Плохие девочки не плачут. Книга 2 (СИ) - Ангелос Валерия - Страница 35

Он нужен мне. Мучительно и бесповоротно. Пустота становится значимой, насыщается им, смыслом.

Не просто страшно, а жутко сознавать неизлечимость болезни. Паутина зависимости оплетает липким коконом, не дает вырваться на волю. Отравляющий душу недуг забирает шанс на спасение.

Это ли любовь? Ничего общего со светом, всепрощением и милосердием. Ничего похожего на описания сотен книг и сцены самых разных фильмов.

Скорее, низменная жажда плоти. Но разве похоть запрещает ненавидеть, испытывать отвращение, держать обиду? Вожделение не способно навеки затмить доводы разума, не отнимает свободу выбора, не разъедает, выворачивая наизнанку.

Глава 9.2

Судьба ставит нас на колени, толкает в бездну, взводит курок и бьет прямо в сердце. Выявляет новые грани, обтесывает в особой, оригинальной манере.

Оставьте иллюзии, роли давно предопределены, марионетки направлены заботливой рукой.

Наверное, в жизни каждого человека случается переломный момент. Мы используем данное словосочетание с набивающей оскомину частотой. Любое относительно значимое решение по умолчанию переводим в разряд «переломных». Всякий раз — жребий брошен. На повестке дня — перейти Рубикон.

Однако по-настоящему важный миг уникален и неповторим. Эксклюзивен и тернист, мясницким тесаком разделывает путь на четкие «до» и «после». Заставляет померкнуть или вспыхнуть ярче.

Превозмогая тягучую боль во всем теле, делаю усилие снова и снова. Поднимаюсь с постели, кутаюсь в простыню, обматываюсь понадежнее, выскальзываю из комнаты. Босыми ногами по ледяному полу, через лабиринты коридоров и лестниц… туда. В центр сверкающего бального зала, в обитель смертных грехов, где кристально-золотой вихрь лучистого света расколол меня на фрагменты.

Колючие образы впиваются в саднящую кожу. Дыхание учащается, зрачки расширены. Я чувствую тишину.

…- Пожалуйста! — стон разочарования.

Выгибаю спину, жмусь плотнее, желаю ощутить его член в полной мере.

— Нет так быстро, meine Kleine, — фон Вейганд удерживает мои бедра от новых движений.

— Прошу, не останавливайся, — хрипло, с придыханием.

— Как именно ты хочешь? — влажные поцелуи расцветают на пылающей коже…

Подхожу к зеркалу, избавляюсь от простыни, ступаю ближе, рассматриваю себя внимательно.

… - Умоляю, глубже, — извиваюсь змеей.

Жестокий господин рушит запреты, срывает последние покровы призрачной добродетели. Его руки не знают пощады, его губам чужда милость.

— Скажи, — тянет за волосы.

— Твоя шлюха, твоя, твоя…

Мое тело — летопись порочных утех. Каждый синяк хранит воспоминание, каждый кровоподтек наделен постыдным смыслом. Следы темной любви, дьявольские отметины.

…Сплетаемся жарко, сливаемся в порочных позах, обращаем темные и светлые грани в токсичный красный.

— Хочу почувствовать твои губы на своем члене, — повелевает он.

И я подчиняюсь, повинуюсь пьянящему зову, первобытному, уничтожающему все на своем пути, срывающему маски…

Опускаюсь на пол, вытягиваюсь, запрещаю мириадам кристаллов кружить мою усталую голову, но они не слушают приказы.

Истина всегда рядом. В полутонах и полуулыбках. В обрывках недосказанных фраз и скрытых мыслей. В компрометирующих поступках, неосторожных действиях, интуитивных ощущениях.

Безумно произнести вслух, однако мне кажется, что нас действительно двое. Как и сказал фон Вейганд. Нас всегда будет двое. Даже если запереть в этом зале сотни, тысячи, нет, миллионы других людей.

Он хотел, чтобы я хорошо и отчетливо помнила символическое жертвоприношение, свершенное в ослепительном свете многоярусных люстр. Наш алтарь — бальный зал, роскошные декорации богатства и могущества. Орудие — его твердая плоть, раздирающая на части.

Мы заперты друг в друге, спаяны воедино, скованны одной цепью. Удивительно близко, ужасающе далеко, но все же неразрывно.

И теперь мне открывается то, чего по-настоящему следует бояться, и слезы струятся по раскрасневшимся щекам.

