Стальная метель - Бахшиев Юсуп - Страница 32

Раскалённая золотая игла вонзается между бровями… это уже знакомо и ожидаемо — и не вызывает того ожога, как прежде, во всяком случае, можно продержаться какое-то время и не закрывать глаза… пламя бушует внутри черепа, но она же знает, что это не смертельно, что это только кажется, что…

Держаться. Держаться.

Осмотреться.

Понять.

Но всё застит пламя, и действовать можно только на ощупь.

Это?

Нет.

Может быть, это?

Нет.

И ещё раз.

И ещё…

Кончается дыхание. Кончается терпение.

Это.

Да, это.

Как будто — свиток с письменами — стремительно — разворачивается — перед внутренним взором — и пожирается пламенем… пожирается… пламенем…

Всё.

Игла исчезает.

Теперь — тьма. Тьма. Темнота и холод.

И покой.

Когда Ягмара выползла из шалаша, стояли сумерки. Да, в холме всегда было светло, но ночь и день различались. Сейчас точно была ночь.

Отец и Атул играли в шатранг. Доску нарисовали на шкуре, а фигурки не так давно вырезал Пичай. Его научил играть и приохотил к игре Атул, и мальчик уже двигал фигуры осмысленно. Но всё-таки по-настоящему Атул обрадовался, когда в лице Акболата обрёл настоящего соперника.

Теперь они часто проводили время за игрой.

Ягмара ощутила досаду — вместо того, чтобы развивать тело, отец занимался глупостями. И тут же одёрнула себя. Шатранг развивает ум, это давно известно всем. Конечно, надо совмещать. А за упражнениями тела следит Атул, врач, и он, наверное, просто не даёт отцу переутомляться…

Отец сделал ход своим советником и взял советника Атула. Атул долго смотрел на доску, положил своего раджу и встал.

— На сегодня достаточно, — сказал он. — Спасибо тебе.

— Тебе спасибо, — сказал Акболат. — Давно не получал такого удовольствия. Кажется, я по-настоящему начинаю понимать игру. Раньше я просто изучал партии мастеров и подражал им…

— Да, ты играешь, как поёшь, — сказал Атул. — Возможно, я тоже научусь так, играя с тобой. А вот и госпожа…

Отец обернулся, вскочил, быстро подошёл к Ягмаре.

— Ты так долго…

— Правда? — удивилась Ягмара. — А мне казалось, наоборот — быстрее, чем раньше.

Отец покачал головой.

— Уже почти утро.

— Вот оно как… Но я, кажется, нашла то, что нам надо. Я пока не буду рассказывать, сначала попробую. Мне надо быть одной. Я уйду в лес… попозже. Днём. Вы все будете меня охранять. Ну и потом, может быть… ладно, что потом — то потом. Ложитесь спать, завтра вам могут понадобиться силы. И я тоже посплю…

Сначала Ягмара разослала лис и ворон проверить, нет ли в округе кого постороннего. Лисы унюхали медвежью берлогу, которая им раньше не попадалась, и чей-то давний труп под снегом — но больше ничего нового не обнаружилось. И только после разведки все, кроме Цецы, вышли из холма.

— Ты будешь рядом со мной, — сказала Ягмара Шеру. — Ничего не делай, просто следи, чтобы всё было в порядке.

Шеру с сомнением наклонил голову, но промолчал.

Они отошли от холма шагов на пятьсот, пока Ягмаре не показалось, что место подходящее. С виду оно не отличалось от прочих уголков леса, но что-то особое в нём было.

— Отойдите от меня так, чтобы видеть, потом отвернитесь и следите за всем вокруг, — сказала Ягмара. — Я не знаю, чего ждать… в общем, просто охраняйте меня. Если через час я вас не позову, возвращайтесь сами. Отец, в случае чего — все решения на тебе, договорились?

— Хорошо, дочка. Ты… поосторожней, ладно?

— Извините, госпожа, — сказал Атул. — Вы сами говорите — в случае чего… Как мы попадём обратно в холм?

— Со мной на руках, — сказала Ягмара. — Холм вас впустит и выпустит. Даже если я буду мёртвая. Впрочем, до этого вряд ли дойдёт… хотя… не знаю. Всё, расходитесь, — они сердито притопнула лыжей.

Они шли в разные стороны, оглядываясь — отец, Атул и Пичай. Пичай выглядел особенно встревоженным.

Хороший мальчишка, подумала вдруг Ягмара. Такого бы братика…

Ух как бы она его гоняла!

