Необычайные приключения Кукши из Домовичей. Сигурд победитель дракона. Повести древних лет - Вронский Юрий Петрович - Страница 46

— Если тебе нужен раб, — говорили знатные люди, угощаясь медом, — позаботься, чтобы он был из дальних краев. Таким некуда бежать, их можно заставить работать до седьмого пота. Бери раба не моложе семи зим и не старше двадцати. И главное, проверь, нет ли у него какого изъяна.

Сигурд сидел у отцовских ног и слушал.

Так его учили презрению к тем, кто был ниже его.

У ярла была большая дружина. И много сундуков, в которых хранились острые мечи и боевые топоры, а также свой кузнец, чтобы ковать оружие.

— Учитесь владеть оружием, сыновья. Ваши мечи и топоры всегда должны быть острыми. Тот, кто много упражняется в военном искусстве, добудет себе золото и славу, сумеет собрать людей, которые станут охранять его владения. Пусть домоседы копаются в навозе, а мы пойдем в западные страны, где можно добыть славу и золото.

Однажды ярл позвал сыновей в гридницу[44] и там каждому надел на шею серебряное украшение. На нем был изображен воин с двумя воронами.

— Это Один[45], — сказал ярл и пристально посмотрел на сыновей. — Один — бог храбрых воинов. Когда ветер шуршит по крыше нашего дома — это Один скачет на своем жеребце Слейпнире. Один все знает и все может. Он одноглазый, зато у его воронов, которые следуют за ним повсюду, острое зрение.

Ярл поднял голову и обратился ко всем в гриднице:

— Один дал мне четырех сыновей, и мы вместе будем сражаться в его четь. Закаляйте тело и укрепляйте дух, сыновья.

Так Сигурда учили, что только сражение превращает мальчика в мужа.

Но лучше всего Сигурд познал, что такое страх. Точно черная птица, метался страх в его душе. Страх обволакивал Сигурда, как туман, как ночной сумрак.

— Помните, у нас есть коварные враги, — предупреждал ярл. — Такова плата за могущество и богатство. Много ненавистников точат на нас зуб. Им хочется завладеть нашими землями и кораблями, золотом и оружием. Они бы убили нас, если б могли.

Три зимы было Сигурду, когда он стал запоминать события. А может, большую часть ему рассказала Эдда. Он и сам не знал этого. Но одно страшное воспоминание навсегда врезалось ему в память.

Он сидел в гриднице, был вечер. Собралось много гостей. Отец и мать сидели на почетных сиденьях и беседовали со странствующими ремесленниками. Все было как обычно. В очаге потрескивали дрова. Среди гостей ходили слуги и рабы: разливали мед, подносили хлеб и жареное мясо. Старшие воины играли в шашки, а из дальнего угла доносились нежные звуки костяной флейты.

Там сидел старый Ховард, который, после того как потерял в походе руку, только и годился, чтобы играть на флейте. Сигурда одолевал сон, он привалился к мягкой груди Эдды. Живот у него был набит теплым хлебом и молоком. Эдда держала перед ним игрушечную лошадку и забавляла его веселыми песенками из далекой страны франков[46]. У Сигурда слипались глаза, и он зевал.

Внезапно снаружи послышался топот и громкие крики. Сигурд испуганно выпрямился на коленях у Эдды. Сна как не бывало. Отец вскочил и схватился за оружие. Рабыни разбежались, бросив рога с медом. Мед запенился по полу.

Вскоре распахнулись настежь тяжелые дубовые двери, и вошли воины отца. Они несли безжизненное тело, накрытое покрывалом.

Чей-то крик огласил гридницу. Неужели это кричала мать? Или Эдда? Крик взметнулся к кровельным балкам, взлетел к дымовому отверстию, в которое заглядывали холодные звезды.

Эйрик! Убит Эйрик! Его родной брат.

Мгновение в гриднице стояла тишина. Затем прогремел голос ярла:

— Оружие! Выводите коней! Это дело рук Иллуги! Теперь не жить Торду, его единственному сыну!

