Либо ты, либо я (СИ) - "Lirva" - Страница 37

- Наслаждайся доверием, - «пока можешь» - хочется добавить, но я молчу. Даже сдерживаюсь, чтобы не прикусить губу по глупой привычке, иначе он заметит.

Он приникает поцелуем снова, коленями раздвигает мои ноги, прижимается пахом к паху, и я чувствую его бешеное возбуждение. Руками шарю по его спине, надавливаю на лопатки, заставив прижаться живот к животу, едва не застонав в голос от удовольствия. В голове бьётся только позорное «наконец-то». Стыдно до чёртиков, но настолько невыразимо приятно снова ощущать это почти забытое чувство. Как мужчина, большой, тяжёлый, с терпким запахом, жёсткими руками и чуть колючим подбородком, прижимает тебя к кровати. Обдаёт тебя своей энергией так, что хочется не менее пылко ему отвечать. Это невозможно терпеть. Я практически срываю с Самойлова его дурацкие шорты и льну к плоти, прижимаюсь своей. Хочется закричать от восторга, хочется закрыть глаза и увидеть под веками цветастые всполохи, но нужно держать себя в руках. Кирилл обхватывает оба наших члена своей ладонью и, надрачивая, начинает ещё и толкаться. Старенький диванчик натужно скрипит под нами, и я царапаю спину этого неугомонного, приводя в чувство.

«С ума сошёл? Не ёрзай, Сонька через стену!» - шепчу едва различимо, но он понимает, кивает немного напряжённо, явно желая большей свободы действий, продолжает водить шершавой ладонью по стволам. В паху уже так мокро, сладко, что хочется… Хочется! Если не завалить его, жёстко поставить в коленно-локтевую и отыметь, то хотя бы самому поддаться, раскрыться, дать ему всё, чего он хочет, что бы это ни было. Но нельзя! Не хочется думать, что я готов расплыться лужей желания и похоти перед Самойловым только потому, что у меня давно (очень давно) никого не было. Но не хочется и думать, что дело именно в нём. А дело в нём, чёрт возьми! Он выедает мне весь мозг своими поцелуями, вылизывая меня едва не до гланд. Я чувствую, как он напрягается и из последних сил сдерживается, чтобы не толкаться бёдрами навстречу движениям руки, чувствую, как пульсирует его член, плотно прижатый к моему. Ноги дрожат, становятся ватными, разъезжаются в стороны. Я даже не сразу чувствую, что сам кончаю, только на периферии сознания улавливаю едва слышный стон Кирилла и затыкаю ему рот ладонью, которую он не преминул растерзать своими губами. Он валится на меня, обессиленный, а мне никогда в жизни, кажется, ещё не было так хорошо, как сейчас, когда меня придавливают к матрасу восемьдесят с лишним килограммов чужого веса. Между ног липко, надо сходить в душ, но у меня под веками до сих пор пляшут салюты, а горячее дыхание Самойлова бесцеремонно врывается в ухо.

- Ты мой, понял? – хрипит он мне и больно кусает в шею, оставляя на ней помимо укуса несколько засосов. Собственничество?

«Да-да, я твой!» - восторженно вопит внутри тот обезумевший голос, но я молчу. Хочется уснуть и никогда больше не просыпаться, потому что в груди так тепло, так вдруг тесно, что даже не хочется, чтобы это состояние когда-либо уходило.

Я не заметил, как мы заснули, но Кирилл, похоже, долго ещё с меня не слезал. Утром я не без удовольствия нашёл на теле парочку красноречивых синяков, не желая высовывать носа из-под одеяла. Пошарив рукой по дивану, я не нашёл Кирилла, и сердце пропустило удар. Ушёл? Я даже испугаться не успел, как это чудовище, щуря свои невозможные зелёные глазищи, вплыло в проход с двумя дымящимися чашками в руках. Он поставил их на компьютерный столик на колёсиках, подвинув его к дивану, и сел на край, похлопав рядом с собой, мол, садись давай. Я, закутавшись в одеяло, не желая терять последние крупицы тепла, подполз и сел рядом, беря в руки кружку. Кирилл жрал меня глазами и не краснел, а я медленно переваривал, что значит его «ты мой».

