Имитация страсти - Михайлова Евгения - Страница 7

Петя вдруг взял меня за руку и произнес:

– Не плачь, Ксюша.

Вот после этого я по-настоящему разрыдалась, уже в своей комнате, заткнув рот полотенцем.

В ближайшую пятницу поехала домой, к Степану. Сказала ему, что только переночую и сразу обратно. Хозяева уезжают в Москву, мне нужно собирать вещи детей. Степан внимательно посмотрел на меня и ничего не стал уточнять. Он очень неглупый человек, всегда чувствовал опасную тему, у которой могло быть тяжелое, неприятное для нас обоих развитие. А я возвращалась и возвращалась к этой теме: Москва.

Поздно ночью, когда мы лежали в спальне и подушки наши тесно соприкасались, в отличие от нас самих, я произнесла:

– Степа, мы здесь уже три года. Ты мог бы взять отпуск. Надо, наконец, узнать, что с нашей квартирой, проверить, наша ли она еще, на месте ли дом. Какая ни есть недвижимость, но в Москве она, кажется, самая дорогая в мире. И съездили бы с попутчиками, я бы в дороге за детьми присмотрела. Знаешь, проблемы акклиматизации у малышей, все такое. Василиса сама не в форме.

Степан резко поднялся, включил свет, взял с тумбочки сигареты, подошел к открытому окну, закурил. И только после этого посмотрел на меня потемневшими от гнева глазами:

– Отпуск, говоришь? Наша квартира, наш дом, наша собственность, вдруг ты вспомнила? Отдохнуть? Погреться от ада тех обломков, под которыми столько часов умирал наш малыш? Он и был нашей единственной собственностью. Но мне мент выбил зубы, когда я хотел голыми руками разбирать завалы. Они все там стояли с инструментами, в своих робах, курили, жрали бутерброды и говорили, что нет команды, что начальник не приехал. И давно ты нам такой отпуск придумала? Да еще в компании каких-то темных ворюг из России, в поместье которых произошло убийство.

В тот момент я не сомневалась в одном: Степан сейчас ненавидит меня как единственного человека на земле, который знает все в подробностях о непереносимом горе, сломавшем его жизнь, спалившем его душу. Тогда мы были единым больным целым, одной жертвой. Спасались рядом, но уже по одному, каждый по-своему. Нередкий случай, когда горе связывает, но еще больше разделяет людей, как общее преступление. А гибель ребенка всегда кажется родителям их преступлением. Это изнурительное, бессонное, непрерывное возвращение, поиск спасительных вариантов: а если бы я тогда поступил иначе…

Нет большей пытки, чем искать варианты, когда сама их возможность взорвалась и в муках задохнулась под обломками. Мы тогда восемь часов подряд стояли в пыли и слушали плач своего сына. Не знаю, были ли еще дети под завалами нашего взорванного дома, но мы знали, что там плачет, зовет нас Артем. Эксперты впоследствии подтвердили: этот ребенок умер примерно за час до спасения. Взрывы домов были и после. К примеру, в Магнитогорске, о чем сутками писали и передавали все мировые СМИ. И только у наших спасателей находились такие «уважительные» причины не спасать, как отсутствие особых специалистов и техники по спасению именно детей. И еще более веская причина – нет начальства. Как знает весь мир, одного младенца в Магнитогорске вытащили из-под завалов почти через тридцать часов. Это было похоже на чудо, но он выжил. Я смотрела из Америки, как его несут к самолету, чтобы везти в Москву, и выла от того, что с нашим ребенком чуда не случилось.

Можно ли такое пережить? Нет, конечно. Можно ли не возненавидеть людей, жизнь, страну, место, друг друга? Наверное, тоже нет. Я чувствую, что у нас не осталось больше ничего, ради чего стоит пробиваться друг к другу. Возможно лишь поверхностное забытье, но в нем мы будем бесконечно натыкаться на общее знание, на горящие воспоминания, на острые несовпадения во всем. Мы по-разному плачем.

– Прости, Степан, – сказала я. – Давай дотерпим вместе до утра.

Утром я умылась, собралась и попросила у него развод. Степан сначала взглянул на меня затравленно, даже испуганно, помолчал. И сказал с явным облегчением:

– Давай, Ксения. Я люблю тебя, но мы не смогли.

