Унесенные ветром - Митчелл Маргарет - Страница 30

Лошади были ее страстью, и о них она могла говорить не умолкая. Она знала в них толк и умела с ними обходиться не хуже любого мужчины в графстве. Жеребята резвились и на выгоне, и на газоне перед домом, а восемь ее отпрысков носились по всему звеневшему от их криков дому на холме, и в каком бы уголке плантации ни показалась миссис Тарлтон, за ней неизменно следовала целая свита мальчишек, девчонок, жеребят и гончих. Все лошади, а в особенности гнедая кобыла Нелли, обладали, по ее словам, недюжинным умом, и если какие-либо хлопоты по дому задерживали хозяйку позже установленного для верховой прогулки часа, она говорила, вручая одному из негритят сахарницу:

— Ступай, отнеси Нелли и скажи ей, что я буду, как только управлюсь.

Почти всегда, за редчайшим исключением, она носила амазонку, ибо если не сидела верхом, то в любую минуту готова была вскочить в седло и потому, встав со сна, сразу же приводила себя в боевую готовность. Каждое утро, хоть в ведро, хоть в ненастье, Нелли седлали и прогуливали перед домом, ожидая, когда миссис Тарлтон улучит часок для верховой езды. Но управлять плантацией Прекрасные Холмы было делом нешуточным, урвать свободную минуту тоже не так-то легко, так что Беатриса Тарлтон, небрежно перекинув шлейф амазонки через руку и сверкая начищенными сапогами, мелькала по дому.

И сегодня в темном шелковом платье с небольшим, не по моде, кринолином она выглядела так, словно и на этот раз надела амазонку, ибо платье было, в сущности, такого же строгого покроя, а маленькая черная шляпка с длинным черным пером, слегка сдвинутая набок над карим смеющимся глазом, казалась точной копией потрепанного старого котелка, в котором миссис Тарлтон обычно выезжала на охоту.

Увидав Джералда, она помахала ему хлыстом и осадила пару своих игривых гнедых лошадок, а четыре девушки, перегнувшись через борт коляски, огласили воздух такими громкими приветственными кликами, что испуганная упряжка затанцевала на месте. Стороннему наблюдателю могло показаться, что Тарлтоны встретились с О'Хара никак не после двухдневной, а по меньшей мере после многолетней разлуки. Это была приветливая, общительная семья, очень расположенная к своим соседям и особенно к девочкам О'Хара. Точнее говоря — Сьюлин и Кэррин. Ни одна девушка во всей округе — разве что за исключением глупышки Кэтлин Калверт — не испытывала симпатии к Скарлетт О'Хара.

Летом пикники и балы устраивались в округе почти каждую неделю, но рыжеволосые Тарлтоны, с их непревзойденной способностью веселиться от души, радовались любому балу и любому пикнику так, словно он был первым в их жизни. Они с трудом разместились в коляске — эти четыре миловидные цветущие девушки в пышных платьях с кринолинами и воланами, никак не вмещавшимися в экипаж и торчавшими над колесами, в больших соломенных шляпах, украшенных розами и завязанных под подбородком черными бархатными лентами, с зонтиками в руках, то и дело приходившими в столкновение из-за недостатка места. Все оттенки рыжих кудрей выглядывали из-под шляп: ярко-рыжие — у Хэтти, светлые, рыжевато-золотистые — у Камиллы, каштановые, отливающие бронзой — у Рэнды и почти морковно-красные — у маленькой Бетси.

— Какой прелестный рой бабочек, мэм, — галантно произнес Джералд, поравнявшись с коляской. — Но всем им далеко до их матушки.

Золотисто-карие глаза миссис Тарлтон насмешливо округлились, но она так задорно закусила нижнюю губу, что это можно было принять за поощрение, и дочки закричали хором, перебивая друг друга:

— Ма, перестань строить глазки мистеру О'Хара, не то мы все расскажем папе!

— Право же, мистер О'Хара, стоит появиться интересному мужчине, вроде вас, как она тут же старается его у нас отбить.

