Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия - Страница 166

Однако теория даёт сбой.

Терпкий дым вероломно проникает в лёгкие, противно скребёт нёбо, почти принуждает закашляться. От эпического позора спасает только невероятное усилие воли.

Закрываю глаза, чтобы скрыть подступившие слёзы. С облегчением выдыхаю. Нервно сглатываю, пробую беззвучно прочистить горло. Кажется, справляюсь.

Не провал, хоть и близко.

Сигареты лучше.

Проще и понятнее, особенно если с ментолом, прикольно холодят, оставляют приятное послевкусие.

А такие VIP-творения на любителя.

Экзотический микс древесины, кофе и какао. Тягучий и крепкий, оставляет на языке вязкую горечь.

Но мы же не соглашаемся на примитив. Настойчиво требуем эксклюзив. Ищем трудности и преодолеваем. Создаём проблемы, потом решаем. Упорно нарываемся на приключения.

Даже если это убивает.

Чуть отстраняюсь от сигары и намереваюсь прильнуть вновь.

Признаю. Я зависима. Не отпираюсь, не отрицаю. Я подсажена на иглу и сгораю заживо. Забываю бояться, смеюсь и погибаю.

Я хочу вдохнуть его. Всего. Полной грудью. Хочу впустить внутрь. Прямо по венам. В плоть и в кровь. Хочу отдаться так, как никто и никогда не отдавался.

Я ненормальная.

Сама лезу в петлю, сама бросаюсь на рожон, сама забираюсь на каменный алтарь для жертвоприношения.

Чокнутая. Безумная. Одержимая.

Желаю опять затянуться, впустить горячий едкий дым в лёгкие, наполниться им до отказа, насквозь пропитаться ядом.

Но у фон Вейганда другие планы.

Он небрежно проводит пальцами по щеке, задерживается на подбородке, чуть сжимает, вынуждая запрокинуть голову назад.

Теперь настаёт мой черёд вздрагивать.

Сигара тлеет совсем рядом, в опасной близости. Стоит лишь немного отклониться от намеченного курса и на коже расцветёт уродливый шрам.

Трепещу не от ужаса, а от возбуждения.

— Откуда это в тебе? — хриплый голос разрезает звенящую в ушах тишину.

Плавлюсь, словно воск под напором огня, принимаю любой облик, словно глина в руках умелого мастера.

Выгибаюсь, когда болезненно-сладкий спазм сводит низ живота.

Замираю в ожидании продолжения.

— Откуда? — повторяет экзекутор с обманчивой мягкостью, пристально изучает, вглядывается в подёрнутые шальной дымкой глаза.

Суть вопроса кажется сплошной загадкой, до смысла невозможно докопаться.

Едва разлепив губы, робко выдаю:

— Что?

Никакого ответа.

Точнее — никаких слов.

Фон Вейганд неистовым поцелуем впивается в мои призывно распахнутые уста. Утоляет голод без лишних церемоний. Буквально вгрызается.

Теряю нить повествования, путаюсь и сбиваюсь.

Понятия не имею, куда девается недопитый стакан и недокуренная сигара. Отправляют ли их аккуратно на стол, в пепельницу или швыряют к чёрту.

Scheißegal. (Пох*й.)

Жадные ласки, алчные прикосновения. Ненасытная похоть, вот к чему сводится целая Вселенная.

Разве бывает иначе?

Ощущаю спиной прохладу кровати. Это ненадолго. Очень скоро здесь станет невыносимо жарко.

Мой любимый мучитель постарается.

Тонкая ткань простыни больше не защищает тело. Её срывают легко и просто, будто обёртку с конфеты, будто подарочную упаковку. Треск материи заставляет встрепенуться, инстинктивно сжаться, плотнее сомкнуть бёдра.

Почему ему так нравится всё разрывать?

Горячие сухие пальцы властно и уверенно скользят по взмокшей коже. Обводят нервно подрагивающие плечи, опускаются к судорожно вздымающейся груди, больно сминают, вырывая из горла надсадный стон, замирают на несколько бесконечно долгих секунд и двигаются дальше. Исследуют рёбра, словно струны музыкального инструмента, играют, дразнят, исторгают мелодию страсти. Клеймят живот, оставляют обжигающие метки, вынуждая молить о большем. О гораздо большем.

Господи.

Боже мой.

Святые небеса.

Крупные ладони ловко перемещаются ниже, резко раздвигают ноги, не дарят ни единого шанса освободиться. Стискивают до синяков, принуждают закричать.

