Человек идет
(Повести) - Мавр Янка - Страница 42

В горшки, чтобы жаркое не пригорало, положили зеленых листьев, а сверху по куску мяса. В некоторые горшки были положены более вкусные вещи: ящерицы и змеи, разрезанные вдоль туловища. Для приправы добавили жуков, огромных пауков и жирных гусениц. Гусеницы, даже сырые, считаются большим лакомством.

Но важнейшей приправой считается соль, которую на Новой Гвинее в чистом виде не добывают. Папуасы получают ее из деревьев, долгое время плававших в море и насыщенных солью. Такие деревья они выменивают у соседей, живущих вблизи побережья. Случается это, конечно, не часто. Куски таких деревьев сжигают на особом костре, и пепел от него употребляется как соль.

Всеми приготовлениями руководил сам Мапу, одетый в свой парадный наряд — европейский жилет. В нем он чувствовал себя не хуже, чем царь в коронационном убранстве. Видно было, что и все его подданные любуются великолепием своего повелителя. Только Саку, взглянув на его комичную фигуру, не сдержал улыбки.

Понятно, что Саку в качестве почетного гостя должен был сесть рядом с вождем.

Когда мясо было готово, Мапу взял руками большой кусок и подал Саку первому. Это был знак большого уважения к миссионеру.

Пока насыщались разными кушаньями, группа мужчин занялась приготовлением главного угощения: напитка под названием кэу. Его приготовляют из растения, родственного перцу. Принесли большие охапки этого растения, и те, кто помоложе, принялись жевать его и выплевывать в горшок. Дело подвигалось медленно, и в помощь им были поставлены дети.

Когда все было пережевано, в горшок добавили воды, процедили напиток через траву и дали ему устояться[14].

Когда все отведали жаркого и приправ, напиток был готов. Мапу налил бамбуковый стакан и подал Саку.

— Нет! — решительно отказался тот. — Наш закон не позволяет.

Хотя отказ его был неприятен хозяевам, однако настаивать не стали: закон так закон.

Тогда и все присутствующие протянули свои бамбуковые стаканы. Напиток, видимо, был невероятно крепок: у многих после первого же глотка слезы выступили на покрасневших глазах, а после целого стакана люди уже не стояли на ногах. Закусывать стали бананами и бататом[15].

В этот момент Мапу поднялся на ноги и обратился ко всем с такими словами:

— Вот наш брат Саку. Когда-то давно он бежал от нас и долго жил с белыми. Он узнал, почему они сильны. Он знает их духа и может попросить его помочь нам, как помогает белым. Саку может уговорить духа, и Мукку не станут воевать против нас, а мы тогда всех их заберем в плен. Пусть же звучит музыка!

Все закричали от радости, поднялся шум. Саку был очень удивлен, услышав такие слова, и встал, собираясь объяснить народу, в чем неправ Мапу.

— Братья! — начал он, выждав, пока люди успокоятся. — Верно, что я у белых узнал великого духа, который властен над всеми нами — как белыми, так и черными. Верно и то, что великий дух всемогущ, но…

Услышав от самого пришельца о могуществе духа белых, все снова принялись кричать, потрясать оружием, приветствовать Саку.

— Смерть Мукку! Уничтожим их! Ты поможешь нам! — раздавались голоса.

— Братья! — старался перекричать их Саку. — Вы ошибаетесь! Великий дух не помогает совершать убийства…

Но взбудораженный народ не слышал его слов. Все считали, что он говорит что-то хорошее, — и от этого еще больше кричали и шумели.

Появились музыканты и танцоры, и все внимание сосредоточилось на них.

Саку, с горькой усмешкой, смолк и опустился на землю.

«Несчастные, темные люди, — думал он. — У них только одно на уме: как бы убить своего врага… Нелегко будет внушить им, что главное — спасти свою душу. Но с божьей помощью я исполню мой долг».

На средину круга вышли четыре танцора. Скрытые до колен пальмовыми листьями, они были похожи на двуногие копны сена.

