Девушка из Дубровника - Жилло Анна - Страница 47

— И что будет?

— Увидишь.

И тут я вспомнила, откуда мне знакомо это слово — флоутинг. Кто-то из девчонок на работе рассказывал про бассейн с соленой водой в темной камере. Ощущение полной невесомости, бестелесности. Нирвана. Но вряд ли бы Глеб привел меня сюда только из-за этого. И снова предвкушение чего-то необычного, запретного отозвалось дрожью и горячим холодом желания. Я спустилась по лесенке в бассейн с мелкой стороны, где было примерно по плечи, надела маску и легла на воду, раскинув руки.

Сначала ничего не происходило. Я просто лежала в теплой воде, в полной темноте и тишине, слыша только тихий гул крови в ушах. И вдруг все исчезло. Исчезла вода, исчез бассейн. Исчез мир. Вокруг было безграничное, бесконечное пространство, открытый космос без единой звезды, и я плыла, парила бестелесным духом, но при этом все мои ощущения обострились до крайности.

Я вспомнила книгу, которую читала. В ней героиню магическим образом лишили тела, однако все телесные чувства остались при ней. Тогда я не могла себе представить, как это возможно, но сейчас испытывала то же самое. И — кое-что еще.

Дикое, сумасшедшее желание близости — такое же, как на Бобаре, когда Глеб занимался ежиными иголками в моей ноге. Ожидание. Нетерпение.

Я не услышала, как он вошел в воду и оказался рядом со мной, — почувствовала. Как будто пустота вокруг стала осязаемой. Она ласкала мое — несуществующее! — тело невесомо, нежно, и в то же время обжигающе страстно.

Глеб не касался моей кожи, он проводил ладонями в нескольких миллиметрах, и струйки воды, бегущие под ними, повторяли его движения. Это было похоже на то, что он делал со мной днем, но только намного тоньше, чувственнее, и я кусала губы, чтобы не шевелиться, не стонать от удовольствия и напряжения. На мгновение я вспомнила, что нахожусь в воде, и промелькнул страх захлебнуться, но тут же всплыло другое: «Насколько ты мне доверяешь?»

Меня окутывала волшебная пустота, мягкая, как невесомый пух. Каждое ее прикосновение отзывалось во мне, как будто струна пела под искусными пальцами музыканта. Под зажмуренными веками змеились цветные вспышки, похожие на молнии немой грозы. Я вдыхала свежий запах воды и пряный, терпкий запах мужского тела, заставлявший сердце биться еще сильнее.

Я вся была как один оголенный нерв, раздраженный, растревоженный слишком изысканной лаской. Теперь хотелось чего-то более существенного, весомого — и Глеб словно услышал меня. Медленные касания его пальцев по сравнению с негой водяных струй были приятно тяжелыми, и от них разбегались сотни, тысячи мурашек, похожих на слабые разряды электрического тока. Я по-прежнему находилась в черной тишине, но теперь она была плотной, похожей на атласное покрывало.

Одной рукой Глеб поддерживал меня под поясницу, другой гладил мою грудь, живот, бедра — твердо, властно, почти грубо, и контраст был таким сильным, что я не смогла сдержать стон. Теперь никаких запретных зон не было, его рука пробежала между сведенными ногами, пальцы скользнули внутрь, нашли самые чувствительные точки, от которых по всему телу разошлись сладкие медовые волны — как круги от брошенного камня. Они становились все выше, шире, и снова тонкой иглой укололо: как бы не уйти под воду, не захлебнуться. И тут же страх смыло самой мощной волной, накрывшей меня с головой.

Удерживая над водой, Глеб прижал меня к себе и впился в губы совершенно безумным поцелуем. Отрываясь на мгновение, он, наверно, шептал что-то не менее безумное, чего я не слышала, и снова целовал меня — в губы, в шею, в грудь. Я не могла видеть его, и мне казалось, что его губы, руки — везде. Он вошел в меня — сильно, глубоко, и я едва удержалась, чтобы не вцепиться ногтями в его плечи, не от боли — от невыносимого блаженства.

По частому дыханию, по легкой дрожи рук на моих бедрах я поняла, что Глебу не понадобится много времени, и сжала мышцы внутри. И тут же почувствовала, как сильнейшая судорога одновременно пробежала по нашим телам, свивая их сияющей спиралью в одно целое, усиливая наслаждение малейшим движением.

