Плохие девочки не плачут. Книга 2 (СИ) - Ангелос Валерия - Страница 6

Я в срочном порядке продала квартиру и приобрела новую, весь свой гардероб отнесла на пожертвования, но у меня остался «ошейник» и бриллианты. Поразмышляв некоторое время, было решено сдать бриллианты, а другое украшение имело слишком большое значение, чтобы легко с ним расстаться. Сохраню на память.

— Никогда больше этого не повторится. Ни он, ни кто-либо другой больше никогда не посадит меня на цепь, — сказала я, не подозревая, насколько часто людям свойственно ошибаться.

***

Приходилось начинать с чистого листа, а это всегда трудно.

Я не стала продлевать контракт на заводе, потому как вдохновилась идеей создать собственный бизнес. Моим верным соратником и деловым партнером была избрана Маша. Человек с трезвым умом и холодным сердцем, способный адекватно оценивать обстановку, в отличие от некоторых, не будем показывать пальцем каких.

Маша так же помогала избавиться от остатков болезненной привязанности. Когда я, расчувствовавшись, начала повествовать ей о своем пылком романе, описывая неземную красоту и притягательность шефа-монтажника (или вовсе не шефа-монтажника, кто ж его теперь знает?), подруга выдала убийственную реплику:

— Говоришь, бритоголовый? С бородой? На Розенбаума похож, что ли?

Нет, я ценю творчество этого выдающегося певца, кстати, любимого певца моего папы. Но, блин, он явно не герой моих эротических снов.

— Нет! — горячо возражаю против. — Совсем не похож!

— Лысый и бородатый… как-то не очень… — кривится она.

А у меня даже фото нет, чтобы доказать.

— Нет, ну, Розенбаум тоже нормальный, — продолжает добивать Маша нарочито серьезным тоном. — У нас еще на кафедре в универе препод есть, тоже похож, с мамой живет… хочешь номер достану?

В общем, потихоньку я сумела get over it, что на нормальном языке значит «забыть, перестать страдать, прийти в себя после потрясения, свыкнуться с мыслью». А в словаре табуированной лексики дается как «совокупляться». Пожалуй, самое время перейти к беспорядочным половым связям, но я еще не все рассказала о работе, поэтому терпите. Осталось недолго.

Моя жизнь наполнилась нелюбимой, но вполне приемлемой и, с финансовой точки зрения, выгодной работой. Собственный бизнес имеет безусловные плюсы, потому как ты можешь больше не париться по поводу начальников, а при необходимой доли удачи, наглости и природной сноровке успешно избегать происков налоговой. Ты можешь безнаказанно дрыхнуть до 12 часов дня, не выходить, когда лень, и уходить в любое удобное время. Ты сам себе хозяин. Хочешь — зарабатываешь деньги. Не хочешь — пошел и поспал.

Правда, чтобы пересчитывать хрустящие зеленые бумажечки (и я не только о баксах), надо все-таки потрудиться. К сожалению, за работу моей мечты — валять дурака, лопать, не поправляясь, дрыхнуть до 12 часов дня и ни в коем случае не делать ничего полезного для общества — пока еще никто не платит деньги. Впрочем, на что я могу рассчитывать в этом жестоком мире, если не придумала, как лопать, не поправляясь?!

Мой единственный талант — врать без тормозов, на ходу и так, чтоб до слез пробирало — нигде кроме политической арены не востребован. А так как все политики будут гореть в аду, я на такую должность не претендую. Зачем портить карму? Впрочем, претендую, конечно. Только кто меня туда пустит? В ад примут с распростертыми объятьями, а в правящую партию — нет.

В общем и целом, пришлось найти единственный метод зарабатывать деньги без лишних энергетических затрат. Я даже в некоторой степени отдалась работе и Маше. Мы отсиживались в душном офисе, чувствуя себя начинающими олигархами, и строили грандиозные планы.

Да что же это за работа такая?! Наконец лишитесь терпения вы.

А я скажу… а я пока ничего не скажу, потому что о ней в двух словах рассказать скучно, нужен сборник отдельных историй «Мемуары агентства добрых услуг».

Разумеется, мне предлагали пойти в нормальные места. Я не соглашалась. Во-первых, в нормальном месте пришлось бы нормально работать. Во-вторых, зачем? Найти официальное рабство вместо элегантного оплачиваемого безделья.