Но самым замечательным в их наряде были огромные, размалеванные разными красками, маски, скрывающие всю голову до плеч. Они придавали танцорам свирепый, устрашающий вид. На остроконечной макушке каждой маски развевались пучки перьев.

Грянула музыка. Один музыкант изо всей мочи дул в двухметровую бамбуковую трубу, исторгая звуки, похожие на одновременный рев целой сотни папуасских псов. Другой свистел в скорлупу кокосового ореха с двумя отверстиями. Третий усердно дул в небольшую свистульку, а четвертый колотил в барабан-колоду. Более нежные звуки издавала небольшая трещотка — палка с привязанными к ней ракушками. Музыкант размахивал палкой, и от этого ракушки гремели.

Под эту музыку танцоры топтались в кругу, наклоняя туловища в разные стороны. Зрители следили за ними с напряженным вниманием, так как танцующие изображали духов умерших предков и еще какие-то таинственные, сверхъестественные существа.

После священного танца все стали плясать кто как умел. До позднего вечера веселились простодушные дети природы.

А в это время их почетный гость, молодой проповедник Саку, не выходил из ум-камаля. И даже когда все население спало крепким сном, он все еще стоял на коленях и горячо молился о том, чтобы господь помог ему спасти и очистить от скверны души своих братьев. Со всех сторон на него скалили зубы человеческие черепа, а напротив в углу стоял деревянный идол — тэлум.

V

Религиозные споры. — Мистер Брук попался. — Саку не убедил сородичей. — Освобождение Брука. — Нападение Мукку. — Расправа

Тревожные слухи носились среди папуасов рода Какаду.

Говорили, что белые на какой-то большой трескучей лодке забрались в глубь острова, в такие отдаленные места, где их ноги никогда раньше не бывало.

Кое-кто рассказывал, что огромная и тоже трескучая птица пролетела над островом[16]. Может, и на ней летают белые? Тогда не миновать беды!

И еще говорили, что поблизости появился какой-то невиданный зверь, превосходящий размерами самого крупного кенгуру, что зверь этот очень быстро бегает, а на спине у него сидит человек. Это было пострашнее даже трескучей птицы.

Вдобавок ко всему проклятые Мукку снова готовятся к нападению.

Недавно они захватили в плен двоих из рода Какаду.

А посланцев за громом белых все нет и нет. Следует сказать, что Мукку был тем самым родом, из которого происходили Саку и его мать. Сейчас для миссионера оба рода были одинаковы; он боялся только, что они снова начнут давнишнюю распрю.

А от него в эти дни ждали помощи против Мукку. Вождь Мапу перестал уже дожидаться посланцев. Все надежды он теперь возлагал на Саку: пусть помолится своему богу, чтобы сердца Мукку смягчились — и тогда воины Many нападут на них.

Саку тем временем развернул свою деятельность.

— Самый тяжкий грех перед великим духом, — внушал он, — это убийство. Разве вы не хотели бы, чтобы никто никого не убивал, чтобы все люди любили друг друга, как братья, и никому не угрожала бы смерть?

— Конечно, хотели бы, — ответило сразу несколько человек.

— Так и сами не убивайте никого! А если кто-нибудь вас обидит, стерпите, как учит великий учитель Христос.

— А вот недавно Мукку съели одного из наших, — сказал молодой папуас. — Если мы будем терпеть и сидеть сложа руки, то они всех нас съедят.

Саку пришлось начинать проповедь сначала.

Подолгу беседовал он и с Мапу.

— Ты неверно понял меня, — говорил Саку вождю, — если думаешь, что бог может стать на чью-нибудь сторону и позволить одним убивать других. Нет, он ко всем относится одинаково. Моя задача — просить бога смягчить сердца людей. И это относится одинаково и к Мукку, и к Какаду.

После короткого раздумья Мапу сказал:

— Хорошо, молись за тех и за других, лишь бы помог твой бог.