Рассказы, сказки, стихи - Осеева Валентина Александровна - Страница 5

Старушка вынула сложенный вчетверо платочек, обтерла лицо и, не спеша, засеменила по тротуару.

- Жив или нет? - простонал Левка.

- А с чего ему помирать-то? Толстый такой котище... И то правда, забирайте вы его лучше - бестолковый, страсть! Только и лазит по всей квартире, по всем углам нюхает...

- Пускай нюхает! Бежим, бабушка!

Старушка высвободила руку из Левкиных пальцев.

- Убери клещи-то! Такой и кот твой надоедный, как ты. Утром орет и ночью встанет орет. Совсем не нравится он мне. Уж я его дочке отдала.

- Как дочке? Какой еще там дочке? Раз, два, три, четыре...

- Насовсем? - ахнул Сережа.

- Зачем насовсем?! На подержание.

- Да где она живет хоть?

- Дочка-то? В Москве. Где же ей жить, там у ней детки...

- Адрес давайте! - сказал Левка, сжимая зубы.

- Какой адрес? Одна-то я не езжу туда. Город шумный... Покойник зять, бывало, и на метре прокатит...

Сережа махнул рукой:

- Пропал Мурлышка!

- Ну нет! - закипел Левка. - Я и в Москву поеду, и с покойником на метро прокачусь. Как щепка высохну, а достану этого кота!

- Да чего его доставать-то? - вдруг сказала старушка. - Привезла его вчерась дочка. Вот домик-то мой. Заходите, гостями будете!

Она круто свернула к маленькому крылечку, зазвенела ключами и погрозила пальцем в окно:

- Сиди, сиди, рыжий! Чего выставился? Стекло продавишь, настойчивый какой...

Левка прыгнул в палисадник, уцепился обеими руками за раму и прижался носом к окну:

- Мурлышка! Усатенький...

- Ухо, ухо, смотри! - взвизгивал Сережа.

Через минуту Левка торжественно шагал по улице.

Рыжий кот острыми когтями царапал ему шею. Сережа, весело подпрыгивая, говорил:

- Отделает он тебя здорово! Да ладно, терпи уж!

- Только б не упустить теперь, - пыхтел Левка.

* * *

Марья Павловна сняла с подоконника блюдце, вылила из него посиневшее молоко и, стоя посреди комнаты, прислушалась. Дверь широко распахнулась.

- Вот! - крикнул Левка, разжимая руки.

Рыжий пушистый ком сорвался с его груди и, взметнув хвостом, прыгнул на руки своей хозяйке. Блюдце с радостным звоном скользнуло на пол.

- Роднушка моя!.. Да как же это?..

Сережа шлепнул Левку по спине. Оба выкатились за дверь и с визгом упали в траву.

В буйной мальчишеской радости они тузили друг друга под бока:

- Нашелся-таки!.. Нашелся! Усатый-полосатый!

* * *

На зеленой аллее рассыпалась барабанная дробь. В белых панамках, с рюкзаками за спиной весело шагали пионеры. По боковым дорожкам, растроганные и умиленные, торопились за ними родители. Левка выбился из строя, подпрыгнул и замахал рукой Сереже.

- Смотри, кто стоит!

У зеленой калитки, заслонив от солнца глаза сухонькой ладонью, Марья Павловна искала кого-то в строю. Большой рыжий кот, вывернув наизнанку ухо, сидел на заборе.

- Марья Павловна! До свиданья!

Левка горячей щекой прижался к забору.

- Мурлышечка, до свиданья!

Сережа погладил кончик пушистого хвоста.

БАБКА

Бабка была тучная, широкая, с мягким, певучим голосом. В старой вязаной кофте, с подоткнутой за пояс юбкой расхаживала она по комнатам, неожиданно появляясь перед глазами как большая тень.

- Всю квартиру собой заполонила!.. - ворчал Борькин отец.

А мать робко возражала ему:

- Старый человек... Куда же ей деться?

- Зажилась на свете... - вздыхал отец. - В инвалидном доме ей место вот где!

Все в доме, не исключая и Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека.

* * *

Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь:

- Самовар поспел. Вставайте! Попейте горяченького-то на дорожку...

Подходила к Борьке:

- Вставай, батюшка мой, в школу пора!

- Зачем? - сонным голосом спрашивал Борька.

