Ангел для кактуса (СИ) - Евсеева Мария - Страница 33

— Мне казалось, что глаза у тебя серые, — отчего-то вдруг смеюсь я.

— Бывают и серыми. Их цвет меняется от погоды и настроения.

— Удивительно, — тихонько восхищаюсь я. А потом спрашиваю: — И какое у тебя сегодня настроение?

Лина смущается и отворачивается:

— Хорошее.

Она утыкается в телефон и, скользя пальцами по сенсору, по всей видимости, публикует один из последних снимков в Инстаграм, а я переворачиваюсь на живот, вернув кактус на землю.

— Сделаем селфи? Ты, твой парень и… я? — предлагаю как бы между делом.

И хочу добавить, что это не для Инстаграма, а так, просто… Но меня прерывает телефонный звонок.

На миг я теряю самообладание: Шуша, ну сколько еще она будет меня донимать?

— Извини, — коротко оправдываюсь я, сбрасываю звонок и откидываю айфон подальше.

— Может, лучше ответить? Вдруг что-то важное.

— Нет, — легко ухмыляюсь я. Вновь тянусь за айфоном, и теперь уже окончательно его отключаю.

Глава 21. Лина

— Пикник… Ты придумал его спонтанно? Или это твой продуманный ход? — спрашиваю я после того, как мы садимся в машину.

— Тебя в самом деле это волнует?

Я кошусь на плед, который Алексей свернул рулетом и отправил на заднее сидение, и пытаюсь представить, сколько еще подобных пикников он организовал. И для кого. Но прокручивая в памяти события последних часов, не могу отделаться от мысли, что все было замечательно. Так замечательно, что я готова закрыть глаза на те бесконечные звонки, которые он намеренно игнорировал, и на всех его бывших, настоящих и будущих многочисленных Катерин. Стоит только вспомнить его слова, шутки, нечаянные прикосновения, совместное фото, сохраненное и отправленное на мой телефон, как мне хочется распахнуть железные ворота, давным-давно запертые на пудовый амбарный замок, и выпустить наружу всех своих розовых пони, которые с недавних пор не умеют сидеть тихонько по лавочкам.

— Нет, — в ответ улыбаюсь я. Но теряюсь под его прямым взглядом, из-за чего отвожу глаза.

Конечно, Алексей все продумал. Вплоть до мельчайших подробностей. Ведь плед и бокалы были упакованы. Он купил их заранее, а значит, собирался провести со мной день на природе еще до того, как объявился в кафе. Выходит, Ника права насчет свидания.

О, боже! Да! Это было именно свидание!

— Какие дальнейшие планы? Насколько я знаю, суббота — твой законный выходной, и тебе необязательно возвращаться в магазин, — вдруг спрашивает он.

Похоже, кое-кто записался в предатели. Или, наоборот, в сообщники?

Я деланно прищуриваюсь:

— Кажется, ты прокачал навык подлизывания до максимума? С каких пор моя мама делится с тобой подобной информацией? Надеюсь, она не сообщает тебе, во сколько я просыпаюсь, какой пастой чищу зубы и сколько походов в туалет совершаю за ночь?

Сейчас я не могу взглянуть на него, мне самой смешно от собственных слов. Я отворачиваюсь к окну и принимаюсь считать вывески магазинов, которые мелькают вдоль дороги, но отчетливо ощущаю затылком, как Алексей смотрит на меня и улыбается. Улыбается своей непревзойденной улыбкой, которая когда-нибудь сведет меня с ума окончательно.

— Нет. Но возможно, мне следовало бы поинтересоваться, — мягко произносит он, и я силюсь, чтобы не рассмеяться. Его шутки уже давно не кажутся мне проявлением эгоцентризма — я знаю, что он нарочно дразнит меня.

— Тогда спрашивай это напрямую. Не стоит искать посредников!

— Ты уверена? — хохотнув, произносит Алексей и приподнимает одну бровь.

Когда он так делает, с десяток моих неуемных поняшек в мгновение ока оказываются где-то в области внутреннего уха. Они громко цокают копытцами, преодолевая закрученные лабиринты, колотят крохотными кувалдами в стенки улитки и почти орут: «Он прекрасен! Прекрасен! Прекрасен!», отчего мой вестибулярный аппарат выходит из строя, и я чувствую легкое головокружение.

— Да, — наконец-то решаюсь открыто взглянуть на него.

