Дочь Белого Меча - Бахшиев Юсуп - Страница 5

Первым делом она достала из сумы и выложила перед кузнецом несколько перьев птицы. Он погладил их, посмотрел на просвет и повернулся к Ягмаре, всей позой выражая недоумение и вопрос.

— Нет, — сказала Ягмара. — Я её только нашла, разбившуюся насмерть. Это в ведьмином лесу, полтора часа[6] пешком от нашей мельницы.

— Так, — сказал кузнец. — А дальше?

— Неподалёку лежал сильно побитый парень, без сознания. То ли он летел на птице, то ли птица его несла, не знаю. Узды на птице не было, но и на нём не было следов когтей… Я привезла его на мельницу, потом привела к нему бабку Колушку, и она сказала, что на нём лежит чара, не позволившая ему убиться насмерть…

— Так…

— Бабка спрашивает тебя, не знаешь ли ты доверенного человека, который пришёл бы и разобрался с чарой?

— А чем же плоха такая чара?

— Бабка говорит, что она не даёт ему ничего о себе вспомнить. Он помнит только имя, а когда пытается вспомнить что-то ещё, начинается сильная боль в голове… Это мучает его.

Кузнец подозвал служанку, принял из её рук огромную кружку с мёдом. Взял пирожок.

— Бывает, что человек ничего не помнит о себе без всяких чар. Цересские монахи-лекари знают такие снадобья…

— Но чара есть. Настолько-то бабка понимает.

— Чара есть… Хорошо. Задам я вопрос одному человеку, который понимает. А там — как он скажет, так и сделаем. Ты, главное, не торопись сама и его не торопи. Здесь повредить — проще простого. И будет он тогда весь свой век без памяти мыкаться, себя искать…

4. Пустые хлопоты и первые ответы

На третий день, уже ближе к вечеру, пришёл, опираясь о старый потёртый посох, хромоногий немолодой маг-проповедник, издавна бродивший по деревням и городам и нёсший слово Заратуштры. Вышел он много лет назад из чёрного каменного храма в окрестностях огромного города Парса, непомерное восхищение которым греки разнесли по всему миру под именем Персеполиса; там было больше дворцов, чем во всех городах, в которых ему довелось побывать, вместе взятых, и много больше людей, чем встретилось ему на пути. А путь его лежал долгий: вокруг всего Срединного моря, через Геракловы столпы, по землям иберов, галлов, этрусков, италиков, греков, македонян и прочих многочисленных народов, всех имён которых он уже и не помнил; долгое время он жил неподалёку от устья Истра в общине даков-огнепоклонников, но потом утомился ими и двинулся дальше на север, вдоль великих рек — сначала бурноводного Борисфена, потом тихого Танаиса, известно местным жителям как Дона. Везде он встречал собратьев в Ахура Мазде, практикующих огонь и железо, и последователей просветлённого принца Сидхатха из далёкого царства Капилавашт — тех, кто называет себя «проснувшимимся», буддами, будахами. Они повсеместно считаются людьми кроткими и покладистыми, людьми воды и песка, но упаси вас Митра увидеть этрусских будд, бессмысленных и беспощадных…

Маг рассказывал это, с удовольствием за обе щеки уплетая материн рыбный пирог и запивая его греческим светлым подсмолённым вином. Он сделал положенное обычаем подношение мелким домашним духам и заметил, что они живут неприметно во всех обитаемых домах во всей Ойкумене, и люди к ним относятся везде примерно одинаково; но были города, из которых мирных мелких духов люди прогнали то ли по глупости, то ли по злобе, и лучше те города обходить глухой стороной так, чтобы и верхушек башен не видеть…

Насытившись, он ополоснул руки в чаше, где плавали мятные листья и половина мочёного персика, и пошёл к Нию.

