Десять тысяч небес над тобой (ЛП) - Грэй Клаудия - Страница 13

— Это зависит от того, где она. Он может быть в опасном месте. Конли мог это сделать, вы знаете, что мог.

Мои родители обмениваются взглядами, и папа вздыхает.

— Дадим одну неделю. Если мы не сможем достигнуть прогресса в поисках души Пола за это время, тогда, что же, мы рассмотрим это.

— Обдумаем это? — как они могут это делать? Я отступаю от них, оскорбленная и растерянная.

— Достаточно, — резко говорит мама. — Ты знаешь, как сильно мы любим Пола. Мы полюбили его даже раньше, чем ты, если ты не помнишь. Мы стоим на своем не потому что не хотим вернуть его как можно скорее. Мы делаем это, потому что цена сотрудничества с Конли слишком высока.

Папа добавляет:

— Конли запустил свои когти в Пола. Это не значит, что мы должны подать ему еще и тебя.

Я крепко зажмуриваюсь, пока волна гнева не проходит.

— Папа…

— Дискуссия закончена, — мама направляется к радужному столу. — Если мы собираемся спасти Пола, то лучше начать.

Папа следует за ней, и Тео тоже. Но когда Тел проходит мимо меня, наши глаза встречаются, и я понимаю, что он знает, о чем я думаю. Я ожидаю, что он выдаст меня родителям — это сделал бы Тео из Вселенной Триады. Вместо этого он садится за стол, притворяясь, что не понимает, что сейчас произойдет.

Они работают почти до полуночи. К этому моменту я уже лежу в кровати, запутавшись в простынях и не могу уснуть. Всё, о чем я могу думать — это последний раз, когда мы с Полом были вдвоем прежде, чем Тео упал, последняя минута, когда наша жизнь казалась нормальной.

Мы лежали вместе на его узкой кровати в общежитии, моя голова у него на груди. Из его телефона играла мягкая классическая музыка, почти заглушавшая шум других студентов в коридоре. Его комната была такой же потрепанной, как и любое другое дешевое жилище студентов, плюс Пол не стал бы её чинить, даже если бы у него были деньги. У него было утилитарное темно-синее покрывало, и стену украшала только одна картина.

Над нами в ту ночь висел мой портрет Пола. Не тот, который я сейчас пишу, а первый. Я разрезала его на лоскуты, когда думала, что Пол предал нас и убил моего отца. К моему удивлению, Пол настоял на том, чтобы сохранить его в таком виде. «Это напоминает мне, как близок я был к тому, чтобы потерять тебя», сказал он. Это та вещь, которую я хочу забыть, но он всегда хочет помнить. По меньшей мере он позволил мне его зашить.

Пол погладил меня по волосам, его пальцы распутывали мои кудри. Это самое нежное, самое успокаивающее прикосновение в мире.

— Сегодня пришли новости от нескольких университетов, насчет работы после защиты.

Одна из странностей в том, чтобы быть ученым заключается в том, что нужно получить несколько специальностей в колледже, и даже после того, как получаешь степень, то остаешься студентом в течение года или двух, обычно в другом колледже. Смысл этого всего? Я не имею представления. Это просто веревочка, через которую они все должны перепрыгнуть.

Я бы сошла с ума, если бы Полу пришлось уехать, если бы я сама не отправлялась в колледж в январе.

— Из каких?

— Оксфорд сделал предложение. И Стэнфорд тоже. Я ожидаю новостей из Кембриджа и Европейской Организации По Ядерным Исследованиям.

От этих новостей большинство людей запрыгали бы от радости. Пол принимает всё спокойно, но у меня в животе завязываются узлы.

— Ничего из Гарварда или Массачусетского Технологического Института? Или моет быть Принстона?

— Пока нет. ЭмАйТи — возможно, но профессора в Гарварде и Принстоне — скептики.

По поводу работы мамы и папы, он имеет в виду. Эти профессора пытаются разорвать их, они не верят тому, что произошло в декабре.

— Ладно, тогда подумаем насчет ЭмАйТи.

Его серые глаза встречаются с моими.

— Неважно, куда я уеду. Я всё равно буду твоим.

Я мягко поцеловала его, наслаждаясь тем, как сплетены наши тела, тихим скрипом его джинсов об мои, когда мы двигаемся, чтобы быть ближе.