Нет смысла описывать все без исключения. Я становлюсь занудной и многословной, возвращаясь к тому памятному периоду. Поэтому покуда мое занудство не перешло все допустимые пределы, позвольте молвить слово о беспорядочных половых связях (дожилась…да) и глубокой психологической травме (а это совсем грустно).

***

Вот скажите честно, какие связи могут иметь место после господина фон Вейганда? После него там делать нечего. К сожалению, я сейчас абсолютно серьезно.

Да, мне хотелось. Нет, мне безумно хотелось сами догадайтесь чего.

Но, глядя на возможных кандидатов, я испытывала жалость, изумление, раздражение, испуг, омерзение, искреннее веселье, уныние. Все, что угодно, кроме возбуждения. И у меня всё опадало. Прямо как когда Маша сравнила шефа-монтажника с Розенбаумом. Хотя нет. Падало еще гораздо ниже.

Я думала, что если и встречаются в природе нормальные мужики, то явно не мне. Возможно, излишне перебирала, но большинство навевали сильнейшую апатию и желание зевнуть. Иногда становилось смешно и грустно одновременно.

Я смиренно посещала свидания, даже с женихами из маминого списка (по-настоящему хорошими мальчиками), надеясь, на чудо, которого не происходило. Когда свидания надоели, было решено устроить спонтанный отдых.

Маленькая вылазка в Испанию ткнула меня нос к носу с явным отклонением в уже нестабильной психике. Подозрения имелись давно. Столько времени в слезах и соплях не могли не вы*бать последние мозги в потихоньку ссыхающейся черепной коробке.

Мы встретились на побережье Средиземного моря, где я в свои, страшно подумать сколько, лет могла прогуливаться лишь под контролем мамы. Кто бы меня одну отпустил после стольких бед и терзаний? Впрочем, я не особенно возражала против компании, но вернемся к более интересному.

Испанец.

Среднего роста, атлетического телосложения брюнет с невероятно-зелеными глазами… эх, словами его не описать! В нашу первую встречу он отжимался, отжимался в одних штанах, отжимался так, что я ничего вокруг не замечала, кроме непосредственно тела. О его теле я хотела сочинить стихи, если бы умела сочинять стихи.

Он смотрел на меня своими невероятными зелеными глазами, говорил по-испански, который я понимала еще хуже немецкого (если только это возможно), но умудрялась что-то отвечать. Он улыбался, скаля по-голливудски белоснежные зубы, и продолжал говорить на абсолютно непонятном языке.

Ничего не напоминает? Наверное, у меня слабость к мужчинам, которых нельзя понять.

Мою маму Испанец очаровал молодостью и отсутствием обручального кольца. Она отметила его «перспективным» и милостиво позволила нам слегка прогуляться наедине. Зря, конечно, ведь времени мы не теряли.

Говорил он необычайно много и красиво. О чем именно? Не знаю, но звучало приятно. Его глаза завораживали, в них хотелось смотреть целую вечность. Грозовое небо, расколотое молниями цвета абсента. Я даже простила ему обильно приправленную гелем шевелюру.

Мы уединились на скалистом берегу, и я отключила мозг. Вспыхивали давно забытые чувства. Одежда на нас долго не держалась. Мы целовались страстно, словно в лучших традициях курортных романов, и это могло и должно было перейти в иные, более приземленные плоскости.

Не сложилось.

Когда мы оба были практическими голыми и полностью готовыми в нужных местах (все работало и стреляло) я ударилась в слезы. В очень прямом смысле и более чем натурально. Так натурально, что мне аж самой стало страшно, и я завыла похуже, чем когда мне не выдали грамоту лучшей ученицы школы, которая мне на хрен была не нужна… но принцип, принцип-то есть!

Испанец явно прифигел и постарался меня успокоить, очень мягко и проникновенно, от чего мне стало дико обидно. Ведь трахаться надо, а я не могу, потому что плачу. Поэтому я зарыдала еще сильнее, уже от жалости к себе и обиды. Продолжая жалеть себя и обижаться, я копнула глубже, пытаясь ухватить первопричину всех бед за хвост, а уяснив-таки суть, перестала голосить, целомудренно сдвинула ноги и поняла: на секс в ближайшие лет сто можно не рассчитывать.