Дочь Белого Меча - Бахшиев Юсуп - Страница 33

Мастер опустил занавес.

— Пойдём, — сказал он и положил Акболату на плечо сухую жёсткую ладонь.

Они вышли из дома. Под лёгкими облаками светилась гладь озера. Они стояли и смотрели на озеро и на лодки на нём. Рыбаки ловили чебака, которого сушили впрок на корм скоту; были и такие, которые ели эту рыбу сами.

— Теперь ты видишь ценность тьмы? — спросил мастер.

— Да, — сказал Акболат.

В комнате, где он спал — окно выходило на разноцветные скалы и белые горы над ними, — на стене висела та же самая картина: ледяной дворец среди ледяных гор, дерево с обломанными сучьями и тяжёлая плита перед ним. Стоило ему открыть глаза, и начинало казаться, что в картине что-то неуловимо изменилось…

— Познавать тьму необходимо, но не обязательно самому в неё погружаться, — сказал мастер. — У евреев в их священной книге в самом начале сказано, что Бог вначале отделил тьму от света. Но он не стал уничтожать тьму. Когда он создал людей, то испугался, что они постигнут тайны света и тьмы и станут подобными богам, и не дал им этого сделать, погрузив в тяготы жизни. Все мы с детства учимся любить свет и бояться тьмы…

— Но, познавая тьму, нельзя влюбляться в неё, а она так притягательна, так соблазнительна… начинает казаться, что весь мир соткан из тьмы, а свет лишь служит тому, чтобы давать ей проявляться. Нет. Люби Ахура Мазду, не принимай Ангра Маинью — но не шарахайся от него в ужасе или отвращении — именно этого он и добивается…

— И тьма — не отсутствие света, и свет — не отсутствие тьмы. Боги разных народов знают это и тщательно скрывают от людей. Человек, понявший это, может понять и бога. Есть простецы, которые не владеют волшебствами и не понимают ни света, ни тьмы, а просто верят в то, что проще. Есть маги, которые выбрали свет, и есть колдуны, выбравшие тьму. Те и другие владеют древними силами, но не понимают, зачем. Наконец, есть боги, которые и сильны, и понимают и тьму, и свет — но в результате обретают такую мощь, что мир и люди становятся им неинтересны. У тебя нет владения древними силами, ты не можешь стать колдуном или магом, но ты должен научиться понимать и тьму, и свет. Таких совсем мало в мире…

— И ни на один вопрос, ни на один — ты не сможешь получить точный ответ, и только сумев постичь, вместить в себя и тьму, и свет, ты научишься находить ответы сам, они будут рождаться в тебе, как родилась картина в том ящике…

— И тогда ты сможешь судить богов…

В тот день, когда закованный в цепи, в рабском рубище, босой, царевич Аркан закончил свой путь к престолу в ставке Муртаза на вершине горы Харейя — дрогнула земля вокруг Тёплого озера, и город Киш вместе с громадным куском скалистого берега медленно пополз и ушёл во внезапно потемневшую бездну. Говорили, ещё много лет из-под воды слышались крики…

Акболат несколько дней был слаб и не узнавал людей. Скифы увезли его подальше от лагеря Муртаза и скрывали в предгорьях — просто на всякий случай. Когда Акболат очнулся, ему показалось сначала, что он смотрит на картину с ледяным дворцом и искривлённым деревом.

Только спустя несколько месяцев он узнал о катастрофе.

Точно так же он чувствовал себя тогда, давно, когда узнал о смерти Артобана и о своей новой роли в этой жизни; но тогда он сам был неподалёку и, в общем, всё знал наперёд.

И так же тайком вывезли его из дворца доверенные люди, и год он жил среди кочевников Сугуды, переходя из стойбища в стойбище. Теперь он был царевич в изгнании; тайные царские знаки были на его теле. Но от Сугуды ему следовало держаться как можно дальше. Потому путь его лёг через Дамаск, Сидон, Карфаген, Афины, Кипр, Армению… Потом уже была тайная служба у царя Муртаза и новые странствия и скитания — пока он не осел и не остепенился в далёком северном Тикре, одной из трёх столиц Станового царства.

Здесь он нашёл покой и счастье.

Которые сейчас готовился потерять.

