Вести приходят издалека - Ярославская Татьяна Владимировна - Страница 46

— Кстати, о птичках, теть Маша, а почему ты машину не купишь? У нас что, денег совсем мало?

Маша удивленно подняла брови:

— Что это ты решил меня за руль посадить?

— Кого посадить — не важно, но ведь права только у тебя. Нам с Тимкой пока не дают.

— А кому нужна машина?

— Тебе.

— Да что ты говоришь! — усмехнулась Маша. — И зачем?

— Как это? На работу ездить, за продуктами… И вообще, нас возить.

— Угу, вас возить, делать мне больше нечего.

— Но ты же журналист! Тебя же, как говорится, ноги кормят!

— Так не колеса же. У фотографа машина есть, если работа со съемкой, так он меня и довезет. А если без съемки, так я быстрее на маршрутке доеду. Кузь, ты вот только представь: утром мне надо будет встать на час раньше, пойти на стоянку или в гараж. Ехать на работу, искать в центре города место для парковки, вечером — снова на стоянку. Мало того, что за саму машину надо кучу денег отдать, так еще бензин, техосмотры, ремонты, штрафы… Фигушки!

Кузя не сдавался:

— Зато по магазинам ездить удобно, по рынкам. В лес можно за грибами, на рыбалку.

— Кузь, вот когда вы с Тимкой были маленькими, мы штурмовали автобусы так, что люди порой под колеса улетали. У нас один сотрудник из дверей на полном ходу вывалился, ногу сломал. А бабушкиной подруге вообще бедро колесом раздробило. Вот тогда, я понимаю, актуально было машину иметь, да только денег таких не было. А сейчас от нашей остановки в любой конец города маршрутки идут, мы еще выбираем, какая посвободней, чтоб сидеть, а не стоять. А на сэкономленные деньги я такси найму, чтоб те же продукты привезти.

— А на рыбалку?..

— А на рыбалку, Кузенька, надо на велосипеде ездить, для здоровья полезно. Да и жирно будет — вас на машине до озера везти, чтоб вы двух подлещиков поймали.

— Зануда ты, теть Маш. Я ж о тебе забочусь. Ты представь: выходишь ты из редакции в норковом манто на шпильках, садишься в какой-нибудь «форд-фокус»…

— Да-а?! Ну ты оптимист! У меня из норковых манто только пуховик. Водить на шпильках неудобно, ходить, кстати, тоже. А денег на «форд» все равно не хватит, разве что на «Жигули», да и то старые.

— Но ведь можно вот хоть у Тимкиного отца попросить!

Маша внезапно разозлилась:

— Вот что, милый мой, уж больно ты горазд чужие деньги считать! Тебе не поваром надо быть, а бухгалтером.

— А что я такого сказал?

— Да ничего! Только пока я в этой семье взрослый человек, я эти деньги зарабатываю. И я буду решать, куда их тратить и у кого их просить, ясно?

— Началось! — взвился Кузя. — Ты еще давай скажи, что я твой хлеб ем. Или вон, как Сонька, что деньги надо отрабатывать!

— Кузя…

— Что — Кузя? Я уже семнадцать лет Кузя!

— Остынь, а? И с каких это пор ты Софью Николаевну Сонькой зовешь?

— А с тех самых пор… — по инерции проорал Кузьма и тут же осекся. — Ты же тоже своего начальника Валерой за глаза называешь.

— Ты меня с собой не ровняй.

— Где уж мне! — прошипел парень.

— Кузя, все, хватит, — взмолилась Маша. — Достал уже!

— Да я всех достал!

Кузя влетел в кухню и хлопнул дверью.

Из комнаты осторожно выглянул Тимур.

— Чего это с ним? — шепотом спросил он.

Маша недоуменно пожала плечами:

— Переходный возраст.

— Скажи еще: гормоны бушуют…

Маша втолкнула сына обратно в комнату, вошла сама и прикрыла дверь.

— Скажи-ка мне, почему это он Дьячевскую Сонькой зовет?

— Не делай из мухи слона, — отмахнулся Тимур.

— Нет, ты погоди. Что за деньги, которые он ей должен отрабатывать?

— Господи, ну он же у нее работает, она ему за фотосъемки платит. Вот и требует, чтоб хорошо работал, только и всего.

— Точно? — с сомнением прищурилась Маша.

— А ты что подумала?

— Тима, я тебе скажу, ты только Кузьке — ни слова. Обещаешь?

— Обещаю.

— Софья Николаевна большая любительница молоденьких мальчиков. И чем старше она становится, тем моложе ее любовники. Я надеюсь, ее остановит, что Кузя все-таки школьник малолетний. Но, возможно, и не остановит.

