Человек идет
(Повести) - Мавр Янка - Страница 33

Фактория, близ которой мы встретили Чунг Ли, была невелика. У самого моря возвышалось главное здание — дом, в котором жил начальник станции мистер Скотт со своим помощником мистером Бруком.

Дом был сколочен из досок, он стоял на сваях, как и папуасские постройки, и только во внутреннем убранстве ни в чем не был похож на них.

Он был обнесен верандой, на которую выходили большие окна. На некоторых окнах вместо стекол были натянуты густые сетки. Они спасали от москитов, не закрывая доступа свежему воздуху.

Возле дома росли пальмы, бананы, эвкалипты и другие тропические деревья. На веранде, в плетеных креслах, одетые во все белое, сидели мистер Скотт и мистер Брук.

Скотт был человек высокого роста, лет сорока. Гладко выбритое лицо его выражало надменность и самоуверенность. Он всегда был спокоен. Спокойно выслушивал неприятные новости, спокойно отдавал приказание избить до полусмерти чем-нибудь провинившегося слугу и даже радовался спокойно. Он никогда не сердился, не кричал, считая, что это поколебало бы его авторитет и приблизило к окружающим.

Самое большее, что он позволял себе — это улыбнуться, беседуя с кем-либо из европейцев: здесь, среди туземцев, они были равными. На родине же беседовать с простым человеком Скотт считал ниже своего достоинства.

Он был прирожденным аристократом и в молодости растратил немалое наследство. Два обстоятельства привлекли его на Новую Гвинею: крупное жалование колониального чиновника и возможность неограниченной наживы за счет папуасов.

Его помощник мистер Брук был человеком совсем иного склада: он был низенький, неуклюжий и толстый, вечно беспокойный и злой. Ему было сорок пять лет, и за свой век он сменил немало профессий: был офицером, моряком, пастором в церкви, статистом в театре — и везде ему не везло из-за вздорного характера.

Только здесь он нашел себе применение: рабочие, которыми он распоряжался, были бессильны против его выходок, а мистера Скотта он весьма уважал и боялся.

Два англичанина сидели молча и пили кофе.

Вдруг мистер Брук прикоснулся к руке Скотта и тихонько показал в угол веранды. Там, осторожно озираясь, ползла ящерица длиной почти в метр. В зубах она держала довольно большой кусок мяса.

Эти пресмыкающиеся любят поживиться около человека, подобно нашим крысам. Только они более пугливы: стоило Бруку пошевелиться, как ящерица бросила мясо и мгновенно исчезла.

— Скоро придет корабль, — сказал Скотт. — Хватит у нас каучука и копры, чтобы нагрузить его?

— Должно хватить, — ответил Брук, — только рабочих становится все меньше. Вчера умер еще один.

— Сколько их у нас теперь?

— Двести девяносто три. За полгода умерло восемьдесят шесть, да двое опять сбежали несколько дней назад.

— Не беда, выпишем других, — спокойно произнес Скотт.

Он был прав: убыль рабочих ничем не грозила фирме. Наоборот, бежавшие нарушали контракт, и, следовательно, их заработки, иногда за несколько лет, оставались в кармане хозяев. Так что мистеру Скотту оставалось только желать, чтобы убежало как можно больше; в глубине души он был признателен Бруку за то, что своей жестокостью тот способствует побегам рабочих.

Убегали, конечно, те, которые готовы были на смерть в непроходимых лесах, лишь бы избавиться от плантации, а таких было немного.

Нужно заметить, что среди рабочих насчитывалось не более десятка туземцев. Главную массу завербованных на плантациях составляли китайцы, японцы, малайцы и даже негры. Дело в том, что папуасы непривычны к систематическому труду, а кроме того, они, поработав несколько дней, бежали от невыносимых условий, почти ничем не рискуя, так как находились, по сути дела, у себя дома. Привозные же были полностью в руках хозяев.

На веранду взошел еще один человек — грек Кандараки. Это был уже немолодой, но подвижный, пронырливый и хитрый субъект, с бегающими глазками. Откуда он взялся, как попал на остров — одному богу известно, но для Скотта Кандараки был очень полезен. Он был торговым агентом, знал все, что нужно и даже чего не нужно, обманывал всех и всем был необходим. И мистер Скотт всегда пользовался его помощью и советами.