Она несла высокую плетёную корзину, уперев её в высокое бедро и легко обняв рукой; конь Акболата тихонько заржал, учуяв яблоки, она оглянулась — и потеряла равновесие. Акболат успел спрыгнуть и подхватить корзину уже у самой земли. Несколько яблок выпали и катились по доскам мостков…

Волосы цвета самых ранних цветов выбились из-под вышитой головной повязки. Он не знал, как цветы называются — те, что первыми появляются из-под снега. Он слишком недавно жил тут.

Но — эти волосы, и разрез спокойных серых глаз, и случайное прикосновение пальцев…

Она была дочерью судьи, прекрасной партией для богатого заморского царевича, пусть и в изгнании. Но он не знал тогда, что она была дочерью судьи. Он ничего не знал.

Просто — эти спокойные серые глаза и эти пальцы…

И ещё запах тёплых яблок из корзины.

Потом она говорила, что сама выбрала его.

Конечно, разве могло быть иначе?..

16. Спасённый и ледяной путь

Когда достигли гор, резко свернули на север. Здесь когда-то проходила дорога, мощённая камнем. Большую часть её поглотила земля, но местами она проступала на поверхность. Сохранилась лишь тропа, и то малоезженая. Несколько раз они пересекали следы недавно прошедших здесь табунов и козьих стад, но стойбища не попадались. Ягмара про себя удивилась тому, что кочевники уходят сюда из степи, но это было какое-то усталое удивление.

Все вымотались, даже Вазила. По вечерам, остановившись на очередную ночёвку, редко обменивались хотя бы парой слов, старались побыстрее поесть и лечь. Но сны тоже выматывали…

Здесь, в предгорьях, ночи стали ветренны, холодны и дождливы. Навес не спасал. Вещи сушили днём на порожних лошадях. Единственно, что радовало — обилие непуганой дичи. Зато промокла мука и крупа, испортилось сушёное мясо — всё пришлось выбросить…

Частые речки были, как правило, достаточно мелки, и их можно было преодолеть вброд. Но некоторые приходилось переплывать.

Волк так и тянулся следом, никогда не приближаясь, но и не отставая. На него перестали обращать внимание даже лошади.

Ний после той ночи заметно изменился. Он стал ещё более молчалив, в нём чувствовалось тяжёлое внутреннее напряжение, какая-то борьба, и это выливалось в мрачность и раздражительность. Ягмара несколько раз пыталась вызвать его на разговор, но он или дёргался и отвечал коротко и грубо, или просто поворачивался спиной и уходил. После этого и Ягмара долго ненавидела его — до тех пор, пока не приходилось что-то делать вместе, сжав зубы… а долго сжимать зубы не получалось.

Однажды Ний заговорил первым:

— Я не могу понять… вот эта дорога — сплошь жёлтый камень. Сколько едем — один и тот же. Ты видела где-нибудь поблизости жёлтый камень?

— Это старая дорога, — сказала Ягмара. — Её строили ещё в те времена, когда… ну, ты же видел, как строят дома? Вернее, как крепят стены?

— Этим… илом?

— Ну да. Здесь примерно то же самое. Такая же дорога есть между Цареградом и заброшенным городом по пути в Киммерию. Там она лучше сохранилась — земля сухая…

— А почему город заброшенный?

— Никто не знает. Дома из камня… может, просто холодно в них стало? Вокруг же степь, дрова привезти неоткуда. Ну и про всяких нечистых тоже говорят… храм там странный — железный.

— Железный?

— Ага. То есть каменный сам, но весь покрыт железом. Плохим, правда — сплошная ржа… А над входом маска козлиная.

— Что-то знакомое…

Ний задумался и снова замкнулся.

К другому заброшенному городу они вышли на второй день после этого разговора.

Он был совсем невелик — невысокие стены вряд ли в тысячу шагов, если обходить кругом; пять башенок по углам. В стенах местами зияли бреши, по верху стен и в бойницах росли трава и деревца. Наверное, раньше вокруг стен был ров, потом его то ли засыпали, то ли сам зарос. Ворота откидывались как мост; цепи проржавели; дерево, наверняка креплёное тем самым илом, выглядели гораздо новее каменных стен.

Внутри стен тоже всё заросло, некоторые деревья казались — да и были, наверное — вековыми. Каменную мостовую разворотили трава и кусты. Все дома зияли пустыми окнами и дверными проёмами. На тех, что построены были вплотную к стенам, не было и крыш. Другие, сгрудившиеся в беспорядке вокруг центральной площади, в сравнении с ними уцелели — кое-где были даже двери. В центре города стояла низкая железная башня…