Вести приходят издалека - Ярославская Татьяна Владимировна - Страница 33

— У меня Алешенька — единственный свет в окошке. Я родила его поздно, знаете, как говорят, для себя. Поэтому, наверное, и воспитала так, что он не мог меня бросить, не мог жениться… — Анна Феоктистовна достала из сумочки платочек и вытерла слезы.

— Я им живу, дышу моим сыночком. Как же я могла не заметить, а?

Маша пожала плечами, но не согласиться она не могла. Она тоже мать, наверное, менее сумасшедшая, чем Анна Феоктистовна, но все же… Но что она могла сделать для этой несчастной пожилой женщины? Маша положила ладонь на ее руку.

— Анна Феоктистовна, я скажу все Остапу Исааковичу, попрошу его помочь. И потом, ведь будет суд, вы все это скажете, судьи вам обязательно поверят.

— Спасибо вам, Машенька, — печально сказала старушка и встала. — Уже за то, что вы меня выслушали, спасибо. Дай Бог вам, чтобы у вас было все хорошо.

Маша смотрела вслед Анне Феоктистовне: ни элегантный костюмчик, ни кокетливая шляпка не скрывали уже ее возраста. Старая, несчастная, пронзительно одинокая женщина. Что же она сделала не так? В чем ошиблась, воспитывая своего Алешеньку, и как не повторить ее ошибок? Или все-таки ошиблась не она?

Остап, наконец, выскочил из дверей управления, на его лице были написаны все муки совести, которые он испытывал из-за своего опоздания. Но Маша остановила все его попытки начать оправдываться.

— Ты уверен, что этот Алешенька виноват в убийстве?

Остап опешил, но тут же догадался:

— Так! Она до тебя добралась?

— Ты уверен? — настаивала Маша.

— Господи, ну, тебе-то какая разница?

— И все же…

— Да! — сдался Остап. — Я сам выезжал на место преступления. Кстати, он сам вызвал милицию. Сначала приехала местная дежурная группа, а потом нас вызвали.

— Почему вас вызвали?

— Дочка она какого-то политика. Но это все неважно.

— Ты говорил, что он ничего не помнит. Может, его подставили?

— Он не помнит, как убивал. Говорит, накурился для храбрости. Но вину свою не просто не отрицает, а как-то особенно радостно дает признательные показания. Все спрашивает, сколько ему дадут. Что предъявляют, со всем соглашается. На него сейчас можно все нераскрытые убийства Москвы повесить, с дорогой душой согласится. Прямо кино «Хочу в тюрьму». Так что мамаша его зря старается.

— Очень странно, — пробормотала Маша.

— Странно-странно, — согласился Остап. — Давай оставим его в покое и поедем к Бобровой, у нее сегодня дежурство, я с ней договорился.

44

Марина Боброва попала в следователи случайно. Она никогда не мечтала работать в милиции, ее больше привлекало гражданское право, спокойное и, как теперь выяснилось, гораздо более доходное. Но — потянулась за любимым мальчиком. Он был такая лапочка!

Закончив институт с красным дипломом, она потащилась за ним в Бескудниковский районный отдел, куда его распределили. Только мальчик чуть-чуть поработал здесь опером, а потом ушел в коммерческую структуру начальником охраны, тогда вся эта коммерция только начиналась, все было так интересно и перспективно. Немного еще повстречался он с Мариной, а потом взял да и женился на дочке своего шефа.

А Марина так и осталась следователем. Хорошо ли, худо ли, а вот досиделась уже до майорских погон. Но ощущение случайности так и не прошло, все эти годы она чувствовала себя совершенно не на своем месте, все собиралась изменить свою судьбу, откладывая на потом начало настоящей жизни. А теперь вот и сорок лет скоро. Что теперь менять? В таком возрасте жизнь не начинают. И Марина смирилась, только в глазах ее навсегда поселилось боязливое удивление, словно вот сейчас она спросит себя: что это я здесь делаю?

