Ослокрады - Даррелл Джеральд - Страница 6

– Ты что? Он же нам все испортит.

– Балбес, я не собираюсь говорить ему об этом прямо. Можно намеками выяснить его взгляды.

– Не представляю, как ты это сможешь сделать, не объясняя ничего, – пожал плечами Дэвид.

– Оставь это мне, – уверенно заявила Аманда. – Я тоньше разбираюсь в этих вещах, чем ты. А сейчас пойдемте-ка ужинать. Как ты, Яни, смотришь на то, чтобы завтра поплыть с нами на Остров Гесперид и обсудить там детали? А я тем временем выясню позицию нашего папаши.

– Прекрасно, – сказал Яни, прощаясь. – Значит, встречаемся завтра утром на пляже.

Дети отправились домой, горячо обсуждая тему похищения. Когда они пришли, на террасе уже горели медные керосиновые лампы и окна были озарены золотым светом. Там уже был накрыт стол к ужину.

– Ах, это вы, мои крошки, – сказала миссис Зяблик. – А я как раз собиралась вас искать, потому что Агати приготовила ужин. Во всяком случае, думаю , что приготовила, потому что папочка не захотел пойти в кухню и спросить у нее.

– При наличии двух женщин в семье, – пробурчал генерал, попыхивая трубкой, – почему именно я должен идти в кухню и вдаваться в хозяйственные подробности.

– Правильно, папочка, – сладко улыбнулась Аманда. – Сиди-сиди, я сейчас сбегаю и все выясню.

– И-ди-отка, – прошипел Дэвид, проследовав за ней на кухню.

– Ты чего это? – удивилась Аманда.

– Корчишь из себя пай-девочку, – сказал Дэвид, – если слишком войдешь в роль, он заподозрит неладное.

– Ничего не случится, вот увидишь, – сказала Аманда.

Затем все уселись за накрытый стол, и некоторое время семейство ужинало в полном молчании.

– Ты всласть порисовал сегодня, милый? – спросила наконец своего супруга миссис Зяблик. Она давно оставила надежду, что ее благоверный когда-нибудь станет настоящим художником, и относилась к его творчеству как к мании.

– О, у меня сегодня новый шедевр, – ответил ей генерал. – А кстати, жаркое удалось!

– Спасибо, родненький, – сказала тронутая миссис Зяблик, хотя сама она не принимала участия не то что в готовке, но и в заказе ужина.

– Скажи, папочка, – спросила вдруг Аманда, – если бы ты писал картины как Рембрандт, что бы ты делал?

– О-о, я был бы счастлив, – сказал генерал.

– Я имею в виду – если бы ты внезапно открыл в себе талант Рембрандта, стал бы ты продавать свои работы?

– Пожалуй, – ответил удивленный генерал.

– И если бы у тебя весь чердак был набит шедеврами на уровне кисти Рембрандта, как бы ты их подписывал? – спросила Аманда.

Дэвид, обеспокоенный таким странным подходом сестры к животрепещущей проблеме, ерзал на стуле.

– Ну, выдавать их за подлинного Р-рембранд-та, – подумав, сказал генерал, – было бы н-незакон-но, так что мне пришлось бы продавать их под моим собственным именем. Н-ну, можно, конечно, придумать себе псев-до-ним – вот, например… Рем-бранд-хлыст… Нет, не годится… Рем-бранд-мей-стер? Ближе к делу… Ага! Вот! Рембранд-майор!

Обер-унтер-Рембранд-генерал-майор! А, каково! А если бы я продавал их как подлинного Рембрандта, это было бы мошенничеством.

– Папа, скажи, – снова спросила Аманда, – почему одни действия считаются преступлениями, а другие нет?

– Видишь ли, милая, над этой проблемой веками бьются философы и религиозные конфессии, а ты хочешь, чтобы я сейчас, с куском жаркого во рту, дал тебе скорый и точный ответ!

– Ну папа, – настаивала Аманда, – действия, которые причиняют людям боль, понятное дело, относятся к преступлениям; но скажи, почему преступлениями иногда называются деяния, которые вовсе не обязательно причиняют людям боль?

– Девочка моя, – обреченно сказал генерал, – ты порою говоришь так же непонятно, как и твоя мать.

– Ну… – сказала Аманда, в раздумье подняв руку с вилкой, – например… Если ты будешь продавать свои шедевры как подлинного Рембрандта, ты же никому не причинишь страданий, и тем не менее это будет преступление. Или… возьмем похищение человека. Предположим, при этом ему никто не причинил вреда. Будешь ли ты считать, что это преступление?

Генерал сунул в рот огромный кусок мяса и стал медленно жевать, чтобы было больше времени обдумать ответ.

– По моему глубочайшему убеждению, – сказал он наконец, – похищение человека – самое тяжкое преступление после убийства, истязаний и голосования за партию лейбористов.

Дэвид с самодовольным видом взглянул на сестру.

– Однако, – заинтересовался генерал, отодвинув стул от стола и достав из кармана трубку, – чем вызван этот внезапный интерес к самым недобрым деяниям рода человеческого? Надеюсь, вы не собираетесь заниматься ночным похищением котов?

– Конечно нет, – успокоила его дочь, – мы только хотели выяснить. Ты же сам говорил, чтобы в случае сомнений мы обращались к тебе.

– Беда в том, – объяснил генерал, – что после этих расспросов меня тоже начинают охватывать сомнения.

Выкурив трубку, он принялся в быстром темпе выбивать алюминиевой ногой сложный ритм.

– Генри, милый, может, не надо? – с надеждой спросила миссис Зяблик.

– Это боевой ритм племени ваттуси, – объяснил генерал, – его играют всегда, когда готовятся к войне.

– Все это интересно, – с сомнением сказала миссис Зяблик, – но почему за столом? Ты подаешь детям дурной пример!

– Абсолютно не вижу связи, – сказал генерал. – По-моему, никто из них не курит и ни у кого из них нет алюминиевой ноги.

– Да, но когда я была девочкой, – настаивала миссис Зяблик, – джентльмены не выделывали за столом подобных штучек.

– А вот я, – твердо сказал генерал, – не джентльмен? С тех пор как ты вышла за меня замуж, ты провела двадцать бесплодных лет в попытках сделать меня лучше. Может, откажешься наконец от сизифова труда, а?

Дети незаметно отправились спать, оставив своих родителей за дружеской словесной перепалкой.

– Говорил я тебе, похищение – не дело, – сказал Дэвид, когда они взбирались по скрипучей деревянной лестнице, рассохшейся за множество лет.

– Все равно надо что-то предпринять, – твердо сказала Аманда, – мы просто обязаны решить эту проблему. Нельзя допустить, чтобы этот жирный боров отнял у Яни землю. В конце концов, у него всего два акра. Как он с них кормится, непонятно.