Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 126

— Что там?.. — спросила, не дождавшись.

— Я бы с лисами-оборотнями поговорил!

От растерянности споткнулась, но он меня подхватил, мешая упасть. И, на всякий случай, сразу не выпустил.

— А почему именно с кицунэ?

— Не знаю, — он задумчиво шею со спины протер, — Просто хотел встретить лиса-оборотня. Такая глупая детская мечта. Почему-то именно кицунэ. И почему-то именно лиса. Может, мы бы смогли подружиться? И, может, даже названными братьями стать? А он бы мне показал другой, волшебный мир? Так, ерунда… Просто тогда я еще не работал, и нам было еще тяжелее. И мне оставалось только мечтать. Это потом я решил, что больше в сказки верить не буду. И мечтать больше не буду. А просто буду пытаться сделать что-то. Что-то полезное и интересное мне, но в реальной жизни. Ну, вот, учусь.

— Понятно, — серьезно кивнула.

Все-таки, он интересный мальчик! Здорово, что мы с ним познакомились. Хотя и совершенно случайно.

— Так вот… че я сказать-то хотел? — озадачился мой спутник.

Смущенно сказала:

— Прости, что отвлекла.

— Да, ничего! Невелика беда!

Мы какое-то время помолчали. Уже приближалась моя улица. Но Рескэ остановился, не дойдя. Кажется, на всякий случай.

— Иногда в сказках был монах. Иногда старый, иногда — молодой. Или нищий. Он приходил к людям. К разным. Если люди были к нему добры — он дарил им что-то волшебное. Или у них после его ухода случалось что-то хорошее, иногда прямо очень необыкновенное. Правда, в основном, он помогал беднякам. Тем, которые оставались добрыми и отзывчивыми к чужой беде даже в трудностях, временных или постоянно даже если бедными жили, но готовы были помогать другим.

— Кстати, да… вроде бы был такой сюжет?.. Про монаха точно!

— Так вот, я думаю… — Рескэ озадаченно потер подбородок, — А если этот старик — не простой какой-то старик? А ками или бодхисаттва?

— Ой, а ведь в некоторых историях бодхисаттвы являлись праведным людям! — хлопнула в ладоши.

— Так вот, — мальчик уже задумчиво нос почесал, кончик, потом переносицу, — А если… то не Нищий? А настоящий бодхисаттва?

— Или… Не, странно, наверное.

— Нет, ты скажи, — попросил он.

— Ну… это… — смущенно замолчала, надолго, но он, впрочем, спокойно ждал, когда у меня появится желание договорить, ничем не выдавая своего интереса или волнения — и дождался таки, — Когда он сказал, чтоб звала его Бимбо, можно просто даже Нищий, мне вдруг почему-то вспомнилось, что есть такой Бимбо-но ками, Бог бедности.

— А может… — растерянно выдохнул Рескэ, — Ведь кому как не богу бедности знать, как жила прежде Хикари? И… если такое божество существует… Если оно видит судьбы всех бедных людей. Или, как старый ками, вообще всех людей судьбы видит, то… почему он именно Бог бедности? Может быть, потому, что следит, как люди себя ведут в бедности? Остаются ли отзывчивыми или озлобляются?

— Может, он даже награждает иногда самых терпеливых?

— Или просто следит за бедняками?

— Сеоко, пригласи своего друга к нам на чай?

Мы отпрыгнули от моего отца, незаметно как-то подошедшего к нам. Правда, в одну сторону отпрыгнули. Отец был в деловом костюме, хотя уже и без сумки. Видимо, придя с работы и не обнаружив меня, отправился меня искать по улицам или у дома караулил. И разглядел нас, пока мы тут стояли неподалеку и болтали. Ой, а сколько он услышал?!

— А кто такая Сеоко? — рассеянно спросил мой спутник.

Первым засмеялся мой папа, потом уже я. Потом, сообразив, что так и не спросил моего имени, а Хикари как-то при нем моего имени не называла… В общем, он запоздало понял, что Сеоко — это была я. И сам уже рассмеялся над своей ошибкой. Он умел смеяться над своими ошибками.

Папа снова пригласил мальчика к нам в гости. Но тот заизвинялся и быстро ушел, сославшись на какие-то неотложные дела. Что подрабатывает по вечерам, промолчал. Странно, ведь в этом-то как раз ничего стыдного нету. Стыдно как Минако отбирать деньги у младших, слабых и трусливых. Или просто таких добрых как Хикари, которая все терпела, хотя у нее самой семья бедная — и каждый подарок младшего брата был для нее как сокровище.