Скарлетт смеялась их шуткам вместе со всеми, но, как всегда, фамильярное обращение тарлтонских барышень со своей матерью шокировало ее. Они держали себя с ней, как с ровней, словно ей тоже было от силы шестнадцать лет. Одна мысль о том, что можно разговаривать в таком тоне с Эллин, казалась Скарлетт кощунственной. И все же… и все же было что-то необыкновенно притягательное в отношениях, существовавших между миссис Тарлтон и ее дочками: они ведь боготворили мать, хотя и позволяли себе подтрунивать над ней, и критиковать ее, и дразнить. Нет, конечно, — заговорило в Скарлетт тотчас пробудившееся чувство привязанности, — это вовсе не значит, что такая мать, как миссис Тарлтон, кажется ей чем-то лучше Эллин… Просто забавно было бы пошалить и порезвиться с мамой. Но она устыдилась такой мысли, почувствовав даже в этом какое-то неуважение к Эллин. Она знала, что ни под одну из этих соломенных шляпок, колыхавшихся там, над коляской, подобные мысли никогда не заползают, и чувство досады и неясного беспокойства охватило ее, как бывало всякий раз, когда она замечала свою несхожесть с другими.

Наделенная от природы живым, но не способным к анализу умом, она все же подсознательно чувствовала, что взбалмошные, как дикие кошки, и своевольные, как необъезженные кобылицы, девочки Тарлтон отличаются вместе с тем какой-то необычайной цельностью. И отец и мать их были уроженцами Джорджии, Северной Джорджии, прямыми потомками пионеров этого края. Это придавало им уверенность в себе и устойчивость их образу жизни. Они инстинктивно, но так же отчетливо, как Уилксы, знали, к чему стремятся, только стремления их были направлены совсем на другое. Их никогда не раздирали противоречия, так часто терзавшие Скарлетт, в жилах которой кровь сдержанной, утонченной аристократки восточного побережья Атлантики смешалась с кровью жизнелюбивого, смышленого ирландского земледельца. Скарлетт, преклонявшейся перед матерью и обожествлявшей ее, хотелось порой растрепать ей прическу и какой-нибудь дерзостью вывести ее из себя. И вместе с тем она понимала, что одно несовместимо с другим. Двойственность ее проявлялась также и в том, что ей хотелось казаться своим поклонникам хорошо воспитанной, утонченной молодой леди и в то же время — этаким задорным бесенком, который не прочь позволить поцеловать себя разок-другой.

— А где же Эллин? — спросила миссис Тарлтон.

— Ей надо уволить нашего управляющего, и она осталась дома, чтобы принять у него отчет. А где сам и мальчики?

— Они уже давно ускакали в Двенадцать Дубов — дегустировать пунш, достаточно ли он, видите ли, крепок. Можно подумать, что до завтрашнего утра у них не хватит на это времени. Придется попросить Джона Уилкса, чтобы он пристроил их куда-нибудь на ночь, хоть в конюшню. Пять пьяных мужчин в доме — это, знаете ли, тяжеловато для меня. С тремя я еще могу управиться, но уж…

Джералд поспешил переменить предмет разговора. Он чувствовал, как дочки хихикают у него за спиной, вспоминая, в каком состоянии возвратился домой их отец от Уилксов с последнего пикника прошлой осенью.

— А почему вы сегодня не в седле, миссис Тарлтон? Я вас как-то не привык видеть без вашей Нелли. Вы же настоящая Бавкирия.

— Валькирия — вы, может быть, хотели сказать, мой дорогой неуч! — воскликнула миссис Тарлтон, ловко подражая его ирландскому говору. — Так как на Бавкиду-то я уж никак не похожа, разумеется. Это была не женщина, а цветочек.

— Ну, Валькирия так Валькирия, какая разница, — ничуть не смутившись своей ошибки, отвечал Джералд. — Я хочу сказать, что когда вы на охоте и гоните собак, так любой мужчина позавидует вашей посадке и вашему голосу.

— Ну, что, мама, получила? — сказала Хэтти. — Сколько раз я тебе говорила, что ты дерешь глотку, как команчи, стоит тебе завидеть лисицу.

— Да ты визжишь еще громче, когда няня моет тебе уши, — не осталась в долгу миссис Тарлтон. — А ведь тебе шестнадцать стукнуло! Ну, а не в седле я потому, что Нелли сегодня утром ожеребилась.

— Вот как! — с неподдельным интересом воскликнул Джералд — страстный, как все ирландцы, лошадник, и у него заблестели глаза, а Скарлетт снова была шокирована, невольно сравнив миссис Тарлтон со своей матерью. Ведь для Эллин кобылы никогда не жеребятся, а коровы не телятся, да, в сущности, и куры едва ли несут яйца. Эллин полностью игнорировала эти факты жизни. Ну, а миссис Тарлтон вовсе не свойственна была такая стыдливость.