Чистый лист - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 28

В доме все работало немного иначе. Там никто не мог заставить обитателей каждый раз встречать гостей внизу — непременно нашлись бы недовольные, и мог выйти скандал. Поэтому охранных контуров было несколько: по одному у каждой из квартир и большой, общий. Внешний пропускал посторонних, не внесенных в особый список «нежелательных гостей», только на первый этаж, к консьержу. Тот проверял, дома ли хозяин и не предупредил ли о том, что никого не желает видеть, и пропускал дальше. А там уже жилец с помощью замка и внутреннего контура решал, ждет он гостей или нет. И вот именно этот внутренний контур Май забыл замкнуть, когда вернулся вечером домой.

Объяснение оставило у меня чувство внутреннего удовлетворения и смутную, необъяснимую ностальгию.

С охранной системы потихоньку перешли к общим особенностям и ограничениям магии, а потом и на легкомысленную болтовню обо всем на свете.

В какой-то момент мы укрылись от жары в тенистом гроте, в глубине которого бил обжигающе-ледяной родник. Май усадил меня на собственный расстеленный пиджак, потом все же поддался уговорам и сам пристроился рядом. Вспомнил несколько забавных и жутких историй про контрабандистов. Было очень хорошо и уютно прижиматься плечом к теплому плечу, слушать интересные байки и не думать о чем-то серьезном. Если бы тезка еще догадался меня обнять, вышло бы совсем здорово…

Мысль эта озадачила своей внезапностью, потом пришло осознание: наша прогулка очень мало напоминала поездку с целью развеяться и подышать свежим воздухом, зато здорово походила на самое настоящее свидание. А когда я поняла, что это обстоятельство меня совершенно не тревожит, даже наоборот, поспешила отогнать несвоевременные мысли. Я лучше их потом, в одиночестве обдумаю, а пока буду наслаждаться моментом и хорошей компанией.

Немного померзнув, мы отправились гулять дальше. Смеялись, болтали, снова смеялись, довольно быстро выкинув из головы все неприятности и некрасивую утреннюю сцену.

Помогая мне преодолевать всевозможные препятствия вроде груды камней или ручья, Май порой подавал руку и в какой-то момент просто не выпустил мою ладонь, кажется, даже не заметив этого. А я заметила, стало смешно, неловко и до невозможности приятно. Внутреннее мое состояние в это время достигло полного равновесия с внешним обликом, потому что ощущала я себя легкомысленно-счастливой девчонкой.

А еще я обнаружила, что мне не мерещилось: глаза Недича действительно поменяли цвет. Они стали синими-синими, как летнее небо после заката, и от этого сделалось еще легче и радостней. Но открытие это, боясь спугнуть первую маленькую победу, я оставила при себе. Вряд ли Май сам заметит, а там, глядишь, и до остального очередь дойдет!

ГЛАВА 6

Слишком живое прошлое убивает будущее

К счастью, никакие события, визиты и известия чудесный день не омрачили. Мы вернулись в город ближе к закату, остановились поужинать в первом попавшемся ресторанчике, за который зацепился взгляд. Не прогадали, готовили там хорошо. Потом еще немного посидели в кабинете, где Недич снова возился со своей «ювелирной стройкой», а я устроилась в кресле с книгой.

Правда, с чтением не складывалось, все мысли занимали Май и сегодняшняя замечательная прогулка. И воспоминания о проницательности Стевича с его «известным концом проживания под одной крышей молодого мужчины и молодой девушки».

Следовало признать, что в своего временного покровителя я влюбилась. А если немного подумать, становилось очевидно, что другого выбора у меня, в общем-то, с самого начала не было: Май слишком замечательный, чтобы оставаться к нему равнодушной.

Открытие это я приняла на удивление спокойно. Наверное, ощущала нечто подобное когда-то давно, и воплощение эмоций в слова ничего не поменяло. Что вдвойне странно, не волновало меня и ближайшее будущее этого чувства. Никакой паники и опасений, что оно останется безответным; мне просто было хорошо, вот именно сейчас и именно так, а что произойдет потом — потом и посмотрим.

