Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия - Страница 25

— Осталась неделя! — пораженно восклицаю в ответ. — Нельзя научиться за такой короткий срок.

— Преподаватель придет завтра, — он берет меня за руку, едва касаясь пальцами, ласкает ладонь, осторожно проводит по очертаниям шрама.

Сердце замирает от непрошенных воспоминаний, по телу разливается волна мелкой дрожи. Предательская зависимость фиксирует не хуже наручников. Пагубная привязанность, вошедшая в плоть и кровь, отбирает остатки самообладания.

— Но если я не смогу научиться, — чудом удается говорить ровно и спокойно, не срываясь на сбивчивое шептание: — Всякое бывает, пластика — еще куда ни шло, зато с движениями точно напутаю и отдавлю партнеру ноги. Стыд и позор, но в танцах я голосую за современные ритмы, клубнячок какой-нибудь осилю запросто. Знаешь эту старую шутку про «девушка вас током бьет или…»

— Сможешь, — фон Вейганд прерывает компрометирующие откровения, и прижимает ладонь к губам, обжигая нежную кожу горячим дыханием.

— Давай предположим чисто гипотетически, исключительно в целях эксперимента, вот просто как взрослые и адекватные люди допустим, что случаются разные непредвиденные обстоятельства, которые мы не способны контролировать и…

— Сможешь, — уверенно повторяет он.

Резко поднимается с дивана, крепко обхватывает меня за плечи, рывком принуждает встать.

— Научишься, — собирает волосы в пучок, тянет в сторону, вынуждая наклонить голову на бок, а потом прижимается губами к напрягшейся шее.

Рано или поздно черта уютной нормальности оказывается далеко позади. Миг безопасного возвращения давно утрачен. Животный ужас теперь не парализует, а оттеняет эмоции, словно пикантная приправа к изощренным развлечениям. Повышает градус, прибавляет жару, пробуждает скрытую силу.

— Ты не понимаешь, — набираю больше воздуха в легкие, собираюсь держать очередную речь в защиту собственных интересов, однако не успеваю и рта раскрыть.

— Нет, это ты не понимаешь.

Стальные ноты в его голосе настораживают, а пальцы с обманчивой мягкостью скользят по дрожащим плечам, будто случайно цепляют тонкие бретельки, а в следующий миг грубо срывают платье вниз, обнажают одним четким движением.

Не кричу, даже не вздрагиваю, лишь расширенные зрачки выдают мои чувства.

Опасность жалит и заводит. Манит коснуться тонкого льда, скрывающего всполохи адского пламени, позволить тьме проникнуть глубже, заполнить разум окончательно и бесповоротно. Влечет туда, где унылое «хорошо» и скучное «плохо» теряются на контрасте с надрывным экстазом.

— Затанцуешь лучше всех. Выхода у тебя нет. Других вариантов тоже нет, — хрипло и отрывисто, прямо мне в ухо. — Будешь делать все, что прикажу.

Выдержав паузу, невинно улыбаюсь, чуть выпятив губки, наигранно хлопаю ресницами:

— Заставь, если не боишься.

Наверное, мы оба прекрасно понимаем, что накануне знаменательного бала ценную вещь портить не станут, максимум припугнут для острастки.

Ну и совсем беззаботно добавлю: ради некоторых наказаний хочешь оставаться преступником вечно.

Глава 3.4

Внутри сжалась тугая пружина. Неприятный холодок не отпускал ни на миг, противно сосало под ложечкой. Удручающе стабильная тяжесть обосновалась в районе солнечного сплетения, томила душу без перерывов на обед, строго по графику.

Вообще, на моем веку случалось много тугих пружин feat(при участии) холодка, а под ложечкой посасывало с завидной регулярностью.

Но всякий раз приходил момент облегчения, полнейшего расслабления и безмятежности, когда я могла свободно вздохнуть, гордо распрямить спину и поймать приход от собственной невъ*бенности.

Всякий раз, кроме этого, самого последнего, last but not least (последнего по счету, но не по важности) раза.

Проблема заключалась не в Анне. Не в ядовитых сплетнях или коварном предательстве, даже не в самой теме дружбы. И не в том, что фон Вейганд опять уехал в неизвестном направлении, нагло оставил меня под контролем ненавистного сутенера-зануды. И уж точно не в муштровке этикетом или в многочасовых танцевальных уроках.

