Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия - Страница 62

— I’ll try but I can’t promise, (Постараюсь, но не могу обещать,) — принимаю ценные данные, изучаю контакты.

Элитная многоэтажка. Скромно, зато со вкусом. Наверняка, рядом есть чудный бутик, где можно будет технично смыться.

— I’ll wait, (Буду ждать,) — кивает леди Блэквелл. — Thank you. (Благодарю.)

Не успеваю проанализировать ситуацию, потому как рядом возникает облегчившийся от тягот жестокого мира Андрей.

— О чем вы говорили? — плюет на прелюдии.

— Она пригласила меня на семейный ужин, лорд Мортон включен бесплатно, — радостно сообщаю почти правду.

— Он принципиально не посещает ее ужины, — сутенер прокалывается с откровенностью, однако спохватывается молниеносно: — Ваши шутки повторяются.

Фильтруй базар, мои каламбуры искрометны и уникальны.

— Где? — взираю на него с угрозой.

— Опять про лорда.

— Зарплатный день и семейный ужин — разные вещи, не придирайтесь к мелочам. Черт, сплошное разочарование, — закатываю глаза, удрученно качаю головой: — Придется отозвать согласие. Этих аристократов не поймешь, не желают видеть собственных родственников.

— Вы о чем? — неподдельное удивление во взоре.

— Почему бы ему не прийти к сестре? — развиваю тему. — К тому же, она проспиртована и явно нуждается в психологической поддержке.

— С чего вы взяли, что она его сестра? — хмыкает Андрей.

— Надеюсь, правильно перевела с английского обращение «тетушка».

Начинаю сомневаться в своих умственных способностях. Хотя давно пора.

— Гай просто зовет ее так, — следует разъяснение. — Естественно, она долго нянчилась с ним, но никакой кровной связи нет. Леди Мортон умерла при родах, практически сразу, а за мальчиком присматривали постоянно сменяющиеся кормилицы, гувернантки и Каро. У нее никогда не было своих детей, возможно, поэтому столь сильно прикипела к парню.

Точно, перед балом в Замке Руж он упоминал, что Кэролайн американка, еще и актриса. Кощунственно думать о родстве с Мортонами, ведь в обществе ее сперва удостоили звания обычной выскочки.

— О чем вы говорили на самом деле? — возобновляется допрос. — Я видел, она передала вам записку. Не надейтесь обмануть…

— Визитка, ничего криминального, — протягиваю ему карточку. — Я же сказала, пригласила на ужин.

Андрей придирчиво исследует улику, прячет в карман.

— Не намерены объясняться со мной, поведаете подробности господину Валленбергу лично.

— Почему, когда ты говоришь правду, никто не верит, а когда наврешь с три короба, люди счастливо ведутся? — возмущаюсь с оттенком риторичности, мастерски совершаю новый экспромт: — Рядовой бабский треп, ничтожно мало интересного, разве только… ваша подружка Каро выгнала всех слуг и собирается продать квартиру, вот поделилась адресом. Считаете, нам выгодна подобная инвестиция?

Сутенер-зануда не торопится отреагировать, задумчиво поглаживает карман, в котором надежно спрятал контактные данные леди Блэквелл, мнит себя умным и сообразительным.

Конечно, ему не стоит знать, что запомнить адрес не составляет труда, а вот трезвонить по номеру никто не собирался. Слишком рискованно использовать личный мобильный, можно одолжить у продажных копов… хм, то есть консультантов.

Но зачем лишние хлопоты?

No guts, no glory (Кишка тонка — слава далека). Устроим сюрприз.

***

Пока фон Вейганд курсировал между City of London и Canary Wharf, я размышляла, почему мы как бомжи живем в отстойной гостинице с видом на мутную Темзу. Почему не расположимся там, где полагается пребывать всем порядочным миллиардерам, в особняке на Kensington Palace Gardens или на худой конец в скромной элитной квартире вроде той, где поселилась леди Блэквелл.

Шучу.

Мысли были заняты гораздо более серьезными вещами. Время шло, живот рос не по дням, а по часам. Рос вместе с клубком лжи, в который превратилась моя жизнь. Миновал срок безопасного аборта, неотвратимо близился момент истины, а я понятие не имела, как именно порадую счастливыми известиями.

