Два дня и три ночи - Маклин Алистер - Страница 20

Мне не требовалось переходить вброд горные реки. Я был избавлен от необходимости взбираться на скалы и спускаться в пропасти. Дикие джунгли, безводные пустыни, безмолвные льды – все это было далеко и неправда.

А этот островок ничем не привлек бы любителей острых ощущений. Редкий лесок, пологие склоны холмов. Идеальные условия для послеобеденной воскресной прогулки достаточно активного пенсионера. Но, хотя, судя по безуспешности моих начинаний, я уже почти стал пенсионером, активности у меня явно недоставало. Другое дело, что, к сожалению, прогулку происходила не в воскресный полдень.

Проблемы начались сразу же, как только я попытался выбраться на берег. Это отнюдь не напоминало триумфальную высадку союзников в Нормандии. Представьте, что у вас на ногах ботинки на резиновой подошве, в руках мокрая резиновая лодка и вы пытаетесь перетащить ее на берег по скользким, обросшим водорослями полутора – двухметровым валунам. С тем же успехом вы могли бы продемонстрировать свое ковбойское искусство, перемещаясь из конца в конец загона по спинам коров. Я надеюсь, такие смельчаки найдутся, тем более что наличие шерсти на спинах животных существенно облегчит задачу. Но даже самый заносчивый ковбой не решится на эту эскападу темной ночью, к тому же облив предварительно спины коров мыльной пеной.

Я не был ковбоем. Скорее – самоубийцей.

После третьего падения я разбил фонарь, заработал несколько чувствительных синяков и потерял компас. Слава Богу (хотя как раз этого можно было ожидать), что глубиномер остался цел. Как известно, именно глубиномер хорошо помогает сориентироваться, когда пытаешься угадать направление в беспросветно-темном лесу.

Выпустив воздух из надувной лодки, я двинулся вдоль берега. Мне показалось логичным, что таким образом через некоторое время я доберусь до песчаного пляжа, где назначена встреча. Но сегодня я был явно не в ладах с логикой. Оказалось, что лес здесь доходит до самой границы скал, а все побережье буквально усеяно небольшими протоками.

Я действительно не видел дальше своего носа, да что там! – даже нос терялся во мгле. В результате я достаточно регулярно, примерно каждые две минуты, падал в эти самые протоки. Легко догадаться – они были наполнены водой.

Рассчитывая прогуливаться по лесу и летать на вертолете, я предусмотрительно не взял с собой резиновый комбинезон, и теперь на мне не было ни единой сухой нитки. Хорошо хоть, ракетницы, которыми я собирался подать знак вертолету, были завернуты в водонепроницаемый материал. Впрочем, теперь я мог их выбросить, как ненужный балласт: двигаясь с такой скоростью, я прибуду на место встречи как раз к полудню.

С проклятьями выбравшись в очередной – третий – раз из достаточно глубокого ручья, я решил изменить тактику и уйти от побережья подальше в лес.

Уже через несколько минут я убедился, что это не самое удачное решение в моей жизни.

Потеряв компас, я самоуверенно успокоил себя тем, что определить направление движения будет несложно: пляж, куда я стремлюсь, находится на востоке островка, ветер дует с запада, так что самым надежным компасом должна стать моя спина. Теоретически все было просто: ветер в спину – значит, все в порядке. Но на практике оказалось, что ветер в лесу ежеминутно меняет направление, а моя спина не в состоянии выбрать из суммы воздействий одно – правильное.

Я знал, что с востока на запад островок пересекает покрытая соснами скалистая гряда. Значит, если двигаться вдоль нее, то когда-нибудь можно будет добраться до места.

«Когда-нибудь». Это определение вполне устраивало меня своей точностью. Я посмотрел на часы – до рассвета оставалось всего лишь полчаса – и стал мысленно репетировать монолог, с которым я обращусь к деду Артуру, чтобы объяснить, зачем мне нужен был вертолет, если я за ним не явился. Еще одна мысль не давала покоя: как пилот вертолета найдет место нашей встречи. Наверняка с воздуха суша сейчас неотличима от воды. Кроме того, я где-то слышал, что при определенной силе ветра вертолет перестает слушаться руля. Учитывая мою везучесть, сейчас эта норма наверняка превышена вдвое. А если вертолет не вылетит, или если он вылетит, но не долетит, или если, наконец, вылетит и долетит, но не сможет найти место посадки или не сможет сесть? Что тогда?

