Охотники каменного века
(В дали времен. Т. VII ) - Андреев Леонид Николаевич - Страница 16

Питек бросил ворох у входа в пещерку и скрылся в ней, но сейчас же высунулся и утащил ветки к себе.

Тинг не мог разглядеть, что там делает питек.

«Ветви грубы для подстилки, — решил Тинг. — Может быть, он делает из них потолок?»

В пещере был пол и были стены, но вместо потолка зияла щель: пещерка вытягивалась вверх трубой.

Тинг пополз вокруг вороха, к обрыву сбоку пещеры и заглянул в нее.

Он успел разглядеть травяную подстилку и свисавшие сверху ветви. Между травой и ветвями ворочался питек.

— Гхааааа…

Рев оглушил Тинга. Он прыгнул к вороху и заметался, ища щель.

Щель исчезла…

Тинг не помнил, как снова очутился в чаще.

Плоские корни отходили от фикусов, как широкие доски. Прислонившись к такому корню, Тинг чувствовал себя спрятавшимся за ширмой. Пробегая мимо раскидистого куста лапортеи[8], увешанного гирляндами бледно-лиловых ягод, он задел рукой лист, и теперь мизинец мучительно жгло. Тинг прикладывал к нему землю, но боль не проходила.

— Проклятая яванская крапива, — бормотал Тинг, дуя на палец и притопывая ногой: ему не стоялось от боли. Она была так сильна, что хотелось кричать, и он кричал бы, если бы не питеки.

В тесной путанице ветвей, среди листьев, виднелись огромные плоды дуриана[9]. Питек, сидя на толстом суку, держал плод на коленях. Он сдирал с него кожу, усеянную шипами, подковыривая ее пальцем. Два детеныша ерзали на соседней ветви, хватаясь за сучки.

Содрав с дуриана кусок кожи, питек запустил руку в плод, словно в горшок с густой сметаной. Выгреб из него белоснежную мякоть и широко раскрыл рот.

Он громко зачавкал и облизал ладонь. Съел всю мякоть и, выплевывая семечки, раздвинул колени: пустая кожура запрыгала по ветвям.

Плодов было много, и некоторые висели возле питека. Поглядев на них, он приподнялся и перелез выше. Осмотрел плоды и осторожно охватил ладонями один из них, кем-то слегка объеденный.

Тинг на миг забыл о мизинце, так поразил его выбор питека: конечно, объеденный плод был спелее других.

«Самые спелые груши — объеденные осами, — вспомнилось Тингу. — Но какая оса объела эту громадину?»

Детеныши перебрались на тот же сук и чмокали губами. Один тронул дуриан пальцем, укололся и сморщился. Дотронулся до плода снова. Он протягивал и отдергивал руку, как встретившая ежа кошка трогает его лапкой.

Питек протянул детенышам на ладони белую мякоть плода. Две руки малышей столкнулись над комом и вцепились одна в другую. Ком свалился. Детеныши подобрали остатки, толкая друг друга лбами: лизали сук, испачканный белой мякотью.

Они ели так, словно хотели съесть все плоды на этом дереве. Питек срывал дуриан за дурианом, и всякий раз к нему тянулись руки, а губы вытягивались и чмокали. Едва запустив руку в плод, он уже следил за детенышами, и только сердитое ворчание позволяло ему донести белый ком до своего рта. Он отталкивал детенышей, но те не унимались. Казалось, они совсем не боялись ворчания питека и, еще не успев проглотить, снова тянулись к нему.

Слюна наполнила рот Тинга. Он как будто ощущал вкус дуриана и его запах: смесь чеснока с тухлым яйцом. Запах, к которому он привык сразу, навсегда покоренный неповторимым вкусом этого плода.

Сорвав дуриан величиной с голову, питек не удержал его. Плод скользнул по суку и, сбивая листья, упал на землю. Держась рукой за сук, питек перегнулся, глядя вниз. Белая мякоть выползла из лопнувшей кожуры, и сейчас же около нее замелькали рыжие бабочки.

Питек полез вниз. Он спускался, цепко хватаясь за суки оттопыренным большим пальцем ноги. На последнем суку присел, озираясь и чего-то ища. Прилег, вытянулся вдоль сука и дотянулся до толстого стебля лианы, висевшего близ ствола. Подергал лиану и спустил ноги. Полез со ствола, держась одной рукой за лиану, другой обнимая ствол, а ногами цепляясь за кору.