— И в котором часу ты просыпаешься? — Алексей лишь на секунду позволяет себе ответить мне тем же, потому что впереди поворот.

— Если говорить о рабочих буднях, то в половине седьмого.

— Ого, — неопределенно хмыкает он. — А ты сова или жаворонок?

— Я ни сова и ни жаворонок. Я могу встать достаточно рано без особых проблем, но для этого мне необходимо хорошенько выспаться. Чем, собственно, я и собираюсь заняться в ближайшие часы.

— Так, значит, тебя отвезти домой?

— Нет! — коротко отрезаю я, потому что не хочу, чтобы он знал, где я живу. Наш двор не из тех, которые принято демонстрировать на всеобщее обозрение. — Меня в магазин. До дома я доберусь сама.

— Если прежде чем поехать домой, тебе необходимо уладить какие-то дела с мамой, то я могу закинуть тебя к ней и подождать.

— Не стоит. Это может занять какое-то время.

Я вижу, как Алексей бросает взгляд на часы:

— Я не спешу, — беззаботно заключает он.

— Нет, спасибо.

— Уверена?

— Да, — отвечаю я, теряя последние крохи уверенности.

— Мне не трудно, — говорит он и снова выгибает бровь.

Я не в силах смотреть на него! Что он делает?

С каждой минутой, с каждой секундой Алексей, намеренно или нет, очаровывает меня, подбираясь к самому сердцу. И дело даже не в его идеальной улыбке, мягком взгляде, полном участия, сильных руках с бугорками синеватых вен на предплечьях и кистях, не в приятном бархатистом голосе, модной прическе, телосложении и социальном статусе — все это мелочи, яркая обертка, которая, конечно, привлекает внимание, но мне неистово хочется заглянуть под нее. Узнать, чем живет, чем он дышит, что ценит, во что безоговорочно верит; рассмотреть, разгадать, разделить на двоих и быть рядом с ним. Всегда.

От собственных мыслей я прихожу в смущение.

— Где твои очки? — прикрываюсь вопросом, ответ на который мне реально бы смог помочь.

— Мне надеть их? — смеется он. — Я уже успел надоесть тебе в образе джентри, и теперь должен вернуться в обличие самовлюбленного супчика?

— Нет. Это все солнце. Я хочу надеть их сама, — стараясь не улыбаться, объясняю я. Но сдержаться мне не удается. — Можно?

Алексей кивает:

— Конечно! Они в бардачке. Но знай, — он делает недолгую паузу, перестраиваясь в среднюю полосу движения, чтобы уступить дорогу маршрутному такси, — быть самовлюбленной супницей я тебе не позволю.

Мы оба смеемся, и я без всякой задней мысли лезу в бардачок. Открываю, вижу очки, тянусь за ними, но вдруг замечаю рядом с небольшой коробкой, сбоку от прозрачной папки с документами, упаковку с презервативами.

Мое тело с головы до ног охватывает жар, будто меня окатили из ведра кипятком. Неслучайная встреча в кафе, свидание, предложение отвезти домой — для этого он так старается? Это для меня он так тщательно подготовился: бокалы, фрукты, пицца, плед, мыльные пузыри — невинный пикник! И кое-что еще, чем по его расчетливости мог бы закончиться этот вечер.

Избалованный папенькин сынок! Он считает, что, если я ответила на его божественную улыбку, сразу же прыгну к нему в постель? И если так делали все его многочисленные Катерины, я не стану исключением? Самонадеянный бабник!

Я одергиваю руку, словно дотронулась до оголенных проводов и меня насквозь пронзило разрядом тока, и пытаюсь поглубже вдохнуть и помедленнее выдохнуть.

— Они должны быть там, — комментирует Алексей, как будто ничего не произошло, как будто я слепая и ничего не увидела. — Это их законное место, ищи лучше.

А еще и законное место для упаковки с презервативами, дьявол его подери!

Так, стоп. А если этими штуковинами он запасся не ради меня, а ради той, которая ему настойчиво названивала? Если его планы на вечер далеко не те, которые я успела себе вообразить? Сейчас он закинет меня в магазин, а сам поедет прожигать жизнь дальше. Ведь так ведут себя заносчивые красавчики?

Вот гадость!

Меня распирает злость, и я не понимаю, какой из вариантов бесит меня больше: моя предполагаемая доступность и легкомысленность или его беспардонная неразборчивость?