Слабо дёргаюсь, не успеваю подготовиться.

Кислорода ничтожно мало, а воздух накалён до предела.

Рваные толчки крови оглушают, взор застилает мерцающая алая пелена. Становится ужасно трудно дышать, откуда-то сверху обрушивается невидимая плита, гнёт к земле, обдаёт льдом.

Отчётливо понимаю — не спастись, не вырваться, не сбежать.

Dead end. (Тупик.)

Сопротивление не принесёт результата, только усугубит и без того плачевное положение, продлит и ужесточит справедливую кару.

Всё будет по воле фон Вейганда. Никаких «или», «иначе», «а может». Обходных путей и компромиссов не существует.

Он касается меня.

Жестоко. Порочно. Неистово.

Ртом.

Не ведая стыда.

Прямо туда, да так, что забываю собственное имя, всё на свете забываю и падаю в пропасть, обдирая кожу до мяса, до зияющих белизной костей.

Дьявол.

Отнимает душу.

Раз за разом.

Извиваюсь, комкая под собой простыни, тщетно стараюсь ухватиться за край безнадёжно ускользающей реальности.

Хозяин моей жизни беспощаден.

Он не знаком с жалостью, ненасытен и неутомим, погряз в разврате, пронизан грехом, способен растлить любого, даже ангельски добродетельного человека.

Другого не жажду.

Когда его язык выписывает сатанинский алфавит внутри меня, глупо роптать и молить об иной доле.

Но сладостная пытка неожиданно обрывается.

Зачем. За что. Почему.

Теряюсь в догадках.

Разочарованно всхлипываю, требую логического завершения, беззвучно протестую против вопиющего беспредела.

Фон Вейганд отстраняется и коршуном нависает надо мной.

— Я должен сообщить важную новость, — произносит холодно, припечатывает мрачным взглядом и спрашивает: — Сказать сейчас или отложим на после?

Покрываюсь морозным инеем.

Возбуждение вмиг выветривается, пьянящая эйфория стремительно покидает тело, а на экстаз резко становится наплевать.

— Говори, — бросаю сдавленно.

Он вздыхает, удручённо качает головой, окончательно ввергая меня в пучину дичайшего ужаса.

Спешно перебираю вероятные варианты признаний.

Таки не рассчитал силы и порешил Леонида? Случайно прикончил Машу? Ещё кого-то зацепил? Всех вместе взятых угробил?

— Ну, говори же, — хватаю его за плечи, невольно царапаю ногтями. — Пожалуйста, объясни, в чём дело.

Молчит.

Склоняется ниже, трётся бородой о мою шею.

— Дело в том, что… — осекается, медлит и, наконец, шепчет на ухо: — Ты действительно очень красивая и вкусная.

Мозг зависает.

Нужна перезагрузка системы.

Некоторое время перевариваю фразу. Отвергаю очевидную информацию, отказываюсь верить своим ушам. Снова перевариваю, снова отказываюсь.

Извилины плавятся, нейроны искрят.

Стоп.

Минуточку.

Он издевается?

Издевается?!

Пальцы машинально сжимаются в кулаки, ярость срывает башню.

Уже ничего не анализирую.

Взрываюсь.

— Долбанутый ублюдок, — выпаливаю сердито, осыпаю широкую грудь хаотичными ударами. — Гад. Скотина. Сволочь.

Он хохочет, явно наслаждается происходящим.

Без труда пленяет мои запястья, разводит в стороны, точно распинает. Прижимает к кровати. Не сильно. Слегка. Наглядно показывает, кто здесь главный.

— Очень красивая, очень, — обжигает прерывистым дыханием. — Неужели не знаешь? Никогда себя не рассматривала?

— Нет, — отвечаю с возмущением.

— Могу дать зеркальце, — иронично посмеивается.

— Какое на хр*н зеркальце? — вопрошаю сердито, тщетно стараюсь лягнуть противника ногой.

— Крохотное, — медленно обводит языком мочку уха, вынуждает застонать, будто играючи, покусывает. — Совсем как ты.

Разозлиться не получается. Обидеться тоже.

Гнев сменяется на милость.

Рефлекторно. Без объяснения причин. Помимо воли.

— Ненавижу, — лгу и не краснею, вредничаю чисто для проформы. — Что за дебильные подколы?

— Нужно хоть раз посмотреть, — елейным тоном заявляет фон Вейганд. — Удивительное зрелище. Безумно аппетитное.