Никогда не забудем!
(Сборник рассказов белорусских детей) - Мавр Янка - Страница 18

Это на случай, если встречать буду не я, а кто-нибудь из наших партизан. Он тебя спросит: «Груши есть?». Ты ответишь: «Есть». Такому человеку можешь рассказать всё. Понял?

— Понял, — ответил я.

— Вот так будешь помогать нам.

— А винтовку мне дадите?

— Дадим, как возьмем в отряд. Если будешь доставлять точные известия, то возьмем скоро.

Утром я оделся, взял пять яичек, вышел из хаты. Иду и думаю, как про всё узнать. Меня охватывает страх, но я стараюсь отогнать его. За спиной слышу чьи-то шаги. Оглядываюсь. Меня догоняет знакомый мальчик Володя.

— Шура, ты идешь к коменданту на работу? — спрашивает он.

— Нет. Купить сигарет…

Приближаемся к немецкому посту. На меня смотрит немец и, кажется, вот-вот скажет: «Куда идешь? Партизаны послали?»

Но он кричит другое:

— Сигареты! Сахарин! Яйка никс?[11]

— Никс, — отвечаю я.

— Шура, ты же идешь покупать сигареты, — шепчет Володя.

— Этот обманет, — отвечаю я. — Выменяю в комендатуре.

Ступаю смелее и сам себе мысленно говорю:

«Разве они могут подумать, что иду в разведку? Таких, как я, тут много».

Те, что пришли раньше нас, пилят и колют дрова. Больше никого вокруг не видно. И нет никаких машин. Комендатура, большой двухэтажный дом. Поднимаюсь по ступенькам наверх. Навстречу мне выскакивает немец, хватает меня за плечо и кричит:

— Гольц! Гольц![12]

Вместе с немцем возвращаюсь к дровам. Ну, думаю, теперь-то я попаду в комнаты! Набрали дров и понесли. Но не в комнаты, а на кухню. На дворе тепло и в комнатах не топят. Не везет. Иду назад, задерживаюсь и захожу в первые двери. Попадаю в офицерскую комнату. Офицеров было двое. Достаю три яйца и прошу сигарет. Один берет яйца и дает мне сигарету, второй показывает, чтобы я чистил сапоги. Я рад тому, что могу задержаться.

Первый встал, оделся, нацепил на шею какую-то бляшку с орлом. Раньше я таких не видел. Наверно, это и есть те, которые вчера приехали.

Почистив сапоги, я вышел и отправился в конюшню. Там встретил ребят, которые ходили сюда каждый день. Начал разговаривать с Володей. От него я узнал, что в комендатуру приехала полевая жандармерия, а часть, которая стояла здесь, уезжает.

Таким образом, через некоторое время я уже знал, что в гарнизоне есть два поста и одна наблюдательная вышка, что немцев сто человек, два станковых пулемета и десять ручных, что у жандармерии автоматы, их пятнадцать человек, — все эти сведения я передал партизанам.

Однажды я с меньшим братом и сестренками завтракал, а мама готовила корове пойло. Окончив работу, она помыла руки и говорит:

— Помоги снести корове.

Я оделся, и мы вынесли ушат во двор. Прошли шагов пять и видим — идут четыре жандарма с автоматами наперевес.

— Шурик, жандармы… За нами… Вот когда нам конец, — шепнула мама.

Офицер в это время грозно крикнул:

— Хальт!

Убегать некуда. Мы остановились. Немцы подошли. Офицер вытаращил на маму глаза и крикнул:

— Ты Фетинья Гуло?

Перепуганная мама ответила:

— Нет, пан…

Я подскочил к офицеру, схватил его за руку и говорю:

— Господин, Фетинья Гуло пошла доить корову. Пойдемте, я покажу.

Немцы пошли следом за мной. На ходу я услышал тихий голос мамы:

— Веди к Алексею.

Захожу во двор и направляюсь к хлеву. Немцы идут за мной. У дверей повернулся к ним и показываю:

— Вот тут корова Фетиньи Гуло.

Солдаты бросились в хлев. Я собрался удрать, но голос немца остановил меня. В хлеву никого не было. Немцы выскочили злые и, толкая меня вперед, выбежали на улицу. На том месте, откуда мы пошли в хлев, стоял только ушат. То, что мамы не было видно, успокоило меня: значит, она спряталась.