Переведя дыхание, Глеб снял с меня маску, бросил ее на бортик бассейна. После полной темноты тусклые отсветы уличных фонарей показались мне ослепительно яркими. Я видела, как шевелились его губы, когда он говорил что-то, еще крепче прижимая меня к себе. Он целовал меня, снова и снова, а вода, вдруг ставшая приятно прохладной, плескалась вокруг нас, пытаясь остудить разгоряченную кожу…

Глава 35

5 сентября

Летчик открыл в кабине форточку (разве у самолета есть форточки?), высунул голову, посмотрел на меня и сказал по-английски: «Thrice five». Я видела его прямо из комнаты, через потолок и крышу. Пассажиры смотрели в иллюминаторы, расплющив носы об стекло.

Вздрогнув, я открыла глаза и повторила про себя: «Трижды пять. 5.55». Самолет с грохотом заходил на посадку. Беруши валялись на тумбочке, как две ягоды облепихи. Мы с Глебом лежали, крепко обнявшись, под одной простыней, на одной подушке.

— Привет! — сказал он, открыв глаза.

— Привет, — ответила я. — Ты не храпел? Или я не слышала?

— Не знаю. Что там за периметром?

Я выбралась из его объятий, выпуталась из простыни и выглянула на балкон. Тяжелые тучи висели так низко, что до них, казалось, можно было дотянуться рукой. Вполне по-питерски. Ни единого просвета. Все как обещали.

— Ну что, ударим автопробегом по пьянству и алкоголизму? — спросил Глеб, высунувшись из ванной с зубной щеткой за щекой. Из-за нее фраза прозвучала так, как будто алкогольный процесс уже начался.

— Давай. Только сначала к Кристану заедем.

— Боишься, что на обратном пути сова будет уже никакая?

— Ну… наверно, — призналась я. — Не хотелось бы что-нибудь забыть. Еще раз возвращаться будет уже неловко.

Вообще-то погода была совсем не для прогулок — душно, влажно. Но Глеб сказал, что гулять особо мы и не будем. Ну, разве что совсем немного — пофотографировать красивые виды. Можно было, в принципе, заехать в Стон — небольшой старинный городок, но я, покопавшись в интернете, сделала вывод, что он мало чем отличается от Цавтата. Разве что крепостной стеной — но похожую мы уже обгуляли в Дубровнике.

Позавтракав в «Между прочим» (я упорно отказывалась называть пиццерию «By the Way» или «У дороги»), мы немного проехали и свернули к моей гостинице. Я поднялась наверх собирать оставшиеся вещи, а Глеб пошел разговаривать с Кристаном.

Очистив шкаф и тумбочку, я сложила вещи в чемодан и села за столик на балконе. Ласточки носились у самой земли с истеричными криками, сновали между ржавыми прутьями арматуры. Самолеты снижались и набирали высоту с размеренностью часового механизма. На балконе соседней виллы курил все тот же пузатый мужик в трусах. На секунду мне показалось, что все события последних дней мне приснились. Сейчас я соберу пляжную сумку и пойду загорать на камни. Одна.

Кристан заявился вместе с Глебом. Разумеется, он был страшно недоволен, но все-таки вернул мне часть денег. Попросив при этом не писать отзыв на Букинге. Он расхаживал по всему номеру, заглядывал в шкафы и тумбочки и что-то бурчал себе под нос.

— Пришел проверить: а вдруг ты украла чайные ложки, — шепнул Глеб мне на ухо. — Или швабру.

Я фыркнула, но тут же сделала серьезное лицо, когда Кристан повернулся ко мне.

— Надеюсь, вы не пожалеете, — сказал он. — Потому что обратно я вас точно не пущу. Не женщина, а проблема.

Я отдала ему ключ, Глеб подхватил чемодан, мы спустились вниз, сели в машину и расхохотались.

— Поняла, заноза в заднице? — Глеб положил руку мне на колено. — Обратно он тебя не пустит. Все, Кит. Рубикон перейден, мост взорван, понтоны утоплены.

Мы выехали из города и направились в сторону Дубровника. Я сидела, прикрыв глаза, вспоминала самые волнующие моменты вчерашнего дня и ночи и улыбалась. И в самый разгар этих сладких грез голос Глеба заставил меня вздрогнуть: