Сыновья полков
(Сборник рассказов) - Козлович Войцех - Страница 16

— Но мне же правда нужно. Я из Варшавы. Мне даже не на что возвращаться. Я уже три дня их ищу.

Хозяин внимательно его оглядел:

— Слушай, парень. Если и были когда Ендрусы, то их уже давно здесь нет. Ушли, понимаешь? Иди к Оцесенкам, может, встретишь их там…

Паренек послушно зашагал дальше. В следующей деревне он только начал оглядываться по сторонам, как кто-то позвал его в избу. Как же он удивился, когда среди сидевших там мужчин увидел хозяина, с которым час назад разговаривал в соседней деревне.

Все мужчины были очень серьезны.

— Снимай-ка рюкзак, — сказал один из них. — Покажи, что у тебя там? И давай документы!..

Рюкзак был внимательно осмотрен. Документы тоже.

— Пока побудешь здесь, — сказал один из мужчин. — Переночуешь, а потом решим, что дальше делать.

Разбудил его шум голосов в другой комнате. Он ясно слышал голос хозяина, того, из соседней деревни:

— А я вам говорю, что это честный парень. Ученик из Варшавы. Он ищет нас, а как ему еще искать?

— Ладно, пусть спокойно выспится, а утром — в отряд! — произнес другой, зычный голос. — Позаботится о нем капитан Декан.

Веслав облегченно вздохнул. Попал туда, куда требовалось.

Вот так в деревне Оцесенки началась партизанская эпопея пятнадцатилетнего Веслава Одовского с Кошиковой улицы в Варшаве. В отряде ему торжественно вручили винтовку.

Отряд назывался «Грюнвальд». Командовал им майор Юзеф Собесяк (подпольная кличка Макс). Командиром батальона, в который определили Веслава Одовского, был капитан Декан.

Веслав был самым младшим в отряде. Партизаны, казавшиеся такими суровыми при первом знакомстве, теперь относились к «пареньку из Варшавы» с большой сердечностью. Они же научили его дисциплине.

Как это тогда произошло? Взял он потихоньку винтовку и горсть патронов и зашагал в лес, чтобы самостоятельно потренироваться в стрельбе. Ему казалось, что он отошел достаточно далеко, чтобы в партизанском лагере не слышно было выстрелов. Возвращался он довольный, так как стрельба, по его мнению, прошла на пятерку. Тем временем в лагере была объявлена тревога. Когда он вернулся, его повели к командиру батальона.

— Это ты стрелял?

Веслав не умел врать. Он покраснел, но боялся признаться.

— Я? Откуда? Я ничего не слышал…

— Покажи свою винтовку!

Командир понюхал ствол.

— Так! — сказал он. — Тревога отменяется! Это он поднял нас на ноги. Что с ним сделаем?

Все с упреком смотрели на парня. Он чувствовал себя, как пригвожденный к позорному столбу. Но его не выгнали из отряда. Дали ему три наряда вне очереди.

Так протекали первые партизанские дни Веслава Одовского. Учился владеть оружием, ходил в дозор. Когда партизаны отправлялись на очередную боевую операцию, он оставался в отряде. Пятнадцатилетнего парнишку из Варшавы явно оберегали.

— Придет и твое время, — говорили, — подожди.

Как он был горд, когда однажды послали его на разведку в Сташув!

— Пусть тебе не кажется, что это так уж неопасно, — сказал ему капитан Декан. — Поедешь без оружия и без документов. Смотри в оба, не напорись на патруль…

Задание Веслав выполнил успешно. Следующее было уже более боевым. Он должен был участвовать в освобождении заключенных. Проведение операции назначили на послеобеденное время. Около тюрьмы протекала речка, и часть охранников купалась там. Именно по ним в первую очередь партизаны открыли огонь. Но застать противника врасплох не удалось. Остальные охранники оказались вооруженными, а купавшиеся быстро выскочили из воды и укрылись за стенами тюрьмы. Завязалась перестрелка. Веслав, спрятавшись за деревом, старался целиться как можно точнее, но чувствовал, что весь дрожит от возбуждения.

В этом бою было убито несколько гитлеровцев, но и отряд понес потери. Освободить заключенных не удалось.