Иду и думаю, как убежать и мне, но по пятам за мной идут немцы. Офицер толкнул меня во двор Анны Камейки. Входим в дом. Нас встретила хозяйка.

— Гуло нет? — спросил у нее офицер.

Я смотрю на нее и подмигиваю, чтобы она молчала. Она, наверно, не поняла меня и говорит:

— Ее у меня нет, пан… А вот ее сын… Он же должен знать, где его мать.

Когда я услышал эти слова, у меня потемнело в глазах и навернулись слезы. Офицер, оскалив зубы, быстро повернулся, ударил меня автоматом по лицу и вытолкнул на улицу. Пока шли назад, меня всё время подталкивали в спину автоматом. Дома у нас, кроме трехлетней сестренки, никого не оказалось.

Перевернув всё в хате и ничего не найдя, немцы повели меня к Николаю Людчику. У него в хате сидело четыре женщины. Офицер подвел меня к первой женщине и, показав на нее пальцем, спросил:

— Матка?

Не успел я ответить «нет», как он бац кулаком по лицу.

— А эта?

— Нет.

И опять — бац… Изо рта у меня потекла кровь.

Привели в комендатуру. «Клейн партизан, клейн партизан», — услышал я голос немцев.

Меня отвели в караульное помещение, а оттуда в холодную. После долгого раздумья я решил: погибать лучше мне, чем маме. У мамы трое детей меньше меня. Если убьют ее, то пропадут малыши. А так она их спасет. А может, меня еще и не убьют…

Через несколько минут меня вызвали на допрос. Началось самое тяжелое. Как только я вошел в комнату, офицер, который вел допрос, крикнул:

— А, клейн бандит[13]. Почему не сказал, что был с маткой?

— Я был с Сашей Гарбанцевич, — ответил я.

Удар по голове.

— А где старший брат?

— Поехал в Минск на работу.

— А кто убил помощника коменданта и двух немцев летом 1943 года?

Я знал, кто эта сделал, но молчал…

Ничего не добившись, фашисты снова бросили меня в камеру. Всю ночь пролежал на полу, как меток. А наутро опять на допрос. Вхожу в комнату и ни на кого не смотрю, глаза не поднимаю. Меня подталкивают к самому столу. Комендант спрашивает про семью. Говорю, что приходит в голову. Наконец комендант увидел, что от меня ничего не добьется, и приказал вывести. Мне объявили, что я могу идти домой.

Забыв про боль, я выскочил во двор и чем дальше отходил от комендатуры, тем быстрее шел. А наконец так помчался по дороге, что даже ног под собой не чувствовал.

Через три часа я был в деревне Чеславое, где меня встретили мама, брат и партизаны. Они повели в дом, накормили, обогрели и попросили рассказать о том, что произошло со мной. Когда я кончил, подошел брат и сказал:

— Ну, Шурик, ты свое сделал. Пойдем в лагерь. С сегодняшнего дня ты — партизан.

Алесь Гуло, 1931 года рождения.

Город Дзержинск, Минской области.

НАША ПОДРУГА

Мы знаем Римму Кунько со школьной скамьи. Она была живой, подвижной и деятельной девочкой, хорошей подругой.

Вместе с ней мы учились с пятого до девятого класса, а потом вместе были в одном партизанском отряде.

Римме шел тогда пятнадцатый год.

Командование отряда не давало нам, девушкам, боевых заданий, а мы все так хотели работать подрывниками. Римма первая добилась этого, а за ней стали участвовать в подрыве железнодорожного полотна и все мы. Произошло это так. После того, как в бою с немцами погиб старший брат Риммы Володя, она только и думала о том, как бы ей отомстить за смерть брата. Римма решила пойти сама на подрыв немецкого эшелона. Она не знала только, как обходиться с капсюлем.

Однажды партизаны отдыхали после ночного похода. Одни спали, другие чистили оружие, третьи ели. Ротный «спец», подрывник Алеша Митюров, раскладывал свои капсюли. Римма подошла к нему и будто невзначай сказала:

— Митюров, покажи, как пользоваться этой штукой.

Тот даже не поинтересовался, зачем ей это. Алеша, вероятно, считал, что каждый партизан должен знать подрывное дело. Он тут же начал объяснять, как устроен капсюль, как им пользоваться. Римма всё сразу поняла и запомнила. Она неожиданно вырвала у него из рук капсюль. Митюров схватил Римму за руку.