Потом она вынула из ножен нож. Тот самый, из синего железа, закалённого в тёмном пламени…

Задрав выше локтя рукав кожуха, она косо погрузила нож в предплечье — туда, где самая тонкая кожа и нет жил. Нож вошёл легко, хищно, не причиняя боли. Кровь потекла по клинку.

— Ищи брата, — сказала Ягмара.

Она вынула нож из ранки и, держа в обеих руках перед лицом, стала всматриваться в узор, рисуемый кровью на стали.

Сначала ничего не происходило. Потом Ягмара поняла, что её руки — это не совсем её руки. Они были чьи-то ещё. Чуть позже это ощущение перебралось на грудь и живот, потом на лицо…

И она стала видеть не только своими глазами и слышать не только своими ушами.

Ещё сколько-то времени ушло на то, чтобы суметь перестать видеть окружающий лес…

…Справа были белые по пояс горы, а слева море накатывало тёмно-серые валы на заледенелый берег. В волнах перекатывалась снеговая каша. Перед нею горел костёр из белого просоленного топляка, пламя похрустывало. Сбоку подошёл Ний, сел на корточки, протянув руки к огню.

— Сейчас принесут, — сказал он.

Тот, кто сейчас был отчасти Ягмарой, кивнул. Ний стал городить вокруг костра стенки из камней. Он был такой же худой, как Ягмара его помнила, а может быть, ещё худее. Голова была недавно обрита и только начинала обрастать. Потом она увидела на шее его красноватую полосу и красное воспалённое пятно под левым ухом — увидела потому, что Ний потёр пятно пальцами.

— Болит? — спросила она. Вернее, спросил тот, другой, сидящий на берегу.

— Нет, не болит. Но чувствую.

— Долго не проходит.

— Да. Ладно, затянется когда-нибудь…

Он встал и шагнул к берегу. Сидящий повернул голову: теперь он смотрел на море, а на фоне моря Ний забирал у незнакомого мальчишки здоровенную тупоголовую рыбину; чешуя рыбины отливала тёмно-красным и золотым.

Ний вернулся к костру, палкой разбросал дрова и разровнял угли, потом через костёр протянул руку:

— Нож дай.

Сидящий протянул ему нож рукояткой вперёд.

Когда Ний коснулся ножа, в глазах Ягмары всё перекрутилось. Теперь она была Нием, а перед нею сидел весь в меховой дохе и меховых сапогах бритоголовый скиф. За спиной скифа двое в персидских кофтах кормили лошадей…

— Что с тобой? — спросил скиф. — Ты как будто духов увидел.

— Да? — Ний выпрямился, глядя только на нож. — Нет. Всё нормально…

— Я же вижу, — сказал скиф (Холк — узнала Ягмара его имя).

Ний ничего не сказал, бросил рыбину на снег и буквально в три движения разделал её, оставив на земле хребёт с внутренностями и шкуру. Потом аккуратно расстелил на углях мясо. Сел.

— Слушай, Холк, — сказал он. — Пусть нож будет у меня. Ты же знаешь, я не убегу.

— Я знаю, что не убежишь, — согласился Холк.

— Просто это всё, что у меня осталось.

— Мужчинам не подобает привязываться к вещам, — медленно процедил Холк.

— То-то вы кладёте вместе с мёртвыми всё их богатство, — сказал Ний.

Холк вдруг захохотал, запрокинув голову. Потом резко прервал смех.

— Хорошо, — сказал он. — Твой нож был — твой и останется. Я верну его тебе в Железных Воротах, когда ты поедешь назад. Хорошая вещь… — и протянул руку.

Ний вложил в протянутую руку нож, и мир снова перевернулся…

Ягмара изо всех сил зажмурила глаза, а когда открыла, перед ней был только заснеженный лес и озабоченное лицо Шеру.

— Всё хорошо, — сказала она ему.

Посмотрела на руку. Кровь не текла — и даже рана почти затянулась.

— Вррать, — сказал Шеру.

— Никогда, — ответила Ягмара. — Зови отца.

Шеру ускакал в снежном облаке; огромные пушистые штаны его развевались при прыжках.

— Эгей! — закричала Ягмара и замахала рукой. — Возвращаемся!

Первым подбежал Пичай.

— Госпожа?..

— Всё получилось, братишка. И зови меня сестрой, ладно?

— Так уж прямо сестрой, — сказал он. — Чего это вдруг?

— Да вот так мне подумалось, что было бы хорошо. По рукам?