Мирные завоеватели
(Избранные сочинения. Том IV) - Оссендовский Антоний - Страница 3

Роль Оссендовского в подлоге была разоблачена еще в 1921 г. в забытой брошюре отставного морского офицера и редактора газеты Дальний Восток В. Панова[13]. Следует отметить, что и А. Альберс стремился разоблачить Оссендовского в качестве шантажиста и по возвращении в Германию, как установил В. Буря, обратился к знаменитому В. К. Арсеньеву, состоявшему тогда директором Хабаровского краеведческого музея. В письме к Альберсу от 21.05.1925 г. Арсеньев писал:

«Ваше любезное письмо с разрешением воспользоваться материалами об Оссендовском, который шантажировал Вашу фирму в гор. Владивостоке в 1914–1916 г.г. — мною получено. <…> В настоящее время Оссендовский находится в Германии и из германофоба превратился в германофила. Он на всех перекрестках ругает русских и курит фимиам по адресу германского народа. Цена этому фимиаму такая же, как его шантажу Вашей фирмы в прошлом. <…> Господина Оссендовского надо вывести на чистую воду»[14].

Разоблачения, однако, пришлось ждать еще более тридцати лет: лишь в 1956 г. с публикацией работы Д. Кеннана окончательно выяснилась роль Оссендовского в подделке «документов Сиссона» и клеветнической кампании против «Кунст и Альберс».

М. Фоменко, А. Шерман

I

В конце мая 1902 года в гавань большого русского города на Тихоокеанском побережье[15] входил белый японский пассажирский пароход. Он вышел из Восточного Босфора полным ходом и, рассекая высоким носом лазоревые воды залива, быстро приближался к торговой пристани города. На корме парохода стоял стройный, белокурый человек в костюме туриста и внимательным и вместе с тем любопытным взором осматривал берега. Сзади, за кормой парохода, где развевался белый японский флаг с красным солнцем, уже таяла в тумане и в дымке золотистых солнечных лучей высокая груда каменистого острова с маяком, а по обеим сторонам бухты высились горы, местами плоско срезанные и таящие береговые батареи. Стоящий на корме человек осматривал берега и по временам незаметно взглядывал в записную книжку, в которой на разных страницах были нанесены какие-то кружки с расходящимися лучами, длинные зигзагообразные линии и квадраты, заполненные маленькими крестиками или неправильной формы кружками.

— А вы, капитан, уже за делом? — спросил, подходя к нему, командир парохода.

Спрошенный медленно оглянулся, спокойным взором смерил с ног до головы маленькую, коренастую фигуру японца и сухо ответил:

— Я был лучшего мнения о скромности японских офицеров. Я попросил бы вас, майор Казаги, забыть, что мы с вами служим общему делу, и знать обо мне лишь то, что на вашем пароходе из Нагасаки до русского порта совершил морской переход новый служащий торгового дома «Артиг и Вейс» Карл Вольф.

С этими словами, не взглянув более на смущенного японца, Вольф еще раз внимательно осмотрел берега, перелистал, вглядываясь в рисунки, всю свою записную книгу, а затем начал вырывать из нее страницу за страницей. Спокойно и методично он изорвал на мелкие клочки эти листки бумаги и в несколько приемов бросил их за борт.

— Иавари койва! — раздался окрик штурмана, стоящего у носового якоря.

Капитан молча махнул рукой и тотчас же с глухим ворчанием побежала по клюзу якорная цепь.

Начались скучные таможенные обрядности с предъявлением паспортов, осмотром трюмного и шканцевого журналов, а потом таможенники вошли в рубку капитана, где уже стоял ром, а в стеклянной вазе золотился холодный крюшон с кусками свежего сингапурского ананаса.

Пока все это происходило, Вольф упругой походкой, изобличающей в нем или военного или спортсмена, быстро шагал по улице, идущей от пристани к вокзалу, и вскоре свернул на широкую, проходящую вдоль всего залива и через весь город, главную улицу.

Приезжий не торопился. Он шел, внимательно осматривая здания, прохожих, шумную толпу китайских кули со смешными рогульками за спинами и в грязных рыжих шапках на бритых головах. Догнав одного из кули, Вольф с улыбкой прикоснулся к болтающейся сзади косе китайца и когда тот оскалил, смеясь, крупные желтые зубы, на чистейшем русском языке спросил его:

— Скажи, ходя, где тут магазин «Артиг и Вейс»?