Не сбежать, не исчезнуть, не скрыться. Он скорее убьет, чем позволит уйти. Запрет под замком, бросит в каменный мешок, доведет до черты. Не отпустит никогда.

— Н-и-к-о-г-д-а… — выдыхаю в пустоту.

Лицо фон Вейганда отражается в ледяном кристально-золотом сверкании. Его смех звенит в ушах, пальцы чертят неведомые узоры, будят затаившуюся страсть.

Это не только пугает, это возбуждает чертовски неправильным, уголовно наказуемым образом.

Опасность притягивает выбросом адреналина, магнетической силой и властью непознанного. На острие стального лезвия, ступая по самому краю, истекая кровью, на последнем издыхании, я чувствую себя живой.

— Не сдамся и не сломаюсь, — шепчу и продолжаю плакать.

Хотя моей душе становится спокойнее, ведь где-то далеко в бескрайней пустыне падает снег. Отпускает грехи, очищает и прощает. Значит, все будет хорошо.

Глава 9.3

— Ничего ты не понимаешь, Андрей. Так и знай! Тварь ты последняя и ублюдок… момент истины обгадил. Веками ожидала, надо же обломать на самом интересном!

Подумала я, но ничего не сказала, просто высморкалась в его мягкий пиджак. Ну, присутствует у меня маленькая слабость, люблю сморкаться в чужую одежду. Простите истеричку, чего уж.

Впрочем, Андрей зла не держал, перепугался до гипертонического криза, побледнел, выпучил голубые глазья, задышал часто-часто, перекрестился для порядку… и потащил меня в обратно в комнату.

Одначе все происходило не вполне так. Сначала он заботливо укутал мое трепыхающееся тельце в простынку, а уж после потянул на верхние этажи, пытаясь остановить припадок подручными средствами.

— Лора, вы себя не бережете, — покачал головой Андрей.

Вот тут бы озвучить с превеликой радостью все, о чем мыслишь, но после лошадиной дозы успокоительных можно только счастливо пускать слюни да подергивать ножкой.

— Нельзя убиваться попусту, — продолжил сутенер-зануда. — Тогда появляются ранние морщины и погибают нервные клетки.

От сего жестокого непонимания моих возвышенных проблем я даже слюни пускать перестала и попробовала насупиться.

— Лоры, вы даже не представляете, насколько хуже бывает другим людям.

Очень отчетливо представляю. В эту самую минуту кого-нибудь убивают, зверски насилуют и расчленяют. Но, видимо, я неисправимая эгоистка, ведь личные проблемы мне гораздо важнее чужих, пусть и более жутких.

— В период работы на лорда Мортона мне пришлось увидеть то, о чем никогда не забудешь.

Новый сезон «Жутко сопливых страстей по дону Родриго»? Неужели Анна-Мария все-таки сделала операцию по смене пола, чтобы стать гомосексуалистом и соблазнить Педро? В принципе, ей не оставалось иных путей, особенно после того, как ее сестра-лесбиянка переспала с… Короче, хватит спойлерить, смотрите сами, там оторваться нельзя. Сценаристы обещали минимум сто серий неприкрытого экшна.

— Я не советую вам попасть в руки лорда Балтазара Мортона, чтобы прочувствовать разницу хорошего и плохого отношения.

Я бы обязательно испугалась, если бы не успокоительное и…

— Простите, Андрей, но имя вашего бывшего шефа смешно звучит.

Сутенер явно удивился, пощупал мой лоб и вытер слюни платочком.

— Типа из компьютерной игры, — усердно закивала я и прибавила обезоруживающее: — Честно!

Признаюсь, слабенько. А вы пробовали острить под валиумом?

— Ладно, это была не самая смешная шутка, но меня же опять накачали какой-то неведомой хренью. Подумаешь, пошла погулять голой… я даже простынь взяла, между прочим! И еще задница болит, когда на животе лежу, тошнота подкатывает к горлу, а я устала блевать. Правда, не выдержу снова… вот и прогулялась. А нечего дверь открытой оставлять, когда у вас на попечении психически больная алкоголичка! Сам виноват, да… И не надо думать, что я законченное быдло и бездарь. Подобные заявления оскорбляют мою ботаническую часть. И настоящее быдло. А про имя Балтазар, вообще, много чего знаю. Я книжку читала про одного Балтазара который Косса. Прикольный чувак… пиратом был, потом в кардиналы пробился, папой отсидел лет пять в самом Ватикане, после реально отсидел за разврат и хищения, но…