Ний за эти дни ещё больше похудел и почернел лицом. Он так напрягал свои память и ум, что начинало мелко дрожать тело. Ещё и потому, что лицо его понемногу заживало от удара и отёк у скул уменьшался, он становился похожим на чёрного степняцкого идола, которых шаманы вырезают кривыми ножами из сильно стёсанных по бокам брёвен. Добрые идолы изображаются видом с уха, а злые — с носа. И про духов степных так же вот рассказывают люди: идёт с тобой рядом человек как человек, а обогнал тебя шага на два или там отстал — и всё, нет человека, пропал. Но это добрый, и встреча такая к добру. А когда идёт тебе навстречу, и ты его видишь, а поравнялся и вдруг раз, и нет человека — вот это точно злой, вот тут надо быстро себя серебром, или железом, или хотя бы шерстяной верёвкой окружать и ждать, не двигаться, сколько сил хватит…

Маг вошёл в комнату к Нию, как-то особенно посмотрел на Ягмару, и она осталась послушно стоять у крыльца. А он закрыл дверь, да ещё и воротушку берёзовую за собой повернул.

Потом ей надоело стоять просто так, и она пошла чинить разодранный ремень на Ниевом парге. Лук она уже опробовала. Хороший был лук… когда-то.

При падении одно из плеч дало трещину, и слава Ахура Мазде, что Ягмара вовремя почувствовала нарастающую слабину на тетиве — отломившаяся половинка рогового плеча прилетела бы ей прямо в лоб; но она в последний миг успела отпустить тетиву… В общем-то, плечо можно и заменить, а вернее, оба, но надо будет сходить на каменного барана, а это — только поздней осенью, ближе к зиме. Хотя, конечно, подходящие рога можно просто купить у охотников, в большой базарный день они съезжаются отовсюду, и вряд ли ей, дочери Белого Меча, как почтительно звали отца, подсунут лежалые испорченные рога…

Она починила ремень, наново прошив его вощёными льняными нитками. Теперь он был точно такой, как был, и не поверишь, что шит наново.

Маг всё ещё не выходил из дому.

Вскоре она услышала постукивание и шелест: это была бабка Колушка в своих саночках. Козлы, уже остановившись, вдруг принялись лягать друг друга — бодаться им не позволяла толстая оглобля.

— Давно ли он там? — лишь слегка кивнув вместо приветствия, спросила бабка.

— Давненько, — сказала Ягмара.

Бабка подошла к двери, постояла, вернулась.

— Живые, — сказала она.

И, как бы услышав её, дверь отворилась. Вышел сперва Ний, а за ним, покачиваясь, маг. Оба были совершенно серые с лица.

— Вина, — сказал хрипло маг. — И мёду. Много густого мёду…

Они оба сели где стояли, и пока Ягмара не притащила, торопясь, кувшин, туес, кружки и ложки, не двигались.

Наконец, когда мужчины влили в себя по нескольку кружек красного вина со степным свежим мёдом и немного расправились, бабка сказала:

— Зря ты, Агамен, в это влез. Умный ты слишком и добрый, а тут злая сила нужна…

— Ты права, моя драгоценная саркар-ханом, но что же теперь делать — иногда приходится и голую грудь подставлять под копьё… Ничего, мы же справились как-то. Справились… — он отхлебнул ещё большой глоток вина. — Могучая чара наложена на мальчика и злая, очень злая. Тело его трудно убить, но повреждённое — оно будет восстанавливаться медленно и криво. Мне пришлось видеть таких людей, они мучаются, а не живут, но и умереть им немыслимо трудно — даже разрубленный пополам, он будет жить, но не срастётся; и даже отрубленная голова живёт многие годы, всё видя и всё понимая… Имей это в виду, Ний. В каком-то смысле ты уязвим больше, чем мы. Я не знаю, как снять эту чару, не разрушив полностью твой ум. Сейчас ты просто ничего не помнишь, хотя в остальном ты совершенно нормальный человек и можешь говорить и действовать. Живи, постигай мир, обретай ремесло, строй дом, ищи любовь, заводи семью, не делай зла и не желай зла…

Он замолчал.

— Это трудно, — сказал Ний. — Что-то рвётся из меня и рвётся во мне…

— Всем по-своему нелегко, — сказал маг. — Но таков наш мир.

— Бедхин Агамен, — сказала Ягмара. — Я открою вам одну тайну, а вы скажете мне, как сделать так, чтобы сделать правильно.

— Тогда лучше не открывай мне тайну, — сказал маг. — Это уже может быть неправильно.

— Ничего не могу поделать, это уже решено, — сказала Ягмара.

— Яга… — подала голос бабка.

— Бабушка!

Бабка обиженно отвернулась.

— Ний, покажи оруч, — сказала Ягмара.

Тот молча протянул левую руку.