Вести приходят издалека - Ярославская Татьяна Владимировна - Страница 40

— Нет уж, я сам разберусь. Вот приедет, я и расскажу.

Ужин сегодня готовил Тимур, поэтому на столе стояла отварная картошка с маслом и нарезанный крупными кусками холодный язык.

Кузя уселся за стол с видом жены, мужу которой отчего-то взбрело в голову доказать, что и он умеет готовить, а ей теперь придется, так и быть, съесть результат его неумелых попыток, да еще не забыть похвалить за старания.

Тимку его вздохи над картошкой и скептическое изучение кусков языка забавляли, но в конце концов он не выдержал.

— Ешь давай, не кривляйся, будто я тебя отравить хочу. Просто и полезно.

— Это я кривляюсь? — притворно возмутился Кузя. — Я не кривляюсь, я ем. Но ведь я картошку почистил, язык вчера сварил. А ты бы мог…

— А я наоборот — картошку сварил и язык почистил. Так что мы квиты.

— Не-ет, — Кузя сладострастно намазывал на кусок языка горчицу. — Сделал бы язык по-кавказски.

Тимур повернулся на табурете, достал из ящика длинный нож и насадил на его лезвие два кусочка языка, а на самый кончик — картофелину.

— На! — сунул он конструкцию Кузе.

— Это чего? — изумился тот, осторожно принимая произведение искусства.

— Язык по-кавказски. Остренько. Кинжал можешь не есть.

— Не любишь ты меня, — шутливо вздыхал Кузя, объедая мясо с ножа. — Надо лучок в кастрюльку покрошить, язычок порезать, грибочками засыпать, орешками толченными, чесночку пару зубчиков. И сметанкой все залить. И тушить минут двадцать в духовке, да чтоб не кипело. Вот это по-кавказски.

Тимур только головой покачал.

— Кошмар! Столько возиться, чтоб за две минуты все съесть! Ты сыт?

— Ага, — отозвался Кузя, протягивая брату пустую посуду.

— Вот и хорошо, — кивнул Тимур и постучал пальцем по краю протянутой тарелки. — Посуду помой.

Спать они улеглись поздно.

— Тим, а Тим? А вот ты бы мог влюбиться в девчонку, которая тебя старше?

— Не знаю, — буркнул Тимур. — Я вообще еще не знаю, мог ли бы я влюбиться. Как-то ничего такого я пока не чувствовал.

— Да ты что! — Кузя скинул одеяло, перевернулся на живот и подсунул под грудь скомканную подушку. — Вообще ничего не чувствовал? И тебе, ну, это… Не хотелось, что ли, никогда?

— Кузь, а, по-моему, хотеть и влюбиться — это разные вещи, тебе не кажется?

— Ну, слава Богу, а то я уж подумал, что… Тима, но ведь у тебя, кажется, никаких девчонок еще не было, или я где-то недоглядел?

— Иди ты к черту!

— Нет, я серьезно, — канючил Кузя.

Тимур сел на кровати и потряс взлохмаченной головой.

— Фу, зараза, ты спать дашь или нет?

— Ну, Тима, ты мне друг или поросячий хвостик, в конце-то концов? У меня, можно сказать, судьба решается, можно сказать, вопрос жизни и смерти, а ты спишь, как суслик!

— Знаешь, я тебе, конечно, друг. Но у тебя этот вопрос жизни или смерти, а точнее — целоваться или нет с очередной пассией, встает просто с пугающей регулярностью. Ты найди уже себе что-нибудь одно, а то, знаешь ли, СПИД не дремлет…

— Ты, блин, совсем уж!.. — взвился Кузя и, надувшись, отвернулся к стене.

Тимур тут же закрыл глаза и бревном упал на подушку.

Кузя немного посопел, потом осторожно повернулся, увидел, что Тимур спит, и вылез из кровати.

— Тим, а Тим… — потряс он брата за плечо, присев на край его постели.

— Убью! — простонал тот, снова продирая глаза.

— Но мне действительно нужна твоя помощь!

— Ой, давай уже, — зевая, смирился Тимур, снова усаживаясь на кровати, чтобы не заснуть.

Кузя просиял.

— В общем, она старше…

— Сильно?

— Не так, чтобы очень… Хотя, вообще-то очень. Сильно старше. В целом, она мне нравится.

— Как это «в целом»? — удивился Тимур.

— Ну, она красивая, умная, богатая… И я ей очень нравлюсь.

— В чем проблема-то? Ну и гуляй с ней.

— Да? Ты думаешь? Но ведь она старше. Смешно не будет?

