотрел оплывший милиционер.

— Я вам говорю, мамаша, погуляет и вернется. Вспомните себя в семнадцать лет.

— При чем тут я? — возмутилась Маша.

— А при том, что ваши родители тоже, небось, по моргам-милициям звонили, когда вы с мальчиками гуляли…

— Так! — раздраженно стукнула кулаком по стеклу Маша. — Я опекун этого мальчика, назначенный, между прочим, государством. К побегам ребенок не склонен, и мне точно известно, что ехать он собирался домой! Вы будете оформлять заявление?

— Да успокойтесь, гражданка. Принял я ваше заявление. Устного заявления вполне достаточно. Как, говорите, его зовут?

— Ярочкин Кузьма Альбертович, год рождения…

— Не надо год рождения. Все, идите домой и ждите.

Тимур отодвинул растерявшуюся мать от окошечка.

— Товарищ лейтенант, вы, конечно, можете принять у нас устное заявление, только вы должны оформить его на бланке, чтоб мы там подпись поставили. Потом вы его зарегистрируете, поставите штампик, дату, номер, подпись свою. И нам выдадите бумажку о том, что его именно вы приняли. Правильно? Если не помните, так загляните в свой поминальник!

Маша с ужасом смотрела, как лицо милиционера наливается краской.

— Ты кто такой меня учить-то! — рявкнул он на Тимку.

— В данное время я свидетель. Свидетель того, что вы отказываете в приеме заявления, да еще и пытаетесь ввести заявителя в заблуждение. Пошли, мам.

Он потянул мать за руку к выходу. Ошарашенная, она послушно пошла за ним.

На улице, у входа в здание, Тимур, озираясь, отодрал от стенда «Внимание! Розыск!» два листка с какими-то черными портретами.

— Надо было, конечно, дома заявление написать, ну, ничего, здесь напишем.

Скрючившись на ступеньках под козырьком подъезда отделения милиции, Тимур долго писал, а потом сунул листки и ручку матери.

— Подпиши.

Маша стала читать заявление.

— Тима! Какие двенадцать тысяч у него с собой были? Откуда?!

— Ниоткуда, — отмахнулся Тимур. — Видишь ли, если человек просто пропал, откроют розыскное дело и делать по нему ничего не станут. А если он с машиной или с деньгами пропал, то — ага! Может быть покушение на убийство, грабеж… Тогда уголовное дело должны возбуждать. Там уже и спрос другой. Это нам препод на курсах рассказывал. Думаю, двенадцать тысяч — нормально, хватит. Я написал, что он сотовый телефон хотел покупать.

— Господи, верни мне Кузьку! Самый дорогой телефон ему куплю! — воскликнула Маша. — Тим, но ведь выяснится, что мы врем, когда его найдут.

— Да пусть выяснится, лишь бы нашли!

— Это точно!

Вскоре они снова стояли перед мутным стеклом.

— Вы что, думаете, я на таких огрызках у вас заявление возьму!? — бушевал лейтенант.

— А вы попробуйте, не возьмите, — спокойно парировал Тимур. — Мы все ваши слова сейчас на диктофон записываем, а завтра пойдем сами знаете куда.

Лейтенант молча встал, отшвырнул стул и стал рыться в поисках какого-то журнала. Еще через несколько минут Маша и Тимур держали в руках экземпляр своего заявления, на котором чин-чином стояли штамп, дата и даже время регистрации. И стояла подпись — лейтенант милиции Скотников.

Несмотря на усталость и беспокойство, они переглянулись и улыбнулись.

— Тима, смотри, свет горит! — закричала Маша и бегом кинулась к подъезду. Тимур вздохнул и пошел следом: он хорошо помнил, что это он не выключил свет в кухне, не захотел возвращаться, плохая примета. На звонок никто не открыл. Дрожащими руками Маша отперла дверь и кинулась к разрывающемуся от трезвона телефону.

— Кузя! — закричала она одновременно в трубку и в квартиру. — А, Соня… Нет, Сонь, не вернулся…

62

Светало. Они все еще сидели за кухонным столом и ждали. Автобусы уже давно не ходили, скоро пойдут первые утренние. Вдруг да приедет Кузька.

