Мирные завоеватели
(Избранные сочинения. Том IV) - Оссендовский Антоний - Страница 24

Китаец доставил ему письмо от Нохвицкого, писавшего, что он бесповоротно решил разоблачить деятельность фирмы и назвать лиц, принимающих участие в шпионской и осведомительной деятельности в пользу Германии и иностранных держав несмотря на то, что они пользовались гостеприимством и покровительством России. Нохвицкий в письме своем заявлял, что не остановится ни перед чем и что выдаст даже самого себя, если понадобится, но не позволит, чтобы в России долее существовала германская торговая фирма, не только служащая враждебным государствам, но радующаяся несчастью вскормившей ее страны.

Письмо заканчивалось словами:

«Ждите меня!»

И Вотан ждал.

Ждать, однако, ему пришлось недолго. Двадцать восьмого октября к нему по телефону позвонил важный чиновник, живший в его доме и, не называя себя, сказал:

— Я должен предупредить вас, что к нам поступило заявление Нохвицкого, который указывает на весьма компрометирующую вас деятельность вашего универсального магазина и перечисляет места и обстоятельства, при которых происходили события, могущие послужить во вред вам и фирме. Самое важное из всего этого, однако, заявление Нохвицкого, что он, одновременно с донесением нам, делает такое же сообщение и другим учреждениям и лицам.

«Началось!..» — подумал старик, и сердце в нем упало.

— Что же делать?..

Вопрос этот, заданный робким, нерешительным голосом, с головой выдавал всегда самоуверенного и важного Вотана.

Это почувствовал чиновник и после долгого молчания ответил вопросом:

— А скажите, вы очень опасаетесь этих разоблачений?

В старом Вотане, испытанном в боях с жизненными обстоятельствами, вдруг поднялось чувство самозащиты.

«Мы еще поборемся!» — подумал он, и тотчас же голос его приобрел прежний уверенный тон и убедительность.

Старик заговорил:

— Вы знаете, — сказал он, — что от злого человека не убережешься, а Нохвицкий не только злой человек, но и недовольный мною, так как я не принял его на службу торгового дома «Артиг и Вейс».

— Однако, — продолжал чиновник, — имейте в виду, что мы принуждены будем обратить внимание на поданное нам заявление Нохвицкого.

— Конечно! — прежним бодрым голосом ответил Вотан. — Я сам вас прошу об этом. Это нужно выяснить и раз навсегда прекратить все эти нелепые слухи о какой-то особенной роли нашего магазина.

На этом разговор прекратился, и Вотан начал действовать. Прежде всего, он уничтожил черновики всех телеграмм, посылавшихся им в Берлин, а затем позвонил в контору. Ему откликнулся один из молодых приказчиков. Вотан приказал ему позвать к телефону Мюльферта.

Когда старик подошел к телефону, между ним и Вотаном произошел следующий разговор:

— Слушайте, Мюльферт, и ничего не отвечайте! — начал Вотан. — Вы найдете в левом ящике моего стола ключ, откроете им железный ящик, где найдете ключ от зеленого несгораемого шкафа, стоящего между двумя окнами. Вы повернете ключ четырнадцать раз, поставивши сигнальный круг последовательно на буквы, составляющие слово «Эльфрида». Из шкафа вы вынете два кожаных портфеля и постараетесь незаметно принести их домой. Я же за ними пришлю к вам своего человека!

Мюльферт в точности исполнил все, что приказал ему сделать Вотан. Но, когда он сходил с лестницы в магазин, от его опытного глаза не ускользнули двое пытливо смотревших на него покупателей. Мюльферт не решился выходить на улицу с таинственными портфелями, опасаясь ареста, и, поговорив с кем-то в магазине, вернулся назад и запер сверток в шкаф.

Поздно вечером, когда магазин закрылся, Вотан узнал о том, что произошло в магазине и что так встревожило Мюльферта.

Целую ночь Вотан не спал.

Потушив огонь в кабинете, он сидел и обдумывал положение. Если бы кто-нибудь мог тайно проникнуть к старику и видеть его, тот понял бы, какая усиленная и в то же время систематическая и холодная работа происходила в голове Вотана.

