Сироты вечности - Симмонс Дэн - Страница 22

Когда-то на этом этаже располагалась издательская компания, и в спальне Тары и Шона раньше был небольшой книжный склад. Дети залезли в кучи ветоши и тряпья, заменявшие им постель, а брат Джимми-Джо тем временем оглядывал полки. На корешках гниющих книг красовалась маленькая эмблема – красный петух.

Рита поцеловала детей и пожелала им доброй ночи.

– Ты всю ночь будешь сидеть на крыше? – спросила Тара, прижимая к себе новую тряпичную куклу.

– Да. – Джимми-Джо вернулся в комнату.

– Тогда ты увидишь Санту и его оленей!

Брат открыл было рот, чтобы ответить, но передумал. Потом улыбнулся:

– Да, думаю, увижу.

– Но ты же сказал… – начал Шон.

– Любой, кто поднимется сегодня на крышу, увидит Санта-Клауса и его оленей, – сурово оборвал его Джимми-Джо Билли-Боб.

– А теперь помолимся, – вмешалась Рита.

Тара кивнула и склонила голову, глаза у нее блестели.

– Боженька, благослови маму, и всех нас, и призраков папочки и дяди Генри.

– Аминь, – подытожил Шон.

– Нет, есть другая молитва, – сказал Джимми-Джо.

– Какая? – хором спросили дети.

– Марк, Матфей, Иоанн, Лука, защити нас на века. – Дети повторили стишок, и он продолжил: – Джим и Тэмми, Дженис, Пол, демонов гоните вон.

Дети повторили, и Тара спросила:

– А ты правда увидишь Санту?

– Да. Спокойной вам ночи.

Джимми-Джо навестил членов клана, перед тем как отправиться на крышу. Около елки перешептывались несколько человек, слушая старую Маккарти, но, заметив пристальный взгляд брата, охотники быстро разбрелись по своим кроватям. Глава клана поднялась, с минуту они с Джимми-Джо всматривались друг в друга, а потом женщина тоже опустила голову и, шаркая, побрела прочь – всего-навсего усталая старуха.

На крыше брат встал на колени перед алтарем и несколько минут громко молился. Наконец он поднялся и снял с себя одежду. Было очень холодно. Изгиб Священной тарелки и обнаженное тело белели в лунном свете. Джимми-Джо достал пластиковые ведра и установил их вокруг алтаря, потом вынул клинок из ножен, поднял его, поймал лезвием лунный луч и взял нож в зубы.

Джимми-Джо неслышно прокрался к лестничному пролету, затаился среди теней и опустился на колени. Маленькие камешки царапали голые ноги, сталь холодила губы. Потом все чувства и ощущения отступили, осталось только нарастающее возбуждение.

Ждать пришлось недолго. На лестнице послышались легкие шаги, из темноты выступила неясная фигура, и тихий голосок прошептал:

– Брат Джимми-Джо?

«Значит, не старуха, – подумал брат. – Так тому и быть».

– Брат Джимми-Джо? – Малышка подошла к алтарю, и лунный луч осветил тряпичную куклу.

– Санта?

Билли-Боб прочитал про себя молитву, вытащил изо рта нож и неслышно двинулся вперед. Грядущий день надлежало отпраздновать.

Предисловие к «Вспоминая Сири»

Примечательно, что тонкие проницаемые границы между научной фантастикой и ужасами, между жанровой литературой и так называемым мейнстримом пересекают лишь немногие писатели. Точнее говоря, крайне любопытно, что очень немногие из тех, кто пересекает эти границы, впоследствии возвращаются обратно.

Отчасти причина заключается в значительной психологической разнице: одно дело – измышлять мрачные ужасы, и совсем другое – конструировать рациональную научную фантастику; одно дело – порхать в легком жанре, и совсем другое – когда тебя сковывает по рукам и ногам гравитация «серьезной» литературы. Писать то и другое – действительно сложно, поскольку для этого требуется довольно болезненное душевное напряжение: надо, чтобы одно полушарие мозга взяло верх над другим и пинками заставило его подчиняться. Возможно, именно поэтому, что бы там кто ни думал, одни и те же читатели редко отдают предпочтение научной фантастике и ужасам, жанровой литературе и литературе, типичной для журнала «Нью-Йоркер».

Как бы то ни было, обидно, что многие писатели сковывают себя рамками одного жанра – иногда в силу ограниченности таланта или специфики интересов, но гораздо чаще из коммерческих соображений или просто-напросто потому, что именно в этой области они однажды добились успеха.

Конечно же, существуют весьма любопытные исключения. Джордж Р. Мартин легко меняет жанры и обманывает ожидания, редко повторяется и всегда умеет удивить. Дин Кунц стал звездой в научной фантастике и покинул ее – быть может, почувствовал, что ему судьбой предназначено стать сверхновой где-нибудь еще. Эдвард Брайант несколько лет назад взял в НФ отпуск и с тех самых пор пишет первоклассные ужасы. Курт Воннегут и Урсула Ле Гуин, «выпускники» НФ, получили признание в мейнстриме (отдадим Воннегуту должное – он хотя бы честен и открыто признается: время от времени, когда одолевает тоска по прошлому, он открывает нижний ящик стола, где лежат его старые НФ-опусы, и мочится на них). Дорис Лессинг и Маргарет Этвуд (и не только они) создали самые значительные свои романы именно в жанре НФ, но при этом отказываются признавать себя фантастами. Ни одна из достопочтенных дам вроде бы не писает в ящик письменного стола, но, всучи им кто «Хьюго» или «Небьюлу», вполне вероятно, такое желание и появится.

Харлан Эллисон устроил революцию в нескольких жанрах, но никогда не заявлял о своей принадлежности к какому-либо из них. Мы все слышали истории о том, как миллионный по счету репортер, ведущий или критик выпытывает у несчастного Эллисона, что же поставить после слова «автор»? Автор НФ? Автор фэнтези? Автор ужасов?

– А сказать просто «автор» вы не можете? – ласково, как кобра, шипит в ответ Харлан.

Ну да, не могут – в маленьких, хиленьких, но аккуратных умишках некоторых полуграмотных стоят маленькие аккуратные коробочки, и, как ни бейся, в газетной статье непременно напишут (или скажут по радио, или покажут по телевидению) что-нибудь вроде: «Этот НФ-чувак говорит, что его НФ-роман – это не НФ».

А дальше, на следующем же конвенте (ах, простите, их нынче принято называть «кон»), кто-нибудь непременно выйдет к микрофону и крикнет: «Почему вы всегда говорите в интервью и всем вокруг, что вы не просто НФ-автор? Я читаю научную фантастику (или ужасы, или фэнтези, или… сами вставьте нужное) и горжусь этим!»

Зрители рычат от негодования, в воздухе пахнет скорой и справедливой расправой. Представьте себе: вы чернокожий, которого на собрании афроамериканской партии «Черных пантер» уличили в симпатии к белым; или вы еврей в варшавском гетто, оказавшийся пособником нацистов (вы им железнодорожное расписание подправляли); или еще того хуже – вы фанат группы «Grateful Dead», у которого во время концерта в наушниках играет Моцарт.

Иными словами, вы пришли на конвент (простите, кон), который парень с микрофоном считает своим.

Как же ему объяснить, что писатель вынужден мириться с тысячами разных ограничений, постоянно сужающими его горизонты? Агентам надо, чтобы тебя покупали, и они рвут на себе волосы, потому что ты упорно обгоняешь своих читателей. Издателям надо сделать из тебя продукт. Редакторам надо, чтобы ты, бога ради, хоть раз хоть чему-то соответствовал. Книжным магазинам надо тебя продать, и они жалуются: твои книги смотрятся на полке нелепо – последний НФ-роман рядом с романом, получившим Всемирную премию фэнтези (а вообще-то, он про Калькутту и вовсе не фэнтези), а дальше – другой НФ-роман, а дальше – толстый роман в жанре ужасов (а это что – разве ужасы? На обложке ни крови, ни голограмм, ни детей с демонически горящими глазами…), а дальше… да, дальше!.. выходит новая книга… это… это… Господи Исусе, да это вообще мейнстрим!

Как же объяснить, что любое определение после слова «автор» – это еще один гвоздь в крышку гроба твоих надежд – надежд написать о том, что для тебя важно?

Вот и смотришь на парня с микрофоном, вглядываешься в лица насупившихся издателей, сбрасываешь звонок редактора и думаешь: «Я все объясню. Я объясню им, что быть писателем – замечательно именно потому, что можно свободно исследовать все жанры, можно наслаждаться… и в то же время со всей силой своего дарования придавать форму тем образам, которые посылает муза. Посылать эти образы другим, не думая о том, будут тебя читать или нет. Я объясню, как зарождается желание написать хорошую книгу, – и не важно, сможет ли иллюстратор подобрать подходящую картинку на обложку. Я объясню, как страшно браться за что-то новое, когда директор местного книжного запихал твой последний роман на полку с брошюрами по оккультизму, а потом попросил… нет, потребовал у поставщика никогда больше не присылать ему книг этого шизофреника. Я все объясню. Я смогу втолковать каждому читателю, каждому агрессивному шовинисту от научной фантастики, каждому фанату ужасов, каждому нью-йоркскому критику-воображале, каждому читателишке „серьезной литературы“, что такое быть настоящим писателем!»