Когда зазвонил телефон, Тимка первый сорвал трубку.

— Да! Дома, а кто ее спрашивает?.. Тебя, — он передал матери трубку.

— Я слушаю, говорите. Алло?..

— Молчите и слушайте — произнес молодой мужской голос. — Ваш сын у нас, э-э… в гостях. Хотите увидеть его целым и невредимым — не ходите в милицию, а быстро и четко выполните наши требования.

— Сколько вы хотите? — воскликнула Маша.

— Нисколько, — усмехнулся собеседник. — Нисколько и одновременно много. Нам нужны документы Цацаниди.

— У меня их нет!

— Есть! А если вы по-прежнему считаете, что у вас их нет, то поищите. У вас есть неделя на поиски. Семь дней, а потом вы будете получать вашего сына частями.

— К-какими частями?..

— Разными, там увидите. Откроете посылочку и увидите. Мария Владимировна, вы умная, интеллигентная женщина, должны понимать, что ведете нечестную игру. Если через семь дней документы не окажутся в Москве у известного вам руководителя, мы с вами будем играть уже совсем по другим правилам. И уверяю вас, последний ход будет за нами.

Маша долго сжимала трубку в онемевшей руке и слушала короткие гудки. Тимка, который во время разговора прильнул щекой к тыльной стороне трубки, с трудом разжал пальцы матери.

Они не стали ничего обсуждать. Тимур ушел в свою комнату и прилег, не раздеваясь, поверх одеяла. Через час надо будет собираться в школу.

Маша села за компьютер. Звонить Остапу и Марине Бобровой было еще рано, а вот написать Елабугову нужно было срочно. Надо, черт его возьми, заставить его рассказать все, что он знает. Это единственная ниточка, которую Маша видела, единственная надежда на то, что она сможет найти эти чертовы документы!

63

— Знаешь, Ильдар, мне стыдно в этом признаться, но я благодарю Бога за то, что это случилось не с Тимкой…

— Что ж тут стыдного? Ты мать. Конечно, слава Богу, что хоть Тимур не пострадал, — Ильдар подошел сзади к стулу, на котором сидела Маша, и положил ладони ей на плечи.

— Да нет же! — она раздраженно дернула плечами, освобождаясь от его тяжелых рук. — В том-то и дело, что я не могу избавиться от мысли, что, раз уж это должно было случиться, то уж лучше с Кузей, чем с Тимуром. Понимаешь?

Ильдар медленно обошел стол заседаний и сел напротив Маши.

— Понимаю, — осторожно начал он. — Я понимаю, тебе стыдно за то, что ты любишь родного сына больше, чем приемного…

— Вот именно, — виновато кивнула Маша, подняла на него грустные глаза и еще больше съежилась. — Я всегда думала, что люблю их одинаково. И это было так легко! Легко одинаково любить своего и чужого ребенка, когда покупаешь им игрушки и сладости, когда беспокоишься, если они задерживаются с тренировки, когда проверяешь дневник, помогаешь с уроками, зашиваешь порванные штаны и дуешь на разодранные коленки… И даже, когда целуешь их на ночь перед сном, легко и понятно любить их одинаково.

Но вот сейчас какая-то сволочь устроила проверку этой моей любви. И я понимаю, что я не сошла с ума, я не умерла от горя. Конечно, я ужасно переживаю, ночь не спала, у меня глаза от слез опухли, но ведь я не ношусь по городу и не вцепляюсь в каждого встречного с воплями и подозрениями, что это именно он отнял у меня сына.

— А если б это был Тимка, ты бы вцеплялась?

— Конечно! И первым делом я вцепилась бы в тебя и потребовала, чтобы ты нашел его, потому что это и твой сын тоже, потому что ты обязан мне помочь. А сейчас я думала, стоит ли обращаться к тебе. Ведь, если ты мне поможешь, а я почти уверена, что поможешь, то мне придется быть благодарной тебе за эту помощь. Вот я и думала, готова ли я быть снова тебе благодарна…