Вскоре люди ярла были уже готовы: они вооружились боевыми топорами, копьями, облачились в рубахи из прочной бычьей кожи. Эдда бросилась к двери. Она крепко прижимала к себе Сигурда, и он чувствовал, как бьется ее сердце. Во дворе горели смоляные факелы, освещая заиндевевшие стены и белые застывшие деревья. Ярл сидел на коне во главе дружины. Озаренный светом, он поднял руку и подал знак. Копыта застучали по мерзлой земле.

Еще до наступления утра ярл со своими людьми убили пятерых воинов Иллуги. Но сын Иллуги, Торд, остался жив.

Поднявшись над Злыми Горами, презрительно ухмылялась луна.

С того дня спальные покои всегда охранялись воинами. Напряженно и зорко вглядывались они в гладь фьорда, высматривая вражеский корабль. Следили за лесом, не блеснет ли среди деревьев лезвие боевого топора или острие копья. Вслушивались в шум ветра, гулявшего между домами, стараясь уловить в нем пение тетивы. Они вглядывались и вслушивались. Чуткие, как волки. Лежа под меховым одеялом лицом к оконному проему, Сигурд видел черные силуэты воинов на фоне ночного неба и слышал позвякивание оружия, когда они прохаживались перед дверью.

Они всегда были там. Днем и ночью.

Эдда заметила, что Сигурд не спит. Она взяла кусок сермяги[47] и завесила оконный проем. Оставила гореть светильник и уселась следить за огнем.

Когда Сигурд был маленький, Эдда ложилась иногда к нему под одеяло и обнимала его. Она рассказывала ему удивительные сказания своей земли, нашептывала непонятные слова. Сигурд до сих пор помнил чувство покоя, охватывавшее его, когда Эдда лежала рядом, и сладковатый запах ее кожи и волос, от которого его клонило ко сну.

Теперь Сигурд не любил вспоминать, что когда-то он был так привязан к Эдде. Она его собственность. Он получил ее в дар, когда его, четвертого сына ярла Хакона, подняли на щите и нарекли Сигурдом. Среди домочадцев ярла Эдда была самым презренным существом. Ведь она была рабыня.

Сигурд помнил, как однажды спросил у Эдды, когда они лежали щека к щеке:

— Эдда, ты веришь, что за нашей усадьбой живет страшный дракон? У подножья Злых Гор?

Эдда ответила не сразу. Она прикоснулась рукой к маленькому железному крестику, который прятала под рубашкой; крестик был знаком той веры, которую Эдда привезла со своей родины.

Потом она повернулась к Сигурду и улыбнулась в полумраке.

— Да, я знаю: такой дракон есть. Но ты, Сигурд, непременно победишь его. Именно ты его победишь!

Всю ночь Сигурда одолевали сны, как всегда после рассказов про дракона. Под утро его разбудил громкий крик:

— Корабли во фьорде!

Еще не проснувшись окончательно, Сигурд с улыбкой потянулся под одеялом. Все-таки надежды оправдались. Отец вернулся из похода. По двору разносился запах жареной свинины и горячего хлеба. Заливались собаки, по крыльцу и по галерее сновали люди. За дверью Сигурд слышал радостный смех, со двора доносились веселые звуки флейты. Так бывало всегда, когда корабли возвращались домой. Для всех это был праздник. Самый веселый день в году!

— Почему ты раньше не разбудила меня? — закричал Сигурд на Эдду, когда она показалась в дверях. — Или ты не видишь, что солнце уже высоко?

— Я не слепая, — спокойно ответила Эдда, ставя на скамейку ушат с водой. — Но ты спал как убитый, тебя и бог грома не разбудил бы, появись он на небе. Вот тебе речная вода, промой глаза.

Эдда усмехнулась его нетерпению, когда он, сбросив с себя одеяло, голый и дрожащий, стоял посреди комнаты. Она протянула ему полотняное полотенце, чтобы он вытерся, и натянула на него белоснежную исподнюю льняную рубаху. Потом она помогла Сигурду надеть штаны и, опустившись на колени, длинными ремнями стянула его кожаные чулки. И все время она норовила впихнуть в него кусок свежего пшеничного, хлеба и заставить выпить немного козьего молока.

— Где башмаки, Эдда?