— Ойяха! — воскликнул китаец, тараща на прохожего удивленные глаза. — Капитан не знай «Артиг и Вейс?» Шибко большой купец! Шибко большой магазин! Моя покажи капитану?

Не дожидаясь разрешения, китаец побежал вперед, через каждые пять шагов оглядываясь на идущего за ним Вольфа.

Вскоре они пришли к огромному дому, стоящему на лучшем месте улицы и большими зеркальными окнами выходящему на залив и на раскинувшиеся на другом берегу его лесистые горы, мягкими складками уходящие к заливу Патрокла. Приезжий, кинув китайцу серебряную монету, решительным и смелым шагом вошел в магазин.

Толпа людей наполняла обширное помещение универсальной фирмы, захватившей всю торговлю Тихоокеанского побережья России в свои руки. Это можно было сразу заметить по тому обилию и разнообразию товаров, которые видел Вольф, медленно переходящий из отделения в отделение и провожаемый любопытными и вместе с тем несколько тревожными взглядами лощеных приказчиков и клерков, тихо переговаривающихся между собой на немецком языке.

Вольф видел изящные витрины, наполненные футлярами с драгоценностями, духами, редким хрусталем и серебряной посудой; обширное отделение, где приказчики отмеривали различные ткани, выделанные в Германии, или китайские и японские шелка, было переполнено нарядными, несколько пестро и вызывающе одетыми дамами, которые перекидывались шутками и порой очень выразительными взглядами с красивыми и рослыми приказчиками, сдержанно отвечающими им на эти кокетливые взгляды и задорные улыбки; в колониальном отделении широкоплечие, загорелые, как бронза, рыбаки и промысловые охотники закупали большие количества соли, крупы и сахара; здесь же толстый, с благообразным лицом церковного регента и со странно вывернутыми в разные стороны ступнями ног, местный ресторатор Шунин заказывал шоколад, вина и целые горы фруктов. Вольф зашел в отделение земледельческих орудий, в магазин обуви и готового платья; видел надворные постройки, где стояли экипажи, лодки и различные принадлежности для спорта; обошел отделение оружия, заглянул в банкирское отделение торгового дома «Артиг и Вейс» и только тогда, когда он вошел в чертежную, где, склонившись над столами и конторками, работали клерки, один из них встал и, подойдя к вошедшему незнакомцу, спросил его:

— Чем можем служить?

— Я прошу провести меня к господину Вотану, — ответил Вольф.

Несмотря на то, что приемные часы у главы фирмы уже закончились, клерк услышал такие повелительные ноты в голосе незнакомца, что молча повернулся и, подойдя к дубовой двери, ведущей в кабинет директора, постучал.

Заслышав обычное немецкое разрешение войти, клерк подобострастно скользнул в кабинет и, вернувшись через несколько мгновений, сказал незнакомцу:

— Господин Вотан сейчас выйдет!

По лицу Вольфа скользнула гримаса неудовольствия, но он сразу успокоился и, приветливо улыбнувшись, сказал:

— Я подожду.

Господин Вотан, действительно, заставил себя ждать. Лишь минут через двадцать дверь кабинета медленно открылась и в чертежную вошел пожилой, немного уже обрюзгший человек, ленивым и слегка сонным голосом спросивший:

— С кем имею удовольствие говорить?

Не отвечая на вопрос, незнакомец выпрямился по-военному и, поклонившись, сказал:

— Прошу свидания наедине.

Глаза Вотана расширились, и откуда-то из глубины его зрачков метнулось любопытство. Он побегал взглядом по высокой, незнакомой ему фигуре посетителя, поискал чего-то в его глазах, а потом пожал плечами и уже на ходу небрежно бросил:

— Если вам угодно…

II

Вотан тяжело опустился в свое кресло за большим письменным столом, заваленным различными бумагами и счетами, с целой грудой корреспонденции, приходящей отовсюду. На видном месте красовался портрет принца Генриха Прусского в тяжелой бронзовой раме и с личной размашистой подписью принца, идущей через всю нижнюю часть его портрета.