— Мам, ты все же не забывай, что мы, вообще-то, еще дети, — успокоил ее Тимур. — Нам пока еще не до секса, честное слово!

Рокотова с сомнением покачала головой и пошла на кухню: с Кузей-то надо помириться.

А Тимур задумчиво расчесывал волосы и вспоминал тот ночной разговор с братом — похоже, Кузя крепко влип.

— Кузь, ты прости меня, я, наверное, наговорила лишнего, — Маше, как и любому взрослому человеку, нелегко было наступить себе на горло и извиняться перед ребенком. Тем более у нее не было уверенности в том, что она не права.

— Ладно, проехали, — пробурчал Кузя.

Все сели за стол.

— Блины сегодня очень вкусные, — попробовала подлизаться Маша.

Вдруг Кузьма отложил вилку и поднял на нее полные боли и слез глаза.

— Я же все понимаю, понимаю, что ты меня кормишь, одеваешь, содержишь вообще. Я понимаю, что я должен быть за это благодарен. И я благодарен! Мне что теперь, всю жизнь это доказывать?

Губы его дрожали, а голос срывался на дискант, совсем как у маленького.

Тимур окончательно растерялся, а у Маши сердце сжалось от жалости и стыда.

— Я, правда, стараюсь быть хорошим, — прошептал Кузя.

Маша не выдержала, вскочила со стула и прижала Кузину голову к своей груди. Мальчик горько разрыдался.

— Кузенька, милый мой, что ты такое говоришь! Не надо тебе стараться! Ты у меня и так самый лучший, самый красивый, самый умный! Как же ты не понимаешь? Я люблю тебя, потому что ты тоже мой сыночек! Тима старший, а ты младший… Успокойся, я никому тебя в обиду не дам!

Кузя всхлипывал, вцепившись обеими руками в Машин свитер, а она плакала, гладя его по светлой голове.

И только Тимка, мудрый и рассудительный не по годам Тимка задумчиво ковырял вилкой блинчик. Он нисколько не обиделся на то, что его мама назвала Кузю самым лучшим, самым умным… Это не важно. Важно разобраться, что затеяла эта Дьячевская, не втянула ли она Кузю в какую-нибудь неприятную историю.

57

Мама. Мать. Конечно, Кузя видел ее иногда на поселке.

Опустившаяся, вечно пьяная, вонючая баба, которая по странному стечению обстоятельств родила его когда-то. Удивительно, что она до сих пор жива и умудрилась не пропить последнюю комнату в завшивленной коммуналке. Квартиру-то они еще с бабкой спустили.

Какие чувства испытывал к ней Кузя? Да те же самые чувства, какие испытывает любой нормальный человек при виде такого ходячего мешка с грязью, пропитанного мочой и спиртом. Брезгливость, презрение, стыд… Он совершенно не ощущал ее своей матерью. Все, связанное с нею, забылось как страшный душный сон. Ничто не оживало в его сердце, когда, улыбаясь беззубым черным ртом, она заглядывала ему порой в лицо.

Неподалеку был детский дом, нормальный, хороший. Некоторые его воспитанники учились в одном классе с Тимкой и Кузей. Они рассказывали, как привозят порой пятилетних детишек, синих от материнских побоев. Кому-то родная мама о дверной косяк разбила голову. Другого родительница пыталась засунуть головой в печку, потому что неведомые голоса в ее голове называли малыша антихристом. У третьего на животе были язвы от ожогов: пьяная мама тушила об него сигареты… Но, впервые досыта накормленные и дочиста отмытые, лежа в чистых теплых постельках, а не на грязном полу или продавленных диванах, эти детишки плакали и звали своих мам и просили воспитателей отвести их домой. Даже таких матерей любили дети.

А Кузя свою не любил. И искренне желал, чтобы она исчезла куда-нибудь, умерла или уехала из поселка. Не потому, что ему было больно ее видеть, а просто потому, что ему неприятно было терпеть ее вонючую улыбку и мутные взгляды.

Кузю вырастила тетя Маша. Ее он считал настоящей своей матерью. Ему казалось, что он любит ее даже больше, чем мог бы любить родную мать. Ведь, кроме теплой и щемящей нежности, он испытывал к этой женщине огромную благодарность. Как ему было жаль, что это не она родила его! Больше всего на свете Кузя боялся оказаться недостойным ее. Он верил, что тетя Маша тоже любит его почти так же, как родного сына, но все же он завидовал Тимуру: тому не надо было каждый день доказывать, что он достоин, что его не напрасно назвали сыном. Именно потому, что его не назвали, он имел счастье родиться ее сыном.