Машу Рокотову Боброва вспомнила с огромным трудом. И тот эпизод с женщиной-самоубийцей как-то стерся из ее памяти. Да, было что-то такое в ее дежурство. Только, к счастью, дела из этого не получилось. Одинокая женщина, потерявшая когда-то ребенка, имевшая неприятности на работе… Следов пребывания посторонних нет, записка для соседки…

И вот явилась эта Рокотова и ставит все с ног на голову. Да еще спрашивает, как можно было не увидеть все эти очевидные нестыковки. А вот так и можно было: пятый выезд за дежурство, мозги уже набекрень!

В принципе, она права, эта Рокотова. И йогурт на окошке был, и про отъезд не проверили, и соседку толком не опросили. Но уж очень не хотелось навешивать лишнее дело на свою шею.

— Хорошо, — согласилась Марина без всякого энтузиазма, — сами будете писать или мне с ваших слов?

— Марина Андреевна, — сказала Маша, — я, конечно, все сама напишу, только я ведь не столько для того пришла, чтобы об этом убийстве говорить, сколько совет получить о деле, гораздо более серьезном.

— Я вас не понимаю, — сразу испугалась Марина.

— Только не говорите сразу, что все это бред. Поверьте, сначала я тоже так считала. Теперь я абсолютно уверена, что все — правда.

— Да о чем вы?

— Я знаю, кто убил Григорьеву, только дела из этого все же не получится. Убийца умер.

Марина немного расслабилась, может, еще и отстанет от нее эта журналистка.

— Я правильно поняла? — спросила она Машу. — Он убил вашу подругу, а сам с тех пор уже умер?

— Нет, он умер еще до убийства.

— Как это, до?

— Вот так. Марина Андреевна, вы, пожалуйста, выслушайте все по порядку, а потом будем думать, что с этим делать.

Когда Марина Боброва выслушала все и по порядку, где-то в глубине ее души поднял голову давно задушенный крохотный червячок ее былых амбиций.

— Что? — зашептал червячок теплым вкрадчивым голосочком. — И снова упустишь свой шанс? Конечно, если тебе больше нравятся пьяные бытовухи и обкуренные подростки, ворующие у поздних прохожих мобильники, если ты уже привыкла к тому, что начальство валит именно на тебя всю эту тягомотину, если так, то и Бога ради. Молчу.

Марина еще не очень понимала, при чем тут шанс. Что можно высосать из этой истории? На первый взгляд ничего. А не на первый? А если подумать? Если допустить, что все это правда? Если проверить? Ведь можно для начала не высовываться перед начальством. Выяснить имена бывших пациентов. Если они живы, то все это чушь. А если нет?

— Мария Владимировна, поймите меня правильно, я не могу пойти к начальству со всем, что вы мне рассказали, и потребовать возбудить дело. Я не знаю, от чего оттолкнуться.

— От убийства Григорьевой.

Боброва кивнула:

— Это верно, но хотелось бы иметь какие-то более веские доказательства.

— Я понимаю, — сказала Маша, — да я, собственно, и не настаиваю на возбуждении дела, просто хочу, чтобы мои показания остались у вас в письменном виде.

— Зачем? — привычно насторожилась Боброва.

— Мне кажется, Марина Андреевна, что все это только начало. Если потянуть за ниточку Аниной смерти, может размотаться такой клубок, что мало не покажется!

— Вы собираетесь провести журналистское расследование?

— Нет, я собираюсь унести ноги с наименьшими потерями. К сожалению, это становится все сложнее, а может быть, уже и невозможно.

Тут Марина решилась.

— Значит, так. Можно, я буду называть вас просто по имени?

Маша кивнула.

— Так вот, Маша, — Марина заглянула в записи, которые делала по ходу рассказа Рокотовой, — что касается Стольникова и его метаний с похоронами, то за ним явно кто-то стоит. Не сам он принимает решения. Получается даже, что он-то эти решения принимает, но неправильные. Он сделал все, чтобы вы не встретились с э-э… Густовой. Отчитался перед своим начальником, а тот распорядился встречу организовать. И к вам посылают Густову. Мужика этого, якобы друга Григорьевой, тоже они вам подсунули. Скорее всего, он и не был никаким другом, просто Стольников не мог оставить вас без присмотра. Когда вы ездили на кладбище, за вами, естественно, следили. Если и сейчас следят, то Горошко не сегодня-завтра объявится.

— Погодите, — прервала ее Маша, — так неужели они в самом деле советуются с Цацаниди?