Было нечто такое, чего я не могла объяснить словами, не решалась четко выделить из потока пестрых эмоций. Но сие нечто невероятно мешало, путало мысли, отбирало привычную веселость и неиссякаемый оптимизм.

Скользкие щупальца невидимого спрута оплетали сердце все туже, все плотнее, замедляя ритм, настраивая под себя. Следуя по пятам неотступной тенью, не покидали спектр ощущений ни на миг.

Мои шутки горчили, в моей улыбке сквозила фальшь.

Дни покрыли тучи, а ночи… no night is too long (ни одна ночь не станет долгой).

Изматывающие тренировки в бальном зале. Бесконечные лекции о правилах хорошего тона. Полнейшее отсутствие сна. Снова и снова, плетусь отработанным шагом, выписываю порочный круг.

Одинокая марионетка мечется из стороны в сторону на широкой кровати, сминает под собой простыни. Вглядываясь в темноту, пытается понять причину навязчивых состояний. Проанализировать и вывести закономерный ответ, который знать совсем не хочется, тем не менее, приходится искать. На автомате, на уровне инстинкта.

Тело мечтает отключиться, а разум не позволяет. Добро пожаловать, бессонница.

— Господи, что же это, — шепчу сбивчиво, едва шевелю губами.

Распахиваю окно в спальне настежь, отчаянно хватаюсь за хрупкую иллюзию покоя, витающую в морозном воздухе. Не обращаю внимания на холод, самоубийственно впитываю его, тщетно надеясь отвлечься, остыть, избавиться от… от чего?! Кома в горле, тяжести под сердцем, проклятой пружины, сдавившей внутренности.

Пока не пойму, не сумею двигаться дальше.

Наплевав на христиански истины о всепрощении, я мечтаю расплатиться со всем миром в целом и отдельными должниками в частности. Представляю разные живописные картины. В основном — кадры популярных голливудских слэшеров. Душевного кино, где неубиваемый психопат гоняется за невинными жертвами, вооружившись арсеналом из бензопил/колунов/лезвий/дробовиков и прочих незаменимых предметов в домашнем хозяйстве.

Однако дело и не в мести. Абсолютно нет.

Не в сладких раздумьях о пьянящих прелестях возмездия. Не в том, чтобы поймать и уничтожить, повинуясь естественным потребностям организма. И даже не в том, чтобы оправдать ожидания фон Вейганда.

Впрочем, трудно определить конечную цель моего жестокого хозяина — погрузить любимую игрушку во мрак или, наоборот, позволить ей перевести самого себя на сторону света.

Что истинно?

Что ложно?

В чем боюсь признаться, нещадно терзая подсознание?

Всему свое время.

Разгадка придет, когда перестанешь ждать. Придет и перевернет твой мир, взорвет Вселенную неожиданным откровением, обратится новым чудом света.

Теперь остается только плыть по течению, играть в бодрячка и не нарываться на свежую порцию неприятностей. Нелегко, но все же попытаемся осилить.

***

— Это очень серьезное мероприятие, — говорит Андрей.

И я вздрагиваю.

— Самое серьезное из всех серьезных мероприятий, которые вы успели повидать за свою никчемную и бесполезную жизнь, — говорит Андрей.

И я невольно отступаю назад, прислоняюсь к стене в безотчетном поиске защиты.

— Это мероприятие настолько серьезное, что люди готовятся к нему годами. Причем не простые люди, а настоящая элита. Высшее сословие. Верхушка айсберга, управляющего целым миром. Сливки общества. Даже они продумывают мельчайшие детали, искреннее переживают и волнуются, — говорит Андрей.

И я понимаю, что некоторые повторы совершенно не влияют на изначальное восприятие.

— Манеры-шманеры, — фыркаю и пожимаю плечами, сбрасываю маску напускного страха, нахально ухмыляюсь. — Подумаешь, великая важность. Плавали, знаем. Между прочим, у меня тренировка начинается, попрошу освободить помещение.

Сутенер посылает убийственный взгляд в сторону преподавателя танцев, некстати замаячившего на пороге бального зала.

— Have a cup of coffee, (Выпей кофе) — холодно бросает он, считая проблему решенной.