— Мистер Скотт! — сказал грек, склонившись в почтительной позе. — Пришли двое папуасов, вероятно, из глубины острова. Они принесли шкурки райских птиц и слиток золота — пожалуй, с куриное яйцо.

— Что они хотят получить за все? — невозмутимо спросил мистер Скотт.

— Два ружья.

Мистер Брук даже подскочил в своем кресле.

— Что? Как? Ружья? Не может быть! Они ведь не знают, как обращаться с ними!

— Очевидно, знают, если просят, — сказал Кандараки.

— Тут что-то неладно, — произнес Скотт. — Если им понадобились ружья, — это скверный признак.

— Наверное, кто-нибудь научил их, — вставил грек.

— Позовите их сюда, — приказал Скотт.

Кандараки обернулся и позвал пришельцев рукой.

Оба папуаса подошли. Видно было, что они редко встречались с белыми, так как смотрели на хозяев исподлобья.

— Хм, эти молодчики мне не нравятся, — проворчал Брук.

Пришедшие несколько отличались от папуасов, живших вблизи станции. Особенно любопытны были их прически: волосы разделены на множество косичек, каждая из них, чтобы не сплетаться с другими, облеплена глиной. Косички свисают вокруг всего черепа и при малейшем движении издают стук. На руках и ногах браслеты, мастерски сплетенные из травы и украшенные ракушками. На шеях ожерелья из звериных зубов.

Один из папуасов держал связку птичьих шкурок без лапок, другой — слиток золота.

Шкурки райских птиц необыкновенно красивы. Сами птицы очень маленькие — не крупнее воробья. Свое название они получили оттого, что в их оперении причудливо переплетаются перья разнообразнейших цветов и оттенков, образуя необыкновенно яркую, фантастическую гамму.

Существует несколько пород райских птиц. Наиболее замечательна та, у которой хвост около тридцати сантиметров длиной, а перышки такие тонкие, нежные, яркие, что ими охотно украшают себя не только дикари, но и европейские женщины. Ради этих-то перышек шкурки, ценимые очень дорого, вывозятся в Европу.

Интересно, что в Европе сложилась легенда, будто эти птицы всю жизнь проводят в воздухе, питаются только росой и обладают какой-то чудодейственной силой. Поэтому их и назвали райскими.

А дело объясняется просто: охотники-папуасы, убивая птицу, снимают шкурки без лапок. В таком виде шкурка попадает к европейцам — и те решили, что райские птицы не имеют ног.

Вот с какими шкурками явились два папуаса на факторию.

Кандараки с помощью нескольких слов, а главное — жестов, еще раз, в присутствии Скотта, спросил их, что они просят за свой товар.

Те поняли и принялись изображать, как целятся из ружья, все время повторяя: «Пуф! Пуф!»

Даже Скотт усмехнулся.

— Слишком много захотели! — сказал он. — Этих игрушек вы не получите. Ну-ка, — он повернулся к служащим, — принесите наши товары для обмена!

Кандараки тотчас притащил топоры, ножи, лопаты. Все эти вещи, видимо, произвели впечатление на пришедших, но они отрицательно мотали головами.

— Подозрительно, — пробормотал Скотт.

— А не угостить ли их водкой? — предложил Кандараки. — Может, тогда с ними легче будет договориться.

— Лучше спиртом, — сказал Брук. — Что им водка, этаким дьяволам!

Скотт кивнул головой в знак согласия.

Кандараки принес бутыль и налил полстакана спирта. Подойдя к одному из папуасов, дружески похлопал его по плечу и протянул стакан. Тот недоверчиво посмотрел на него и отказался. Тогда Кандараки сам пригубил стакан, засмеялся и стал приглашать папуаса выпить. Тот взял и отпил немного. В первый момент он испугался: у него захватило дыхание. Но спустя минуту, почувствовав приятную теплоту внутри, рассмеялся. Его товарищ выпил все до дна. За ним выпил и первый.