Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия - Страница 40

И все же, вполне возможно, это когда-нибудь произойдет. Он уйдет навсегда, перечеркнет строки нашего романа, сожжет давно прочитанные страницы. Разорвет надоевшую связь, избавится от очередной приевшейся интрижки.

«Дура», — удрученно резюмирует внутренний голос.

Почему же? Типичная реалистка.

Фон Вейганд получает удовольствие от эксперимента. Ему любопытно муштровать, изучать, проверять реакции, искать ответы на вопросы. Найдет — загадка потеряет интерес, будет списана в утиль.

Ступеньки остаются позади. Фуршетные столы влекут разнообразием изысканных яств и напитков. Недолго борюсь с искушением, беру бокал шампанского. Гипнотизирую задорные пузырьки, позволяю себе сделать глоток, еще и еще один. Пытаюсь отрезвить рассудок алкоголем, ударяюсь в праздные воспоминания.

— Предлагаю каждому назвать любимую сказку, — заявил военрук, он же преподаватель по психологии, он же философ, он же масон в подполье.

Не страшно? Минуточку.

— Предлагаю каждому назвать любимую сказку. Считаю, что экзаменационные билеты безнадежно устарели. В конце концов, моя сверхзадача не в том, чтобы заставить вас вызубрить параграфы наизусть. Мало знать и помнить. Необходимо практическое применение. Проведем психоанализ, покопаемся в глубинных проблемах и комплексах на основе наиболее близкого вам сюжета. Уверяю, вы безошибочно определите то, что затрагивает струны души, если честно и откровенно огласите выбор, — заявил военрук, окидывая аудиторию пристальным взором.

— А Кант? — жалобно проскулил Ярослав, который всю ночь заготавливал хитрые шпоры, прилежно фотографируя учебники на телефон.

— Кант подождет, — обезоруживающе и бескомпромиссно.

Учитывая характер данного препода, чем *банутее, хм, оригинальнее прозвучит версия анализа, тем выше окажется балл в зачетке.

Например, Колобок — проявление подросткового максимализма, уход от ответственности, отражение особенностей переходного возраста, который у некоторых субъектов не заканчивается никогда. Ну, а Красная шапочка — совсем легко. Подсознательное желание замутить с плохим парнем, наплевав на всяческие запреты и моральные нормы.

Что я ответила тогда, отвечу и теперь.

Sigmund Freud may cry, (Даже Зигмунд Фрейд может плакать,) если увидит историю моей болезни.

Золушка? Не думаю. Никогда не стремилась отыскать принца, тем более, идеального, картонно-нереального, белоснежного, не тронутого пороком.

Красавица и Чудовище? Сомневаюсь. Не хочу никого перевоспитывать, подгонять согласно общепринятым стандартам, запирать в установленных рамках. Ведь люди не меняются в принципе. Можно выдрессировать грозного тигра до состояния ласкового котенка, но сделать его котенком нельзя. Придет час, и сдерживаемая сущность вырвется на волю ураганом.

Признаюсь, мне ближе история Брэнднера Каспара, ловко обставившего в карты Смерть.

Не то чтоб я ощущала себя семидесятилетним баварцем или питала особую слабость к вишневому самогону, коим оный персонаж предпочитал спаивать несговорчивых оппонентов, пытающихся затащить его в чертоги лучшего мира.

Вовсе нет. Просто люблю играть. Готова отстаивать позиции, не умею сдаваться и, скажем прямо, натура упертая. Вроде той мухи, что вечно расшибается о стекло, сползает ниже, отдыхает чуток, а после вновь устремляется на амбразуру.

И так уж сложится в моей жизни, что играть придется регулярно. В целях спортивного интереса, для тренировки, оттачивания мастерства, прилежно разминаться на случайных встречных и специально обученном персонале. А иногда по-крупному, блефовать, смело повышая ставки, осторожно прощупывать защитную броню, сбивать с толку более опытных противников и побеждать в последний момент. Выезжать за счет природного везения и эффекта неожиданности. Побеждать благодаря невероятному стечению обстоятельств.

Впрочем, главное не это. Не моя извечная склонность к долгим прелюдиям. Не медицинская карта, щедро напичканная замысловатой симптоматикой. Даже не безграничная вера в чудо. Нереальное, невозможное, нелогичное.

