Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 99

Однако же, увидев главную жену отца, я попыталась ей улыбнуться и низко поклонилась. Она — хозяйка этого поместья. И, когда мне будут искать жениха, слово ее будет весомо. Она может устроить так, что меня отдадут молодому чиновнику, назначенному в дальнюю провинцию — и я, быть может, никогда уже не вернусь в столицу. Или может посоветовать нашему господину отдать меня старому, совсем старому чиновнику. И, может быть, даже не первой женой. Может быть, только одной из наложниц, которую его жены, более старшие чем я по статусу, будут меня обижать.

Когда мы все расселись — дамы за ширмами и занавесами, а мужчины открытые друг другу — и когда дождались отца, сменившего одежды, но по-прежнему носящему эбоси, слуги внесли крохотные маленькие столики на ножках, а на них — море разнообразных маленьких тарелочек, лакированных, кое-где даже с золотыми узорами или пылью золотой, безумно красивых. Я смотрела на них, как зачарованная! Впрочем, еда, разложенная на них, была сама по себе тоже очень хороша. Когда передо мной поставили поднос — передо мной последней из присутствующих господ, как самой младшей по возрасту и статусу — мне мою еду страшно было есть, до того она была красивая!

Варенный рис, ослепительно белый в темной посуде. Суп. Три закуски. Соления из выращенных в Киото овощей: тонкие кусочки репы, замоченные в уксусе с морской капустой и красным перцем, а также баклажаны и сисо, приготовленные вместе. А потом я заметила перламутровые вставки на столике-подносе и, сдвинув тарелки, долго разглядывала это чудо, переливающееся радугой. Потом, вдруг подняв взгляд, увидела, что отец смотрит на меня и улыбается. И что-то господину, сидящему рядом с ним, шепнул.

Время шло. Я совершенствовалась в игре на кото и бива. Изучала образцы каллиграфии, принесенные мне отцом и училась их копировать. Училась подбирать ароматы. Разучивала стихи из антологий и семейных сборников.

Все наперебой восхищались мной. Но, может, просто я была единственной его дочерью? Может, поэтому?.. Хотя в словах приветливой госпожи Восточных покоев я как-то не сомневалась, да и к двум из моих пяти служанок я испытывала добрую привязанность.

Но, все-таки, я была единственной дочерью моего отца. Да, сыновья могут выслужиться на придворной службе. Они могут прославиться в музыке, поэзии, живописи. Но дочери — это самое ценное. Если отец найдет своей дочери богатого и влиятельного жениха. Он даже дедушкой следующего наследника престола стать может! Я слышала разговоры служанок, вольно или невольно. Я поняла, что даже девочка из провинции может стать полезной, если отдать ее в императорский дворец или за очень влиятельного сановника.

Порой в мое сердце проникали злые и обиженные мысли: «Не будь я единственной его дочерью, разве разыскал бы он меня?». Или же его позвала в нашу с матерью усадьбу моя кормилица, тайком, пока моя бедная мать еще была жива или, наоборот, когда ее уже не стало, чтобы отец мой приехал за мной, если не из любви к умершей своей любовнице, так хотя бы, чтобы позаботиться об их общем ребенке?..

Еще мать при жизни говорила мне, что у нас не осталось в живых родственников по ее линии. Вот как ее отец получил назначение на должность в дальней провинции, так вся его семья туда и переехала. Но ни дед мой, ни супруга его не выдержали суровой жизни в провинции. Как и двое старших братьев моей матери. Как и ее младшая сестра. Выжила только моя мама. Стараниями верных слуг, стойко терпевших все лишения и невзгоды, не ушедших к другим господам. Но слуги были старые. Какие-то из слуг умерли бездетными. А одной супружеской четы родились две дочери — и их отдали замуж, одну даже за господина из столицы, правда, невысокого ранга. Мать моя даже настояла на этом, чтобы хотя бы у дочерей ее верных слуг была спокойная жизнь. О, моя бедная добрая матушка! Но, впрочем, дочка другой супружеской четы, служившей у нас, замуж выходить и оставлять нас не захотела. Хотя и случился у нее роман с каким-то из проезжих господинов. Но моя милая Аой, моя кормилица, моя нянюшка, осталась с нами. Вот только, что стало с ее маленьким сыном, мне неизвестно: она и хозяйка нашей усадьбы не говорили об этом при мне, а я сама и не расспрашивала.

