Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 139

Но что поделать?.. Мы жили скромно, но я не знал другой жизни и ни о чем другом как-то и не мечтал. Разве что начать выходить в море, как папа и дед. А то деду скоро станет совсем трудно.

А потом врач на осмотре попросил вдруг позвать в школу мою мать. А потом мы внезапно поехали в город, к дальним родственникам. Я счастлив был пуститься в первое мое путешествие по новым краям, увидеть других людей. А глаза у мамы почему-то были заплаканные. Но я тогда ничего не понял. Я тогда не понимал ничего.

И не к родственникам мы почему-то поехали, а в больницу. Я удивился. Я боялся, что с мамой что-то случилось. Я испуганно спросил, все ли у нее хорошо. Но она, устало улыбнувшись, тихо ответила: «Да, сынок». И я, получив ее ответ, совсем успокоился. Я тогда не думал ни о чем. То есть… может, там кто-то из наших родственников теперь работает?..

Но там наших родственников не нашли. Мама почему-то отдала меня врачам и торопливо ушла.

Они долго меня мучали. Мы остались в больнице на всю ночь.

Утром меня разбудили рыдания матери. Я схватил ее руки, сжал в своих и потребовал сказать, что случилось и кто у нас умрет?..

Она долго не могла успокоиться, а потом едва слышно сказала:

— Ты. Ты, должно быть, рано умрешь.

Так закончилась моя спокойная жизнь.

Мы, конечно, навестили родственников, получили от них, почему-то хмурых и невыспавшихся, много гостинцев и поехали на поезде назад.

Я теперь узнал, что моя жизнь не навсегда.

Что у меня какое-то другое сердце.

Я с таким долго не проживу.

Обычно, как все, жить не смогу. Мне нельзя слишком много и слишком резко двигаться. Мне теперь бегать нельзя.

Тот вид болезни никто не лечил.

Никто не умел.

Так закончилась моя спокойная жизнь.

Так, в один день моя жизнь была разрушена. Родители, испугавшись за меня, запретили мне играть с другими детьми. Единственным дозволенным мне развлечением осталось чтение. То есть, осталась еще учеба, но учиться я и прежде не любил. Да, я ходил в школу, но когда все бегали и играли, я сидел где-нибудь в стороне и только смотрел. Даже вскакивать и громко кричать мне было нельзя. Даже когда наш класс и команда нашей школы выигрывали. Даже когда вдруг проиграли. Мне «рекомендовали воздержаться от острых эмоций». Это было ужасно уныло. Тоскливо.

Прежде я жил обычной жизнью, но внезапно утратил все привычные мне удовольствия. Настоящую ценность здоровья я понял только тогда, когда заболел. Уплывшая рыба кажется большой, ага.

Мне было уже двенадцать лет, когда в наш дом пришел какой-то молодой врач. Он сказал:

— Я читал документы в архиве осакской больницы. И про ваш случай. Сейчас у врачей всего мира мало опыта лечения этой болезни. То есть, кто-то уже пытался, но те пациенты умерли, во время операции или спустя несколько дней. Но я хочу изучить эту болезнь! Больше, чем мои предшественники. Я хочу победить ее! — он сжал кулаки, яростно блеснули его черные глаза, правда, под взглядом растерянным дедушки и, заискрившимся надеждой, мамы, он смутился, плечи поникли, — Но у меня тоже нет опыта. Я только читал записи других врачей. Переводил статьи заморских ученых, потерпевших неудачу. Я… — он замялся, но все же сказал. — Я хотел бы прооперировать вашего сына. Но, увы, я не могу вам гарантировать, что он выздоровеет. Что он будет жить, — он смутился еще больше, — Простите, что я обратился к вам с такой просьбой.

Услышав его слова, моя мать зарыдала, а отец глубоко задумался. Дед серьезно взглянул на меня. Врач записал нам свой адрес, телефон, имя и фамилию и уехал. У него даже визитки еще не было. Очень молодой. Наверное, и в других операциях у него тоже могло не хватать опыта.

После того, как он ушел, кутаясь в старый, простой плащ, в доме стало пугающе тихо. Прошло всего часа два-три, но они показались вечностью.