Пожалуй, самое главное…

— Несгибаемая воля, ведь поражения, равно как и победы никогда не длятся вечно. Ничто не критично, покуда внутри горит азарт и жажда продолжать, — сказал тогда военрук и выставил мне отличную оценку.

Мелочь, а приятно.

— Do you really expect Lord Morton to believe in your nonsense? (Действительно ожидаете, что лорд Мортон поверит вашей чепухе?)

Мне кажется или она меня преследует? Пора подавать в суд за сексуальные домогательства.

Глаза Сильвии сверкают превосходством, нетрудно прочесть желанный результат на моем удивленном лице. Винтики срабатывают с некоторым опозданием, слишком поздно успеваю сориентироваться и понять:

— You’re scared, right? (Вы испуганы, правда?) — действую напрямик.

Она не собиралась соблазнять Мортона, не добивалась его внимания. Банальный страх и попытка прикрыть тыл.

— You think I’ll tell him everything, (Думаете, я ему все расскажу,) — уверенность нарастает.

Неожиданный страйк в мою копилку.

Сама того не ведая, заставила бедняжку изрядно понервничать. Сначала невинно предложила поделиться ее коварным планом с пугающим лордом и посмотреть, как ему это понравится. Потом завела светскую беседу, подкрепляя обещания на деле.

Что оставалось Сильвии? Защищаться любыми средствами. Напустить туману, выставить себя недалекой кокеткой, падкой на влиятельных мужчин, таять и млеть, только бы не дать мне раскрыть рот.

— Oh, I’ll surely tell, (О, непременно расскажу,) — сладко улыбаюсь, обламываю ей кайф.

Пусть нервничает, терзается сомнениями, поджаривается на медленном огне. Она же не подозревает, что я скорее запрусь в клетке с голодными львами, чем вновь окажусь наедине с Мортоном.

Однако Сильвия не намерена прощать подобные выпады.

— So many men try to win your attention. (Столь многие мужчины пытаются завоевать ваше внимание.) It makes you brave, (Это придает храбрости,) — неспешно подготавливает почву, скользит по мне насмешливым взглядом.

В мгновение ока возвращается к стервозному амплуа, явно чувствует себя комфортнее и свободнее, нежели в роли озабоченной нимфоманки.

Передо мной серьезная соперница, хладнокровная и расчетливая, привыкшая эксплуатировать разные маски, подстраиваться и достигать выгоду с минимальными потерями.

— But they all are attracted only by the title, (Но их всех привлекает лишь титул,) — она картинно вздыхает и заключает: — Wallenberg’s woman — sounds tempting. (Женщина Валленберга — звучит соблазнительно.)

Остается завершающий мазок, финальный штрих.

— You’re nothing without him, (Вы ничто без него,) — ее губы складываются в ироничной улыбке.

Пригубить шампанского, чтобы выиграть время.

Вдох-выдох. Перезапуск системы дается нелегко, однако справляюсь.

Отдаю бокал услужливому слуге, оказавшемуся неподалеку, стараюсь выглядеть максимально милой и приятной, думать меньше, освободить сознание от напряженного мыслительного процесса и ничего не анализировать. Непринужденно заявляю:

— I guess you have to take a break to invent something more interesting and… truly insulting. (Полагаю, вам придется отдохнуть, чтобы придумать нечто более интересное и… по-настоящему оскорбительное.)

Да, могла завернуть и покруче, но как есть.

Взгляд Сильвии впивается в мое плечо, смотрю сама и понимаю, неосторожным движением я обнажила укус. Вьющиеся пряди больше не скрывают алое клеймо на бледной коже.

— I see you like his perverted style, (Вижу, вам нравится его извращенный стиль,) — нарочито презрительным тоном произносит она.

Чувствую себя голой, и это малоприятно. Щекам становится горячо, груди — тесно.

Тайна, связывающая двоих, открыта постороннему взору. Но я все еще способна парировать удар:

— I see you miss his perverted style. (Вижу, вы скучаете по его извращенному стилю.)

Лицо Сильвии каменеет, будто покрывается непроницаемым панцирем. Проходит всего пара мгновений и женщина начинает смеяться, хохотать жутко, надрывно, так, будто задета за живое. Лишь пристальное внимание окружающих заставляет ее успокоиться и прекратить. На первом этаже намного меньше народу, с главным залом не сравнить. Тем не менее, зрителей хватает.