— Привет, я беременна.

Дебильно.

— Все произошло неожиданно. Понимаешь, я чисто случайно заметила, что месячных нет уже четыре… месяца.

Дебильно, зато честно.

— Твой дед сказал, будто ты против детей. Твоя жена пускала странные намеки. Слушай, ты же не собираешь убить нашего ребенка из-за абстрактных принципов? Кстати, каких? А то не представляю…

Полный отстой, даже для меня.

В общем, многократно репетировала нужные фразы, но дальше вычитки текста дело не заходило.

Фон Вейганд пропадал днями и ночами. То запирался в кабинете, куда вход жалким смертным строго воспрещен, то уезжал в далекие дали. Редкие эпизоды, в которых нам удавалось пересечься на съемочной площадке, не вдохновляли.

Романтичный шеф-монтажник был мрачен и молчалив. Больше обычного.

Поправка — гораздо больше обычного.

Ни единого слова не срывалось с плотно сжатых уст, а в черных глазах притаились опасные тени. Вроде прежний, но какой-то чужой, неизвестный, словно новая маска моего мужчины.

Охранники косили под мебель, Андрей перестал сладко улыбаться, старался лишний раз не раскрывать рот. Мне тоже приходилось мимикрировать, сдерживаться и не лезть на рожон.

Тайные вылазки по музеям развлекали, помогали справиться с волнением, клином вышибали клин. Однако ненадолго.

Обманчивая иллюзия свободы стремительно растворялась под напором суровой реальности. Ужас отнимал волю капля за каплей, заставлял ощущать себя бесправным животным, загнанным в капкан, стал неотъемлемой частью, въелся в плоть и кровь так, что не вытравишь.

Фон Вейганд не приходил в мою спальню — однозначный плюс.

Явно оформившийся живот несомненно натолкнул бы на подозрения. Сейчас одежда скрывает очевидное. Но как долго сумею протянуть?

Наши отношения замерли на стадии отчуждения — запишем в минус.

Несказанные фразы пожирают робко наметившееся тепло. Эхо незавершенных признаний лишает покоя. Отрывки несыгранных мелодий растворяются в лондонской сырости.

Становится только хуже, страшнее и… холоднее. Приближается зима, настоящая стужа, пробирающая до мелкой дрожи в каждом позвонке. Пронизывающий до костей ледяной ветер приходит, дабы отнять все, что у нас было.

Если было.

***

Уснула? Оглохла? Умерла? Обширное разнообразие опций.

Выстукивая чечетку под дверью леди Блэквелл, я готовилась потерять надежду во второй раз.

В первый раз потеря надежды обозначилась при встрече с консьержем.

«Вряд ли тебя ждут», — кисло протянул внутренний голос, мозг же пытался сгенерировать универсальную ложь.

Понятное дело, саму меня никто не ждал, а вот баронессу Бадовскую заранее включили в особый список. Виртуозное вранье не потребовалось.

Отставить чечетку. Грядут великие дела.

Щелчок замка, и скромную переводчицу пускают в чертоги аристократической обители.

— I didn’t expect you though I hope you will come, (Не ожидала вас, хотя надеялась, вы придете,) — медленно произносит леди Блэквелл.

Спутанные волосы небрежно собраны на бок так, что резко постаревшее лицо полностью открыто пристальному вниманию. Кожа выглядит пергаментной, тонкой и безжизненной, словно готова разойтись по швам от неосторожного прикосновения, а на лбу нервно бьется голубая жилка, запускает обратный отсчет. Бесцветные губы едва ворочаются:

— I am sorry for my looks, (Прошу прощения за мой вид,) — женщина плотнее запахивает легкий шелковый халат, подчеркивающий нездоровую худобу. — Come in. (Проходите.)

День удивительно солнечный, сквозь огромные окна в гостиную проникает лучистый свет, с благоговейным трепетом касается строгих очертаний классической деревянной мебели, отражается в зеркалах, задорными искрами рассыпается по чопорным бра и роскошной люстре.

Замечаю богатый ассортимент бутылок на столе, стаканы и бокалы разной формы, ведерко со льдом, хаотично разбросанные упаковки таблеток. Разумеется, не выдаю истинных впечатлений ни словом, ни жестом. Остаюсь невозмутимой.