— Но я хочу, чтобы ты был моим, например, в каждые выходные. Не только на Рождество и в весенние каникулы.

С этим декабрьским сумасшествием, я отложила начало обучения до следующего января. Школа Дизайна Род-Айланда согласилась это сделать, они сохранили мою стипендию и всё остальное. Пол скорее всего начнет обучение в январе. Если он поедет в ЭмАйТи, то мы будем совсем недалеко.

Пол сказал:

— Ты всё еще не хочешь поступать куда-либо кроме РАШД?

— РАШД — это лучшая школа в стране по реставрации.

— А что насчет изобразительного искусства? — его большой палец скользнул по моей щеке. — Забудь о том, чтобы заботиться о чужих картинах. Создавай свои.

— Видишь, поэтому ты гений физики, а не экономики. Слышал когда-нибудь фразу «голодающий художник»?

— Я сомневаюсь, что ты будешь голодать, если твои родители и я будут успешно трудоустроены, — Пол стал практичным. — Если бы ты смогла изучать искусство где угодно в мире, чтобы стать художником, куда бы ты отправилась? Я слышал, как Джози говорила тебе об Университете Чикаго…

— Не Чикаго, — слова вырвались слишком легко для того, что было так трудно признать. — Я имею в виду, это отличная школа, но если бы я могла поехать куда угодно? Я бы выбрала Школу Изобразительного Искусства Раскин, в Оксфорде.

— Почему её?

— Там учат всему, — я не могла скрыть зависть в своем голосе. — Ты учишь анатомию так же, как студенты-медики, ты понимаешь, что находится под кожей людей, которых пытаешься написать или сделать скульптуру. Там есть профессора, которые учат любой технике, от древних до современных или экспериментальных. Они лучше всех.

— Так поступай туда, — сказал Пол, гений, за которого борются лучшие физические факультеты мира.

— Я никогда не поступлю. Помнишь, я даже не ходила в школу, — обратная сторона домашнего обучения — колледжи считают, что сложнее тебя оценить. РАШД согласился, но иностранный университет, вероятно, не сможет получить доступ к моим данным.

Пол покачал головой.

— Ты сразу же поступишь, как только они увидят твою работу. Оксфорд сразу же примет тебя.

Примет? Мы оба взглянули наверх на разодранный портрет Пола, его глаза так же внимательно смотрят с холста, как и в жизни. И все равно, я не могла представить, что профессора в самой лучшей школе искусств увидят этот портрет так же.

— Важно, чтобы ты выбрал правильную работу. Я это знаю. Ты занимаешься исследованиями, которые перевернут мир. Я просто рисую.

— Я просто решаю формулы. Ты создаешь произведения искусства, которые будут иметь значение еще долго после того, как моя научная работа будет казаться обыкновенной.

Я рассмеялась:

— Вряд ли.

— Но возможно. Твои мечты так же важны, как мечты любого другого человека. Твоё будущее так же важно, как и моё. Я хочу пойти на компромисс, если это нужно, для того, чтобы мы были вместе, но не нужно идти на компромисс даже не начав.

— Для меня это не имеет значения, — сказала я. — Я не гений, в отличие от вас.

— У тебя нет влечения к науке. Но интеллект проявляется не только в этом. Я бы никогда не хотел отобрать у тебя карьеру художника, так же, как ты не хочешь отбирать у меня исследования, — приподнявшись на локте, Пол посмотрел на меня сверху вниз, почти угрожающе. — Прекрати сравнивать себя с нами. У тебя свой собственный талант. Покажи миру, на что ты способна, Маргарет. Ты даже не видишь, насколько ты удивительная.

Бывают минуты, когда неловкость спадает с Пола и он говорит как раз то, что надо. В такие минуты я чувствую, будто таю, что мы сливаемся вместе, становимся не двумя отдельными людьми, а одним целым.

Тот вечер был таким же.

— Эй, — тихо сказала я. — Мама и папа собираются на конференцию в Токио через несколько недель. Ты не едешь с ними, правильно?

— Мы решили, что не надо.

— Ну, тогда может быть, — мои щеки загорелись. — Ты останешься на ночь?

Мы были бы в доме одни. Нигде рядом не было бы членов моей семьи, которые и так уже слишком много знают о моей личной жизни. Вместо этого мы могли бы быть вместе, и между нами абсолютно ничего, всю ночь.