Случилось это, кажется, в августе, когда отряд как раз остановился в Оцесенках. В центре деревни неожиданно появился танк, выехавший из леса.

Немцы? Нет. На танке была нарисована красная звезда. Из него выскочили советские солдаты.

Оказалось, что это разведчики, проникшие сюда с самого сандомирского плацдарма. Командир отряда сразу же увел к себе экипаж на совещание. Разложили на столе карты… Час спустя танк уехал обратно. Как он добрался сюда и благополучно ли вернулся к своим — никто не знал. Ведь повсюду были немцы.

А на следующий день майор Макс собрал всех партизан и сообщил, что отряд будет пробиваться в Люблин, где с 22 июля 1944 года существует Польский Комитет Национального Освобождения и где формируются новые части регулярного народного Войска Польского.

Прошли они успешно. Как называлась та местность? Руры-Езуицке. Да, Руры-Езуицке под Люблином. Там отряд был распущен. И именно там формировались первые части 3-й зенитной артиллерийской дивизии.

Первым в нее добровольно вступил Веслав Одовский. В полном смысле этого слова — первым. 61-й зенитный артиллерийский полк имел уже частично сформированные офицерские кадры, в основном из советских офицеров, и — ни одного солдата. Пятнадцатилетний варшавянин оказался, таким образом, первым солдатом создавшейся части.

В октябре он уже носил нашивки капрала.

Первые солдаты, первые транспорты с оружием и снаряжением: 37-мм зенитные пушки, 12-мм зенитные пулеметы, радиостанция, машины. Веслав мечтал перейти из штаба к связистам. Но командир полка майор Прокофьев, тот самый, который в апреле был похоронен с воинскими почестями на немецкой земле и которого он всегда будет помнить как своего армейского отца, не разрешал ему этого.

— Нет, мальчик, — сказал тогда майор Прокофьев. — Останешься с нами. Здесь ты будешь в большей безопасности. А к тому же кто будет нас учить твоему языку? Мы служим в Войске Польском и должны знать польский язык. Ты нас будешь учить.

Заботливыми и сердечными были эти советские командиры. Как это было тогда, в январе, когда до Люблина дошла весть об освобождении Варшавы?

Вызвал его майор Прокофьев и сказал:

— Послушай! Варшава свободна! Там, наверное, твоя мама. Думаю, тебе хочется узнать, что с ней? Я уже отдал приказ капитану Синаеву. Возьмите машину и вместе поедете в Варшаву.

…Как же длинна тогда была для него дорога! С каким беспокойством смотрел он с пражского берега на укутанные снегом руины города! Долго стояли они тогда перед единственным понтонным мостом, прежде чем переехали на другой берег.

— А теперь показывай, — сказал капитан Синаев. Но Веслав не узнавал ни улиц, ни домов. Он сам не знает, как доехали они до улицы Эмилии Плятер, а потом и до Кошиковой. С бьющимся сердцем высматривал он уцелевшие дома среди руин и пепелищ. Его дом стоял нетронутый.

Как обезумевший взлетел он вверх по лестнице. Толкнул дверь. Она была не заперта. В квартире пусто. Разбросанные вещи, перевернутая мебель. Напрасно искал он какой-нибудь записки, какого-нибудь признака жизни. Ничего не было.

В отчаянии он принялся стучать во все соседние квартиры. Всюду в ответ ему — глухое молчание. Дом был мертвым, как был мертвым и весь его родной город.

И вдруг открылась дверь квартиры, где жил раньше Мечислав Фогг. В дверь выглянула какая-то старушка. Оказалось, это домработница артиста, которая сумела уже вернуться в Варшаву.

То, что он от нее узнал, было малоутешительным. Еще до восстания здесь побывали немцы и арестовали всю его семью. Маму тоже забрали.

Капитан Синаев почти силой увел его тогда из дому. Тот самый капитан Синаев, который уже после боев под Будишином вызвал его к себе и сказал:

— Надень сегодня свой парадный мундир, начисть ботинки, как на большой праздник, — и протянул ему письмо от матери.

Значит, она жива!

И вот он снова едет в Варшаву. Как долго тащится этот поезд! Когда он наконец доедет?

Запыхавшись, бежит он по знакомым ступенькам дома на Кошиковой улице. Останавливается перед дверью. Стучит. Мама!