- Мы же теперь встречаемся, да? – этот голос, полный надежды и в то же время опасливости, ждущий отказа, но надеющийся на согласие, на секунду сбил меня с толку. Но мгновением позже заставил улыбку расцвести на губах.

========== глава 24 ==========

POV Максим

- Да, мы встречаемся, - я сказал это так твёрдо, как сказал бы, что Земля вертится вокруг Солнца, как будто иначе и быть не может, посмотрев ему прямо в глаза. Они мгновенно засверкали счастьем, как у верного щенка, и я даже мысленно представил, как он радостно виляет несуществующим хвостом.

Мы выпили по кружке кофе, приготовленного Кириллом. Естественно, он сделал его так, как любит сам, но мне всё равно было приятно и чуточку странно. В груди ворочалось, как сонный ёж, странное чувство неизвестного происхождения. Было и немного страшно, и в то же время сладко волнительно находиться с этой минуты официально в отношениях с тем, кто представляет для тебя реальную угрозу. Это почти как нарваться на скинхедов в переулке и вместо удара битой по голове получить от них предложение выпить пивка. Странное и будоражащее чувство, заставляющее проснуться внутри меня что-то юношеское и совершенно безбашенное, готовое совершать разные глупости, которые люди обычно и совершают в молодости. В этом щемящем и разрастающемся тёплом чувстве я и допил свой кофе, пошёл умываться, собираться.

Мы неторопливо вышли из моей квартиры и из моего подъезда. Вместе. Как будто так и надо. Как будто так и должно было быть. Как будто это нормально – просыпаться утром в одной квартире, пить вместе кофе и вместе же добираться до университета.

Мы разминулись только в холле, когда вышли из гардероба. Пары у нас были разные. Махнув друг другу, мы разошлись в разные стороны, и, как только я дошёл до своей аудитории, меня обухом по голове ударило чувство иррациональности данной ситуации. Да так ведь просто не может быть, в жизни так не бывает. Может, в кино или в книгах, но точно не в жизни. Тоха и Рита, ожидающие меня за широкой партой, показались мне какими-то тоже не настоящими, а как будто бы нарисованными, сделанными из цветной бумаги. Они что-то говорили, улыбались, смеялись, а я только смотрел на них, как из-под толщи воды, и слышал лишь через слово. Весь мир стал двигаться как в замедленной съёмке.

Медленно протянулась пара, потом другая, потом обеденный перерыв прошёл в какой-то ленивой суете в очереди в столовой. Я ел как не в себя и бесконечно думал, думал, думал. Наверное, я был прав вчера, я слишком много рефлексирую.

Третьей парой была обожаемая нами история. Даже не знаю, стоит ли заключать в кавычки слово «обожаемая». Олег Николаевич, так необычно для себя, опаздывал. Преподаватель, который требовал от своих студентов предельной точности и пунктуальности, сам сейчас вылезал за рамки своих же правил, что заставляло даже нас, четверокурсников, затаённо перешёптываться между собой.

В кабинет Олег Николаевич вошёл, крайне недовольный и одновременно с тем немного растерянный.

- Миронов! – требовательно позвал он, указав пальцем на вмиг окосевшего от страха Тоху. – Выйдете из аудитории, пока Ваш требовательный поклонник окончательно не сорвал мне занятие!

Мы на пару с Тохой глухо крякнули, и я, немного погодя, всё же поднялся и под неодобрительным взглядом преподавателя буквально выплыл из кабинета, столкнувшись нос к носу с Самойловым.

- Ты, придурок, чего творишь?! – только успел я прошипеть в его наглую змеиную рожу, пока он не схватил меня бесцеремонно за запястье и не утащил в сторону туалетов. И вот опять я, как бабочка, насаженная на иглу, пришпилен к кафельной стене, и чужие губы вновь терзают меня жадным поцелуем. Я, честно, пытался что-то возмущённо промычать в этот поцелуй-укус, но Самойлову было решительно наплевать на мои возмущения. Только когда он вдоволь насытился и отпустил мои истерзанные губы, я смог отдышаться и, наконец, излить на него всё своё негодование.

- Ты с дуба рухнул? Совсем шарики за ролики заехали?! Хочешь, чтобы весь университет был в курсе наших милований, включая преподавателей? – я, правда, старался не орать, потому что в коридорах было достаточно пусто во время пар, чтобы даже шёпотом сказанное слово отдавалось эхом от голых стен.