Впрочем, одна сложность в моей жизни все-таки возникла: навязчивое желание поцеловать Мая. Не настолько навязчивое, чтобы я не могла его контролировать, по крайней мере наяву. Но все равно досадное! А что уж мне ночами снилось после таких размышлений — в любом случае никто не узнает.

На следующий день нас снова ждали Зоринка и Стевич с очередным осмотром. А по дороге — неожиданное открытие: окружающий мир утратил для меня дополнительные краски и стал намного скучнее. С одной стороны, эта перемена принесла понимание, что я на пути к выздоровлению, а с другой — все же с цветными прядками было интереснее, да и привыкла я к ним.

А еще неприятно царапнула мысль: мое выздоровление означает, что как будто бы и нет больше необходимости прятаться от мира у Мая. Нет, я верила, что он меня вот так просто не бросит, не выгонит, вроде даже обещал показать верфи, когда мое состояние улучшится. Но все равно было тревожно, и потому делиться новостями с Недичем я пока не стала.

Зато сообщила Горану, когда мы остались наедине. Профессор растерянно кашлянул, смерив меня озадаченным взглядом, и поспешно загнал на измерительный стол.

— Ну, что там? — не выдержала я, когда Стевич разрешил снимать ремни.

— Прогресс… ошеломляющий, — рассеянно ответил он. — Ты уже совсем не похожа на стертую, просто человек, оправляющийся после серьезной болезни. Такими темпами через пару дней можно будет забыть, откуда ты вообще взялась. Май не сказал, когда вернется? Мне срочно надо снять с него показатели. Ты не заметила никаких изменений? У него не появились спектральные метки?

— Нет, вчера не было. Но глаза поменялись, — нашла нужным уточнить я.

— Глаза? — Стевич уставился на меня в недоумении.

— Ну да. Были черные, стали синие. А что? Разве так не должно быть?

— Конечно нет! — возмутился Горан и даже нервно всплеснул руками.

Оказалось, я немного неправильно понимала эту деталь. Цвет глаз был явлением наследственным и в течение жизни не менялся. Они только у стертых белели и теоретически после восстановления могли измениться. Говорило это о том, что восстановление пошло неправильно, что больной подвергся какому-то воздействию — умышленному ли, нет ли, но достаточно серьезному. Если не магическому, то хотя бы психологическому.

А о таком, чтобы глаза человека меняли цвет во взрослом возрасте безо всякого стирания, Стевич прежде попросту не слышал.

— Это не опасно? — тут же всполошилась я. — Синий — это же вроде бы разрушение и хаос, да?

— Не дергайся, — недовольно поморщился Горан. — Причин для паники нет, а синий — это не только разрушение, но еще изменение и начало нового. Ничего ужасного нет ни в каком из цветов. Это все, пожалуй, стоит расценивать как… хм. Да вот хотя бы как начало новой жизни. Но мне срочно нужно его измерить! — Профессор увлеченно зашуршал блокнотом, отыскивая какие-то предыдущие записи.

— Ну придет — измеришь. Скажи пока, почему я не видела в волосах черных меток? Почему это словосочетание кажется мне смешным, не спрашиваю, это явно что-то из прошлой жизни.

— Понятия не имею. Какие-то индивидуальные особенности восприятия, — отмахнулся Стевич с таким видом, что я сразу поняла две вещи: во-первых, это не ответ, а уклонение от него, а во-вторых, настаивать на своем бессмысленно, все равно не расскажет. Ну и ладно, не хочет говорить — не надо. Вот выучусь и сама узнаю!

— Но ты можешь хотя бы рассказать, что со мной будет? И вообще, меня давно мучает вопрос: если мое тело — это гомункул, то насколько оно вообще соответствует нормальному человеческому? Внешне-то я его вижу, а внутри?

— Да все у тебя нормально, — нехотя буркнул Стевич, но потом все-таки поднял на меня укоризненный взгляд. — Сама подумай, если мы создавали человеческое тело, какой смысл был делать его отличным от нормального человека?

— А зачем вы его создавали?

— Проверка возможности переноса сознания из одного тела в другое, а если не получится — материал для пересадки органов, — пояснил Горан.