Он поднялся с кресла лишь тогда, когда сквозь неплотно задвинутые занавеси в кабинет проникли первые отблески начинающегося дня и когда по улице проехала, глухо гремя своими деревянными колесами, китайская грузовая арба с пронзительно кричащим на лошадей и щелкающим бичом китайцем.

На лице Вотана играла спокойная и решительная улыбка.

Он позвонил и передал еще полуодетому и заспанному лакею конверт, приказав тотчас же снести его по адресу.

XXII

Письмо, обдуманное Вотаном в ночь на двадцать девятое октября, получил странный человек.

Он жил на самой окраине города, там где уже начинались глиняные постройки корейцев и где избегали жить русские жители города.

Это был маленький старичок, черный от загара, с густой щеткой седых и жестких, как щетина, волос, сливавшихся с бородой и с бровями. Из-под густых, нависших кустами бровей смотрели серые, зоркие глаза, какие бывают только у моряков.

И, действительно, Лаврентий Волков был моряком. Скорее не моряком, а пиратом. Но это было давно, тогда, когда еще многие из почтенных граждан описываемого города занимались таинственным промыслом, позволившим им впоследствии построить дома, приобрести леса, рудники и пароходы.

Лаврентий Волков, лет тридцать пять назад, на обыкновенной китайской трехмачтовой барже ходил по морю и ходил отлично. Его судно знали в Аляске и на Камчатке, а с китайцами в Чифу он вел оживленную торговлю. Правда, иногда в море Волков бросал в пучину зашитых в парус, с привязанным к ногам камнем, то одного, то двух матросов, у которых почему-то оказывались простреленными грудь или голова, а много дыр от пуль и длинные белые щели виднелись в разных местах бортов черной баржи.

Теперь Волков позабыл свое бурное прошлое и занимался мирным делом.

На главной улице, в конце ее, ближе к казармам, он держал ларек и торговал яблоками, мандаринами, орехами, квасом и папиросами. Здесь же у него всегда был в надежном месте запрятан большой запас бутылок с водкой и ромом, и это давало ему хороший доход.

Таким образом, Волков жил, не ропща на судьбу. Он был всегда желанным гостем в домах всех старых обитателей города. Все они знали Волкова и его прошлую жизнь. И Волков знал о них также всю подноготную, и они все жили мирно, уважая и как-то трогательно любя друг друга.

Волков, прочитав письмо Вотана, нахмурился и сказал посланному:

— Передай, что сам зайду!

Через час он был уже у Вотана, и они долго шептались, сидя в кабинете старика, причем Волков пил стакан за стаканом нагретый ром, в который он бросал крупный французский чернослив, вытаскивая его своими толстыми и грязными пальцами из большой банки. Когда Волков прощался и уже собирался выйти от старика, он сказал, как то криво улыбнувшись:

— Времена неспокойные — все можно устроить! Авось, что-нибудь и подвернется такое, что подсобит?..

Волков угадал. Такие события случились.

Было это тридцатого октября и началось с самого утра[30].

Откуда-то стали появляться на улицах толпы рабочих и людей, которых в обычное время никто не видал в городе. Они прятались в разных трущобах и лишь в летнюю пору или поздней осенью выходили в бесконечную Уссурийскую тайгу на «промысел». Они выслеживали китайцев и корейцев, которые в горных ущельях дикого Сихотэ-Алиня искали золото или чудодейственные корни женьшеня и, нагруженные этой добычей, брели домой, не подозревая о притаившихся и ждущих их людях. А эти люди были опаснее и кровожаднее, чем пестрый лесной хищник «ламаза»[31] Ни перед чем не останавливались эти хищники, и попавший им в руки простоватый «манза»[32], с простреленным затылком или перерезанным горлом, долго плыл по бурным и пустынным водам Дауби-Хе или Сучана, прежде чем избитый о камни труп его не принимал в свои безграничные объятия океан.

Другие из появившихся теперь на городских улицах людей обычно проводили ночи в харчевнях, пропивая то, что тяжелым, почти нечеловеческим трудом зарабатывали они в порту, где грузили и разгружали суда и барки, таскали уголь и камни для набережной.