Подойдя к лопнувшему дуриану, он сел, широко раздвинув вытянутые ноги и прислонившись к толстому стволу.

Детеныши быстро сползли с дерева по лиане, как по канату. Они опоздали: питек успел съесть дуриан. Поглядев на пустую кожуру и на питека, они сели рядом с ним, чмокая губами и облизываясь.

Едва сев, один из них поднялся: совсем близко пестрели ярко-оранжевые звездочки. Этими звездочками был утыкан ствол дерева. Они торчали на коре, словно приклеенные.

Тинг узнал полиалтею — дерево, цветы которого растут прямо из коры. Рыжие, черные и желтые бабочки стайкой кружились возле цветов, садились на них, взлетали, спугнутые осой, и снова садились.

Детеныш подкрался к дереву.

— Ху-ху-ху! — и ладонь хлопнула по цветку.

Спугнутые бабочки закружились у самой головы детеныша, но он не посмотрел на них. Пригнувшись к коре, он заглядывал под ладонь. Отнял руку от коры — и на землю упал потускневший желтый комок.

Новый удар ладонью — и опять оранжевая звездочка превратилась в бледный комочек.

Добыча не исчезала, она оставалась в руке, но так изменялась, что детеныш не узнавал ее.

Тинг ясно видел что-то вроде недоумения на лице детеныша, когда тот разжал ладонь. Поднятые брови и обиженно вытянутые губы, казалось, говорили: «Ничего не понимаю. Было одно, стало другое».

Детеныш сунул в рот раздавленный цветок и тотчас же выплюнул его. Повернулся и взмахнул рукой, ловя бабочку.

Пестро-зеленый комок упал с дерева, развернулся, и длинная древесная змея скользнула по земле. Детеныши замерли. Они глядели на пеструю зеленую полоску, не отводя от нее глаз, не двигаясь, даже не дыша. Рыжая бабочка, покружившись, села на голову детенышу — он не шевельнулся.

Змея уползла, а детеныши все еще смотрели на кустик, в котором исчезла зеленая полоска.

Тинг взглянул на питека. Тот стоял, прижавшись к стволу, и не сводил глаз с куста.

— Уйииии! Уйииии! Уйииии!..

Питек вздрогнул и обернулся на крик. Детеныши подбежали к нему — и снова все трое замерли. Они были неподвижны неподвижностью скрученной пружины, всегда готовой развернуться. Как и они, Тинг замер, как и они, был готов к прыжку. Сам не зная почему, он подражал их движениям.

— Уйииии! Уйииии!..

Между деревьями мелькала фигура. Молодой питек метался от дерева к дереву. Он визжал и ревел, но его рев походил на вытье. В смертельном испуге он хватался за лианы и не мог взобраться вверх по качающимся стеблям. Хватался за стволы, но руки его срывались с коры, а до первых ветвей было далеко.

Было очевидно, что опасность близка: об этом говорил его испуг.

Тинг не заметил, как это случилось: на луговине вдруг оказалось много питеков. Они ревели, размахивали кулаками, били себя в грудь, выли, визжали.

— Гхаааа!.. — вдруг заревел один, взмахнув руками. — Гхаааа!..

Тинг чуть не упал от этого рева, раздавшегося в нескольких шагах от него. Он машинально открыл рот, чтобы заорать диким голосом, но опомнился и прижал ладонь к губам.

Питек толкнул детенышей к лианам. Те уцепились за них — жалкие и дрожащие — и, обрываясь, полезли по ним вверх. Сжав кулаки и оскалив зубы, питек неуклюжими скачками побежал по луговине, и Тинг кинулся за ним, больно ударившись о корни фикуса, похожие на доски.

Пятнистой тенью выпрыгнула из-за дерева пантера. Метнулась в новом прыжке.

Молодой питек круто повернул, не удержался на ногах и упал. Пантера перелетела через него. Питек на четвереньках уполз за куст.

Пантеру не испугали вой и крики. Готовая к новому прыжку, она прижалась к земле и била хвостом по траве.

Она осматривалась, слегка поворачивая голову, и скалила зубы, прижав короткие уши к круглой голове.

Прыжок, второй… и взрослый питек отшатнулся: лапы пантеры царапнули землю в двух шагах от него.

Рев пантеры и рев питека слились, пятнистое тело поднялось, закрыв темное, и оба упали в траву.