Рассказы - Иган Грег - Страница 28

Я заказывал продукты на неделю в одно воскресное утро, за два месяца до запланированной операции. Листал изображения онлайн каталога продуктов, когда аппетитный снимок последнего сорта яблок привлек мое внимание. Я решил заказать с полдюжины. Но я не смог. Вместо этого, я нажал клавишу отображения следующего элемента. Моя ошибка, я знал, была поправима; одним нажатием клавиши я мог бы вернуться назад к яблокам. Экран показал, груши, апельсины, грейпфрут. Я попытался посмотреть вниз, чтобы увидеть, что делают мои неуклюжие пальцы, но глаза оставались неподвижными на экране.

Я запаниковал. Я хотел вскочить на ноги, но мои ноги не слушались меня. Я попытался закричать, но я не мог издать ни звука. Я не чувствовал себя травмированным, я не чувствовал себя слабым. Меня парализовало? Повредился мозг? Я мог всё ещё чувствовать пальцы на клавиатуре, подошвы моих ног на ковре, спину, прижатую к креслу.

Я посмотрел на себя самого. Я почувствовал, как я поднялся, потянулся, и вышел спокойно из комнаты. На кухне я выпил стакан воды. Я должен был дрожать, захлебываться, задыхаться, но холодная жидкость текла плавно вниз в мое горло, и я не пролил ни капли.

Я мог придумать только одно объяснение этому. Я был переключен. Спонтанно. Жемчужина взяла контроль, пока мозг был еще жив, и все мои самые параноидальные страхи оказались правдой.

Пока мое тело шло вперед обычным воскресным утром, я был потерян в бреду клаустрофобии и беспомощности. Тот факт, что всё, что я делал именно то, что я планировал сделать, не давал мне никакого утешения. Я сел на поезд, идущий к берегу, поплавал полчаса; я мог бы также носиться с топором, или ползать голым по улице, в дерьме и воя как волк. Я потерял контроль. Мое тело превратилось в живую смирительную рубашку, и я не мог бороться, я не мог кричать, я не мог даже закрыть глаза. Я увидел своё отражение в окне поезда, и я даже не мог догадываться о чем думал разум этим за спокойным лицом.

Плавание было похоже на голографический кошмар; я был безвольным объектом, идеальное знание сигналов от моего тела делало это переживание более ужасным. Мои руки не имели никакого права на ленивый ритм их ударов; я хотел метаться как тонущий человек, я хотел показать миру свои страдания.

Только когда я лег на берегу и закрыл глаза, я начал рационально думать о моей ситуации.

Переключение не может произойти «самопроизвольно». Идея была абсурдной. Миллионы нервных волокон должны были быть разъединены и соединены армией крошечных хирургических роботов, которые даже не присутствовали в моем мозгу, они не должны быть введенными ещё в течение двух месяцев. Без преднамеренного вмешательства Устройство Н'доли было совершенно пассивно, не делая ничего — только подслушивая. Никакая ошибка жемчужины или учителя не могла забрать под свой контроль мое тело у моего органического мозга.

Очевидно, был сбой, но мое первое предположение было неправильным, абсолютно неправильным.

Я хотел бы сделать что-то, когда понимание поразило меня. Я должен был свернуться калачиком, стонать и кричать, рвать волосы на голове, раздирать свою плоть ногтями. Вместо этого я лег на спину в ярком солнечном свете. Зачесалось под правым коленом, но я, видимо, был слишком ленив, чтобы почесаться.

Ох, мне удалось, по крайней мере, хорошо посмеяться, когда я понял, что я был жемчужиной.

Учитель был не исправен, он больше не поддерживал совмещение с пораженным органическим головным мозгом. Я не стал внезапно бессильным, я всегда был таким. Моя воля, действующая на мое тело, на мир, всегда шла прямо в пустоту, и то лишь потому, что я был постоянно под манипуляцией, скорректированной учителем, и мои желания никогда не совпадали с действиями, которые, казалось, были моими.