— Тоже мне, Пугачева и Киркоров! — фыркнул брат. — Да на сколько старше-то?

— На девятнадцать лет! — выпалил Кузя, зажмурившись.

— На ско?.. Да ты ох… оф… обалдел, что ли?! — Тимур задохнулся от возмущения. — Да мама тебя убьет! И эту Дьячевскую до кучи!

— А что? За что убьет-то? — быстро заговорил Кузя. — Ну, влюбилась женщина на старости лет, да и не такая уж она старая, такая же почти, как тетя Маша. Но для нее это, может быть, последняя любовь, свет в окошке. А мне жалко, что ли? Не убудет же с меня! И опять же, сколько лет я у тети Маши на шее сижу…

— Что она тебе пообещала?

— Так работу, деньги… И потом квартиру, может быть. Что в этом такого ужасного? И ей будет приятно, и мне хорошо. Разве это преступление?

Тимур смотрел на брата с ужасом и почти с отвращением.

— А ты знаешь, как это называется? — зло прошипел он. — Альфонс! Ты этого хочешь?

— Да почему сразу — альфонс?

— Да потому! Или еще — проституция! Знаешь, среди мужчин тоже проститутки попадаются, которые за деньги…

— Знаю! Помню! — горько выкрикнул Кузя.

Тимур вздрогнул и опомнился.

— Кузь, прости, но… — он замолчал, увидев вдруг хитрые смеющиеся глаза брата.

— Ты чего? Пошутил, что ли?

— Ага! — весело кивнул Кузя.

— Придурок! — заорал Тимур и шмякнул брата по голове подушкой.

— Убьешь же! — Кузя упал с кровати и со смехом закрывал голову руками. — Сотрясение мозга будет!

— Мало тебе! — продолжая лупить его подушкой, злился Тимур. — Мозгов у тебя нету, трястись нечему!

Тут наволочка на подушке треснула. Братья с тоской смотрели на длинную дыру: подушка словно улыбалась беззубым ртом.

— Вот теперь мама нас точно убьет, — проговорил Тимур.

— Ерунда! Перья-то не вылезли. Завтра купим другую наволочку, а эту выкинем.

— Все из-за тебя.

— Всегда сразу из-за меня! Мне, правда, совет нужен.

— Опять? — Тимур в ужасе поднял брови.

— Не опять, а снова. Короче, эта Соня ко мне пристала. Тим, чего теперь делать-то, а? Ведь выгонит же с работы.

— А ты хочешь и в крапиву сесть, и не уколоться?

— Хотелось бы… Может, мне голубым прикинуться?

— Совсем с ума сошел? Давай-ка я с отцом посоветуюсь, уж он точно что-нибудь подскажет. А сейчас ты ляжешь и уснешь. И больше чтоб глаза мои тебя не видели!

Кузя кивнул и полез под одеяло. Но не успел он примоститься на своей подушке, как Тимур выдернул ее из-под Кузиной головы. Прямо на голову брата он плюхнул свою пострадавшую в баталии дырявую подушку.

— Кто ее порвал, тот пусть с ней и спит, — проворчал Тимур.

— Добро пожаловать, дорогая, это наша первая брачная ночь!

— О-о! Горбатого могила исправит, — простонал Тимур и через минуту сладко спал.

51

За весь день бесплодных попыток Маша Рокотова отчаялась, что у Козлова или у Елабугова, последних в ее списке пациентов академика Цацаниди, кто-нибудь отзовется. У первого никто не подходил, у второго постоянно было занято. Строго говоря, в ее списке было еще двое, но с ними проще: Густов пока жив, это сын Кати, с Бураковским тоже все ясно, он умер в Ярославле, хоронили его через фирму «Некрополь».

Она решила съездить к Козлову домой. Купила в ларьке подробную карту Москвы и с радостью обнаружила, что улица со странным названием Девятая рота находится совсем недалеко от метро «Преображенская». Время было вполне подходящее для визита, шестой час вечера, а с Остапом они договорились встретиться только в девять. Шульман пригласил ее в кино. Уже выходя из метро, Маша напоследок еще раз набрала номер Елабугова. К ее удивлению, трубку сняли. Она так растерялась, что забыла имя того, кому звонила.

— Слушаю вас, — произнес женский голос.

— Э-э, здравствуйте, будьте добры… господина Елабугова, — выкрутилась Маша.

— Антон Ильич не может подойти к телефону.

— Он умер? — ни с того ни с сего ляпнула Маша и обозлилась на себя за глупость.

— Пока нет, — совершенно спокойно ответила женщина. — И не собирается, но к телефону он не подходит. Никогда.