— Поздравляю, Сеоко! — сказал папа, когда мы уже были дома, а он только что закрыл входную дверь, — У тебя появился первый парень.

— Во-первых, почему первый?.. А во-вторых…

— Уже не первый? — мужчина растерялся.

— Нет, просто… Ты так сказал, будто их еще будет целая очередь. По номерам.

Отец как-то странно усмехнулся, снял ботинки и отправился мыть руки. Потом уже, когда мы сидели с намытыми руками на кухне, и он снимал полиэтиленовую пленку, которой закрыл тарелки с горячим ужином, опять завредничал:

— Но, все-таки, с появлением парня тебя поздравляю. Моя дочка уже взрослая, на нее мальчики уже внимание обращают.

— Папа! — возмутилась я, — Перестань смеяться надо мною! Какой такой парень вдруг?..

— Я его уже во второй раз вижу, как тебя домой провожает, — он усмехнулся.

Вот вредный!

Проворчала:

— А ты подглядывал за мною, что ли?! Шпионил за мной?

— Я просто волновался за тебя — и постоянно смотрел в окно. Вдруг увидел, что ты наконец-то возвращаешься — и даже не одна. Но чего ты так злишься, не понимаю! Здорово же, когда можно уже ходить вдвоем, когда кто-то хочет тебя провожать.

И папа вдруг тяжело вздохнул и отвернулся. Наверное, вспомнил нашу исчезнувшую маму. И я тоже вздохнула, вспомнив ее. Долго ее нет. Вот уже около двух месяцев. Где она?.. Как?.. С кем?.. Почему ушла?.. И до чего же трудно, когда есть такая тайна, мне не раскрытая, отгадки которой я, возможно, никогда и не узнаю!

— Как твои дела? — спросил мой последний родной человек, оставшийся рядом. Хотя и сегодня была не пятница. И, уж тем более, не суббота, когда мы договорились слушать меня о моих делах.

Тихо ответила:

— Идут.

— Куда?..

Помолчав немного, грустно призналась:

— Не знаю. Они не докладывали.

И даже папа как будто что-то скрывает от меня. И не только об исчезновении мамы. Если он что-то скрывает, то можно и мне?..

Вздохнув опять, приступила к ужину. Тем более, папа его так заботливо приготовил для меня. Рис, омлет с овощами, говядина с грибами.

— О чем вы с ним разговариваете? — поинтересовался папа, когда моя тарелка с рисом уже почти опустела, а тарелка с добавками к рису — опустела наполовину.

А, нет, вру. На две трети.

Расплывчато ответила:

— О сказках.

— О тех, которые я тебе рассказываю? — оживился мой рассказчик.

Многозначительно призналась:

— Вообще.

Ведь «вообще» — это значит «обо всех» и «о всяких разных». То есть, подразумевает, что и про папины истории я тоже рассказала другу. Кажется, можно мне называть другом Рескэ?.. И мне не хотелось признаваться, о чем мы с ним говорили.

— Какая ты стала таинственная, — усмехнулся папа.

Проворчала:

— Я такая же.

Вроде. Или, все-таки, я тоже изменилась?..

Он задумчиво посмотрел, как я доедаю. Потом уточнил:

— Скоро выпуск из школы. Волнуешься?

Бодро мотнула головой. И прожевав последнюю часть риса, проглотив ее, радостно объяснила:

— Нет, потому что в средней школе мы будем вместе с Аюму! Даже если только на один год!

— Рад, что смог тебя чем-то порадовать, — папа легонько погладил меня по голове и поднялся.

Посуду мыть мне не дал, сказал, что сам справится. Хотя бы сегодня.

— Кстати, я тут новости смотрел… — добавил мужчина задумчиво.

Зевнув, спросила:

— Что-то интересное? — правда, новая мысль заставила меня подпрыгнуть и кинуться к нему, вцепиться в его руки, — Что-то случилось с мамой?!

— Нет, не с ней, — отец покачал свои руки вместе с моими, сжимавшими его, потом добавил грустно: — Но, даже если Кими там была, то с ней бы ничего не случилось.

Напрягшись, спросила:

— А что там?..

— Случай в самолете, летевшем из Японии в Европу — отец нахмурился, — Думали, что разобьется. И пассажиры это поняли, панику подняли. Но, к счастью, обошлось. Они сумели благополучно приземлиться в ближайшем аэропорте. Хотя и не в том, в каком планировали.