- В школу зачем? Темный человек глух и нем - вот зачем!

Борька прятал голову под одеяло:

- Иди ты, бабка...

- Я-то пойду, да мне не к спеху, а вот тебе к спеху.

- Мама! - кричал Борька. - Чего она тут гудит над ухом, как шмель?

- Боря, вставай! - стучал в стенку отец. - А вы, мать, отойдите от него, не надоедайте с утра.

Но бабка не уходила. Она натягивала на Борьку чулки, фуфайку. Грузным телом колыхалась перед его кроватью, мягко шлепала туфлями по комнатам, гремела тазом и все что-то приговаривала.

В сенях отец шаркал веником.

- А куда вы, мать, галоши дели? Каждый раз во все углы тыкаешься из-за них!

Бабка торопилась к нему на помощь.

- Да вот они, Петруша, на самом виду. Вчерась уж очень грязны были, я их обмыла и поставила.

Отец хлопал дверью. За ним торопливо выбегал Борька. На лестнице бабка совала ему в сумку яблоко или конфету, а в карман чистый носовой платок.

- Да ну тебя! - отмахивался Борька. - Раньше не могла дать! Опоздаю вот...

Потом уходила на работу мать. Она оставляла бабке продукты и уговаривала ее не тратить лишнего:

- Поэкономней, мама. Петя и так сердится: у него ведь четыре рта на шее.

- Чей род - того и рот, - вздыхала бабка.

- Да я не о вас говорю! - смягчалась дочь. - Вообще расходы большие... Поаккуратнее, мама, с жирами. Боре пожирней, Пете пожирней...

Потом сыпались на бабку другие наставления. Бабка принимала их молча, без возражений.

Когда дочь уходила, она начинала хозяйничать. Чистила, мыла, варила, потом вынимала из сундука спицы и вязала. Спицы двигались в бабкиных пальцах то быстро, то медленно - по ходу ее мыслей. Иногда совсем останавливались, падали на колени, и бабка качала головой:

- Так-то, голубчики мои... Не просто, не просто жить на свете!

Приходил из школы Борька, сбрасывал на руки бабке пальто и шапку, швырял на стул сумку с книгами и кричал:

- Бабка, поесть!

Бабка прятала вязанье, торопливо накрывала на стол и, скрестив на животе руки, следила, как Борька ест. В эти часы как-то невольно Борька чувствовал бабку своим, близким человеком. Он охотно рассказывал ей об уроках, товарищах.

Бабка слушала его любовно, с большим вниманием, приговаривая:

- Все хорошо, Борюшка: и плохое и хорошее хорошо. От плохого человек крепче делается, от хорошего душа у него зацветает.

Иногда Борька жаловался на родителей:

- Обещал отец портфель. Все пятиклассники с портфелями ходят!

Бабка обещала поговорить с матерью и выговаривала Борьке портфель.

Наевшись, Борька отодвигал от себя тарелку:

- Вкусный кисель сегодня! Ты ела, бабка?

- Ела, ела, - кивала головой бабка. - Не заботься обо мне, Борюшка, я, спасибо, сыта и здрава.

Потом вдруг, глядя на Борьку выцветшими глазами, долго жевала она беззубым ртом какие-то слова. Щеки ее покрывались рябью, и голос понижался до шепота:

- Вырастешь, Борюшка, не бросай мать, заботься о матери. Старое что малое. В старину говаривали: трудней всего три вещи в жизни - богу молиться, долги платить да родителей кормить. Так-то, Борюшка, голубчик!

- Я мать не брошу. Это в старину, может, такие люди были, а я не такой!

- Вот и хорошо, Борюшка! Будешь поить-кормить да подавать с ласкою? А уж бабка твоя на это с того света радоваться будет.

- Ладно. Только мертвой не приходи, - говорил Борька.

После Обеда, если Борька оставался дома, бабка подавала ему газету и, присаживаясь рядом, просила:

- Почитай что-нибудь из газеты, Борюшка: кто живет, а кто мается на белом свете.

- "Почитай"! - ворчал Борька. - Сама не маленькая!

- Да что ж, коли не умею я.

Борька засовывал руки в карманы и становился похожим на отца.

- Ленишься! Сколько я тебя учил? Давай тетрадку!

Бабка доставала из сундука тетрадку, карандаш, очки.

- Да зачем тебе очки? Все равно ты буквы не знаешь.