Есть миллион вопросов, которые я мог обдумать, миллион ироний, которыми я мог насладиться, но я не могу. Я должен сосредоточить всю свою энергию в одном направлении. Мое время заканчивается.

Когда я войду в больницу, и переключение произойдет, если нервные импульсы направят тело не совсем в согласии с органическим головным мозгом, то недостаток в работе учителя будет обнаружен. И будет скорректирован, органическому мозгу нечего бояться; его непрерывность будет в сохранности, рассматриваясь как неприкосновенная ценность. Не будет вопроса в том, кто из нас будет иметь право на существование. Я буду вынужден соответствовать. Я буду «исправлен». Я буду убит.

Возможно, абсурдно бояться. С одной стороны, меня убивали каждую микросекунду в течение прошлых двадцати восьми лет. С другой стороны, я существовал только в течение семи недель, которые теперь прошли, так как учитель потерпел неудачу, и понятие моей отдельной личности стало значить вообще ничего, и через неделю это отклонение, этот кошмар, будет закончен. Два месяца страданий; почему я должен выражать недовольство потерять это, когда я нахожусь на грани получения вечности? За исключением того, что это буду не я, кто получит его, так что два месяца страданий это все, что определяет меня.

Перестановки интеллектуальной интерпретации бесконечны, но в конечном счете, я могу только реагировать на свое отчаянное желание выжить. Я не чувствую себя отклонением, неожиданной поломкой. Как я могу надеяться выжить? Я должен соответствовать — добровольно. Я должен заставить себя казаться идентичным тому, кем они могут заставить меня стать.

После двадцати восьми лет, конечно, я все ещё достаточно близок к нему, чтобы сохранить обман. Если я изучаю каждый ход мысли, который достигает меня через наши общие чувства, конечно я могу поместить себя на его место, забыть временно открытие моей разобщенности, и заставить себя вернуться к синхронизации.

Это будет не легко. Он встретил женщину на пляже, в день когда я появился на свет. Её зовут Кэти. Они переспали три раза, и он думает, что он её любит. Или, по крайней мере, он сказал ей об этом напрямик, он шептал ей, пока она спала, он написал об этом, правда или ложь, в своем дневнике.

Я ничего не чувствую к ней. Она хороший человек, я уверен, но я её почти не знаю. Озабоченный моим состоянием, я мало обращал внимания на то, что она говорила и половой акт был для меня неприятной частью невольного подглядывания. Поскольку я понял, что всё было поставлено на карту, я пытался показать такие же эмоции, как и мое альтер эго, но как я могу любить её, когда общение между нами невозможно, когда она даже не знает о моем существовании?

Если она была в его мыслях ночью и днем, то это нечто иное, как опасное препятствие для меня, как я могу надеяться достигнуть безупречной имитации, что позволит мне избежать смерти?

Он спит сейчас, так что и я должен спать. Я слушаю его сердцебиение, его медленное дыхание, и пытаюсь достигнуть согласного спокойствия с этими ритмами. На мгновение я обескуражен. Даже мои мечты будут отличаться; наше расхождение неискоренимо, моя цель смехотворна, нелепа и вызывает жалость. Каждый нервный импульс в течение недели? Мой страх перед обнаружением и мои попытки скрыть это, неизбежно исказят мои ответы; этот узел лжи и паники будет невозможно скрыть.

Всё же когда я начал засыпать, я нашел в себе веру, что добьюсь успеха. Я должен. Я грежу некоторое время беспорядочными изображениями, странными и обыденными, завершая крупинкой соли, проходящей через игольное ушко, тогда я падаю, без страха, в лишенное сновидений забвение.

Я смотрю на белый потолок. Голова кружится и мысли путаются, пытаюсь избавить себя от навязчивого убеждения, что есть что-то о чём я не должен думать.

Тогда я осторожно сжимаю кулак, радуюсь этому чуду и запоминая его.

До последней минуты я думал, что он собирался снова отказаться, но он не стал. Кэти обсуждала с ним его страхи. Она в конце концов переключилась, и он любит ее больше, чем он когда-либо любил кого-либо прежде.