Учитывая, что в дневное время я не имею права привлекать внимание всей округи к незнакомому человеку, путешествующему на достаточно экзотической для этих мест надувной лодке, у меня мог быть только один, но зато очень перспективный план: возвратиться на берег, найти лодку, спрятаться, переждать без сухой одежды, огня и еды до вечера, чтобы потом снова оказаться на «Огненном кресте» не солоно хлебавши. В этом случае от моих сорока восьми часов, и так уже сократившихся наполовину, осталось бы всего лишь двенадцать.

Я побежал. Вернее, попытался бежать. Теперь я понимаю, почему такой увлекательный вид спорта, как ночной бег по пересеченной местности, не включен в программу Олимпийских игр: судьи просто никого не дождались бы на финише.

Через пятнадцать минут, проложив с помощью наиболее уязвимых частей моего тела просеку среди «железных» пней и стволов, я услышал далекий, но постепенно приближающийся гул мотора. Вертолет прилетел раньше намеченного срока. Это конец. Пилот совершит посадку, убедится, что меня нет, и улетит обратно. Я вытащил ракетницу, чтобы сообщить ему о своем присутствии, но оказалось, что моя голова, моя несчастная, изболевшаяся от ударов голова все еще способна совершать элементарные вычисления. Я спрятал ракетницу, так как понял, что, заметив мой сигнал и доверившись ориентиру, пилот вряд ли был бы доволен местом посадки.

Я старался двигаться максимально быстро. Но, к сожалению, уже много лет я не тренировался в беге на спринтерские, а тем более на стайерские дистанции. Мои легкие издавали звуки, подобные хрипам испорченного кузнечного меха. Я уже еле дышал. Кустарник цеплялся за ноги, ветки хлестали по лицу, а камни выскальзывали из-под ног в самый неподходящий момент.

И все же я продвигался бы вперед достаточно быстро, если бы не деревья, снова и снова выраставшие у меня на пути. Я попробовал бежать с вытянутыми вперед руками, как слепой, но тут же одна из торчащих перпендикулярно стволу как раз на уровне моего лица веток, словно биллиардный кий, прицельно ткнула меня в переносицу – сантиметр левее или правее, и я бы ослеп, во всяком случае наполовину. Я вспомнил, что слепые часто пользуются тросточкой, и попытался использовать в этом качестве сухую ветку, больно ударившую меня по ногам. Бесполезно. Деревья атаковали со всех сторон. Создавалось впечатление, что моя голова стала кегельным шаром, с тем только уточнением, что в кегельбане шар бьет по кеглям, а здесь деревья-кегли небезуспешно пытались куда-то забить мою голову-шар.

А вертолет безнадежно кружил где-то надо мной. Мне показалось, что после третьего круга он отказался от поисков и улетел. Но нет, я снова услышал звук мотора. Небо на востоке немного прояснилось, но все равно пилот наверняка ничего не мог разглядеть внизу.

Внезапно земля ушла у меня из-под ног. Я выбросил вперед руки и напряг мускулы, чтобы самортизировать падение в очередную яму или речушку. Но падение длилось. Склон оказался почти отвесным, и я летел по нему все быстрее. Тут выяснилось, что я крайне непостоянен в своих суждениях: теперь я мечтал, чтобы на моем пути оказалось хотя бы одно дерево, хотя бы кустик или пенек, хотя бы что-нибудь, что приостановило бы этот сумасшедший полет. Если это был овраг, то наверняка самый глубокий в мире, а на его дне располагалось кладбище для таких идиотов, как я.

Но это оказался всего лишь эффектный спуск к искомому пляжу. Наконец ландшафт стал плоским, траву сменил песок, и мне удалось остановиться.

Я задыхался. Но ждать, пока дыхание восстановится, не было времени. Я вскочил и, оценив обстановку: контуры пляжа, его площадь, мое местоположение и направление движения находящегося, судя по звуку, в ста – ста пятидесяти метрах от меня вертолета, – снова бросился бежать. Уже через несколько секунд я мог позволить себе достать ракетницу, а еще через несколько яркий бело-голубой свет вспыхнул в небе так ослепительно, что я заслонил глаза рукой.