Ох, что я могу? Я просто женщина. Слабая. Беспомощная. Они все решат за меня. Разве что я прославлюсь в каком-либо виде искусства. Но нет, я скоро поняла, что я была самой обычной. Просто девушка из знатной семьи.

Дни текли. Отец все более и более гордился моими успехами. Ранее он строил планы, кто из аристократов достоин того, чтоб стать его зятем. Сначала шептался об этом с госпожами Северных покоев и Южных. Потом начал говорить даже при мне. Сначала тихо, а позже — громко.

Со временем мой родитель начал подумывать о том, чтоб ввезти меня во дворец. Говорили, что наследник престола уже всерьез увлекся одной из своих наложниц.

«И что же? — читалось на лице моего отца, — Так же спокойно, как оставил предыдущую, принц оставит и эту. И что до того, что они произнесли любовную клятву? Он легко произнесет ее для тебя, Хару. Ты прекрасна. Ты займешь все его сердце, всю его душу и более никого не пропустишь туда. Придет время, когда ты родишь нового наследника престола. А я смогу тогда серьезно влиять на императора».

Но я сама прекрасно понимала, что если наследник когда-то и оставит одну из своих любимейших наложниц ради меня, то спустя время он так же спокойно сможет оставить и меня ради другой дамы.

А мне тогда останется только тосковать о его былой благосклонности да радоваться его редким визитам, случившимся из вежливости или только из жалости. Но, быть может, он подарит мне дитя? Тогда я хотя бы смогу вкусить радости и тяготы материнства.

Я не мечтала о чем-то большом. Отец, увы, мне рано показал, каким переменчивым может быть пылкое мужское сердце.

Как-то вдруг в столице поползли слухи обо мне. Я все же подозреваю, что это отец мой устроил. Что-то сказал обо мне кому-то, такое… такое…

Неожиданно у меня объявилось множество поклонников. Они жаждали взглянуть на меня хоть украдкой, убедиться, так ли я красива, как обо мне говорят, проверить, так ли я талантлива, как шепчут слухи. Они испортили забор, сделав в нем пять дыр чем-то острым. И, судя по размеру, они туда ходили компаниями, подсмотреть, не пройду ли по тому внутреннему дворику я.

Отец, конечно, иногда отправлял слуг упрашивать подглядывающих господ не стоять за забором, но как-то не очень сразу. И иногда даже забывая прогнать их. Так что случалось, что по часу или по несколько мужчины, юные, зрелые или даже старые — но старые всех реже — за забором все-таки стояли, стояли да смотрели. Выжидали. Томились. Мечтали меня увидеть. И слуги наши те дыры не спешили заделывать. Но мне, впрочем, мой господин запретил ходить по тому дворику в ближайшие месяцы. А если очень уж понадобится, строго-настрого наказал лицо прикрывать рукавом или веером. Причем, веером самым дорогим из всех — веер мой отец у лучшего из мастеров столицы заказал.

Полагаю, отец был не последним, кто приложил руку к распространению этих слухов о моей несказанной красоте и моих нескончаемых достоинствах.

Спустя неделю или две все эти новоявленные поклонники осмелели и вздумали мне писать. Красивая бумага, роскошная вязь иероглифов, ветки цветов, приложенные к посланиям. Отец мне наказал в ближайший месяц молчать.

Я испугалась, что эти мужчины и юноши уйдут, разгневавшись.

Но нет. Они ходили часто, стояли, ждали, томились, мечтали…

И писем через месяц стало больше. Мне уже каждый день приносили десятки посланий от воздыхателей. Я не хотела даже смотреть на написанное. Шутка ли, столько всего прочесть и всем ответить! Отец читал все послания. Выслушивал сведения, собранные госпожами Северных и Восточных покоев через слуг. А мне он принес свитки с копией Манъесю — и велел учить стихи из этой антологии.

В конце Седьмой луны отец стал временами приносить чьи-то письма мне, велел читать и мне их и даже отвечать на них. Тем, кого он счел достойными переписки со мною. Уже настаивал, чтоб отвечала тем господам.