Я приехала на ранчо в Санта-Фе и спросила Василису:

– Ты хотела бы, чтобы я поехала с вами? Мне как раз нужно в Москве уладить дела со своей квартирой. Там был несчастный случай, взрыв газа, боюсь, не снесли ли дом.

– Спрашиваешь! – радостно выдохнула она. – Ты же сама за свой билет заплатишь? Моя дорогая, я в восторге.

Я попросила ее свести меня с одним из адвокатов, чтобы помог мне уладить с документами. Он же помог быстро оформить развод.

И однажды утром я вошла в детскую:

– Ребята, я еду с вами в Москву.

На меня серьезно и светло посмотрели два голубых и два черных глаза.

А Петя притопал и спрятал личико в моих коленях. То был миг моей правоты. Я не могу вернуть родное, улетевшее сердечко. Я могу смягчить боль живых сердец. Они тут, рядом. Бьются под моими ладонями.

Возвращение

В Москве нас встречали. С одной стороны подошли небрежной походкой три типа без выражений на неотличимых лицах. Руки в карманах, челюсти в такт жуют жвачку. Может, бандиты, может, наоборот, продажные представители спецслужб. Есть такие – слуги всех господ. С другой стороны к нам двигался человек, вызывающий некоторую оторопь и ассоциации с пещерами, шкурами, топором и людоедством. Он шагал размашисто и неуклюже, был выряжен в какое-то карикатурное подобие то ли кафтана, то ли френча. Жидкая козлиная бородка тянулась до груди, украшенной огромным крестом на массивной золотой цепи. Между нею и прилизанными по обе стороны пробора сальными волосами сверкал настороженный и, как мне показалось, совершенно безумный взгляд маленьких бесцветных глаз.

Он приблизился, окинул нас всех пренебрежительным, угрюмым взглядом и склонил голову только перед Александром. При этом прищелкнул каблуками какой-то доисторической обуви и вытянул руки по швам.

– Рад приветствовать, Александр Васильевич. Польщен доверием. Игнат Архипов к вашим услугам. Готов сразу сопроводить на объект.

– Ладно, – небрежно ответил Александр. – Мы пока поедем на квартиру, осмотримся, отдохнем. Я вам позвоню. Видимо, завтра.

– Позволите вас сопроводить на квартиру? – спросило это чучело.

– Нет. Эти люди нас отвезут.

– Тогда честь имею. Буду ждать.

И новый партнер бандита и рэкетира Слепцова зашагал к выходу на своих негнущихся ногах. Интересно посмотреть, что это за гусь и какая участь его ждет. В том, что на его участь у хозяина есть какие-то планы, у меня сомнений не было.

Я улыбнулась детям, провела ладонями по их личикам, по открытым в изумлении ротикам.

Петя вопросительно посмотрел на меня. Он так и спросил: «Надо ли бояться этого козла?» Я ответила обоим:

– Забавный, смешной дядя. Мы еще его увидим.

Я поехала с хозяевами на их квартиру. Она оказалась в добротном кирпичном доме на Остоженке. Четыре комнаты, нормальная мебель, огромный холодильник, набитый едой. В небольшом баре на кухне бутылки с выпивкой.

– Что-нибудь еще нужно? – спросил один из сопровождающих.

– Пока нормально. Можете идти. Я позвоню, если что. Оставь имена, телефоны.

– Да. Вот телефон, в нем все нужные контакты с именами. В любое время суток. Я – Роман, бригадир.

Когда они вышли, Александр расположился у бара, явно собираясь продегустировать напитки. Дети с интересом все рассматривали. Смотрели в окна. Василиса стояла среди неразобранных вещей, как статуя отчаяния и жертва землетрясения. Все ее импланты скорбно поникли.

– Ксю, что это?! Мы здесь будем жить? Все вместе тут ютиться? Да я на такой стул не сяду без изоляции. На такой кровати усну только после наркоза.

– А по-моему, хорошая квартира, особенно для людей, которые бежали от пожизненного срока, – ответила я. – У меня в два раза меньше и в десять раз хуже. И то если она в принципе уцелела. А я кандидат математических наук. И главное: это твоя родина, Василиса. Перед сном прими таблетку: я аптечку положила в этот чемодан, вспомни золотое детство, счастливую юность, блестящую карьеру, уснешь, как младенец.