Все молчали. Все смотрели на меня с жалостью. Сестры, старшая и младшая, смотрели, как я нервно ходил туда-сюда с книгой, и плакали. Бабушка сбежала готовить еду, вдруг уронила тарелку — и звук бьющейся посуды в тишине и всеобщем молчании вышел ужасно резким и оглушительным. Все дернулись, где я теперь сидел. Дернулся я. Дернулось и странно забилось мое сердце от охватившего меня ужаса. Они ведь не дадут меня ему убить?.. Хотя… я вполне мог умереть и сам. Когда-нибудь я умру. Раньше других. Это тоже пугало.

Даже при том, что души умерших возвращаются на праздник Обон и я тоже, должно быть, вернусь. Тогда меня будут встречать сестры, потом они с мужьями и их дети. Они будут ставить угощения для меня и других умерших, делать фигурки из овощей, на которых мы будем кататься. Но почему-то я этого не хочу! Совсем-совсем не хочу уходить так! Странно, с чего вдруг вспомнил про Обон?.. Сегодня вспоминать о нем было жутко.

Бабушка опять разбила тарелку. Мама, вздохнув, вскочила и побежала ей помогать, не слушая ее ворчанье, что та хотела побыть одной.

Примерно через час — я уже устал за часами следить — дедушка подошел ко мне и сжал мою руку.

— Такэси, а что бы выбрал ты сам?.. Увы, есть вероятность, что эта операция будет опасной. Шансы, что тебя вылечат, малы. Врач не стал врать. Но всю жизнь прожить больным и хилым не менее ужасно, чем внезапно умереть. Скажи, ты сам хотел бы попытаться изменить свою жизнь?..

Но мне было только двенадцать лет! Для меня, ребенка, это был ужасный выбор!

— Я обещаю, что поддержу любое твое решение, — добавил дедушка.

Но позволят ли отец и мать мне самому совершить такой сложный выбор?.. Но… если бы они и позволили… что я должен был выбрать?! Конечно же, я боялся умереть из-за операции. Жить с разрезанным сердцем. И еще я страшно боялся вырасти слабым. О, зачем дедушка спросил у меня, что бы я хотел выбрать сам?! Зачем я вообще смог родиться, с таким-то ужасным телом?! Почему они так рано это узнали, эти врачи?.. О, эта жизнь так несправедлива!

Прошел еще один час, но родители молчали. Глава семьи сидел рядом и внимательно смотрел на меня. Я смотрел на часы, избегая встречаться с ним взглядом.

Я не знал, что мне выбрать, если к моему мнению все-таки прислушаются. И время тянулось так мучительно! Эта вся моя жизнь… моя отвратительная жизнь! О, почему я получил ее именно такой?! Те, кто стали калеками на войне, хотя бы защищали свою родину! Хотя бы успели сделать что-то красивое! Хотя бы попытались. А я… я даже попытаться не могу! Те, кто стали калеками после несчастного случая, до того часть детства или даже часть взрослой жизни спокойно жили! А я… я с самого начала был таким. И зачем врачи рассказали? Лучше бы я счастливо бегал, а потом внезапно упал!

— У тебя хотя бы есть выбор! — шепнул мне дед. — Не у всех он есть. Можно сказать, тебе повезло.

— Нет! — сердито сжал кулаки, — Какое же это везение, если я могу умереть прямо у него на столе?!

— Так… отказываешься? Не хочешь даже попытаться?..

— Я не знаю, — плечи мои поникли, — Я ничего не знаю. Совсем.

— Тогда думаем дальше, — он улыбнулся.

Погода испортилась. Темные-темные тучи закрыли собой все небо, хлынул ливень. И росчерк молнии, казалось, раскроил небо пополам. Как и мою жизнь… то обследование. То признание внезапно приехавшего молодого врача. Я не хочу быть подопытной крысой! Даже если благодаря моей смерти другие смогут жить!

Мне стало нестерпимо больно. Вскочил и бросился на улицу. Дедушка кинулся за мной, но на улице поскользнулся на луже, упал. Я очень любил его, но я не хотел выбирать. Мне хотелось только одного: убежать далеко-далеко. От этой жизни. От родителей, которые сделали меня таким. Таким ужасным. Бесстыдным. Но я хотел убежать!

Хоть куда-нибудь. Далеко-далеко. И не вернуться! Просто пробежать, хотя бы один единственный раз! Наконец-то побежать несколько лет спустя. Наконец-то пробежать под дождем, чувствуя себя свободным и чистым! Даже если мне придется заплатить за мой побег жизнью.

Я бежал долго-долго. Я еще не разучился! Хотя намного больше уставал. Но я страшно боялся, что они бросятся за мной.