Рассказы - Иган Грег - Страница 14

Однажды мне показали Марион по внутреннему телевизору. Она сидела в изящно меблированной комнате и смотрела новости. Каждые несколько секунд она нервно поглядывала вокруг. Нам не позволили встретиться. Я был рад. Мне не хотелось видеть её реакцию на свою новую внешность; без такой эмоциональной нагрузки я вполне мог обойтись.

Когда я медленно становился функциональным, я начал испытывать сильное паническое чувство, что я всё же начал обдумывать план по сохранению нас в живых. Я пытался разговаривать с охранниками, в надежде, что смогу убедить одного из них помочь нам из сострадания или за взятку, но они все придерживались односложных слов и игнорировали меня, когда я говорил о чем-либо более абстрактном, чем запросы о еде. Отказ сотрудничать в «реализации» был единственной стратегией, о которой я мог думать, но как долго это будет работать?

Я не сомневался, что мой похититель станет пытать Марион, и если ничего не выйдет, то он просто загипнотизирует или накачает меня наркотиками, чтобы я гарантированно подчинился. А затем он убьет нас всех: Марион, меня и Кэтрин.

Я понятия не имел, сколько времени прошло; ни охранники, ни физиотерапевт, ни косметические хирурги, которые приехали проверить дело своих рук, не подтверждали моих вопросов о соблюдении расписания. Я очень хотел, чтобы Линдквист снова поговорил со мной; каким бы ни был он психом, по крайней мере он участвовал в двухстороннем разговоре. Я требовал встречи с ним, я кричал и разглагольствовал; охранники оставались такими же безмолвными как и их маски.

Приученный к помощи активизирующих наркотиков в сосредоточении моих мыслей, меня постоянно отвлекали различные непродуктивные проблемы, от простого страха перед смертью до бессмысленного беспокойства о моих шансах остаться работать в полиции, и продолжить брак, если Марион и я как-то выживем. Проходили недели, в течении которых я не чувствовал ничего, кроме безысходности и жалости к самому себе. Всё, что определяло меня, забрали: мое лицо, мое тело, моя работа, мои обычные способы мышления. Я чувствовал отсутствие своей прежней физической силы (как источник чувства собственного достоинства, а не чего-то, что было полезным само по себе), зато была умственная ясность, как часть моего активизированного состояния ума, которая, я был уверен, имело бы значение, если бы я только мог возвратить его.

В конце концов я начал предаваться причудливой романтической фантазии: потеря всего, что я когда-то надеялся на избавление от биохимических подпорок, которые поддерживали мою неестественную жизнь, раскрыла бы внутреннюю суть огромного нравственного мужества и отчаянной изобретательности, позаботившись бы обо мне в этот час нужды. Моя личность была разрушена, но искра человечности осталась, и вскоре разгорится в жгучее пламя, что никакие тюремные стены не смогут сдержать. То, что не убило бы меня (скоро, очень скоро) сделало бы меня сильнее.

Минутный самоанализ каждое утро показывал, что это мистическое преобразование ещё не произошло. Я пошел на голодовку, надеясь ускорить свое победное появление из горнила страданий путем усиления пламени. Меня не пичкали, даже не вводили внутривенно протеин. Я был слишком глуп, чтобы сделать очевидный вывод: день «реализации» был неизбежен.

Однажды утром мне вручили костюм, который я сразу узнал из картины. Я был в ужасе до тошноты, но надел его и без сопротивления пошел с охранниками. Картина располагалась на открытом воздухе. Вероятно, это мой последний шанс спастись.

Я надеялся, что мы будем путешествовать со всеми вытекающими последствиями, но пейзаж был подготовлен всего в нескольких сотнях метров от здания, в котором меня держали. Я щурился от яркого света тонких серых облаков, которые покрывали большую часть неба (Линдквист ждал их, или он упорядочил их присутствие?), утомленный, напуганный, слабее чем обычно из-за трехдневной голодовки. Пустынные поля простирались до горизонта во всех направлениях. Бежать было некуда, не то чтобы дать сигнал о помощи.

Я увидел Кэтрин, уже сидящую на краю возвышенного участка земли. Невысокий мужчина, ниже чем охранники, стоял, поглаживая её шею. Она взмахнула хвостом от удовольствия, её глаза были полузакрыты. Мужчина был одет в свободный белый костюм и белую маску, похожую на фехтовальную. Когда он заметил мое приближение, то поднял руки в экстравагантном жесте приветствия. На мгновение дикая идея пришла мне на ум: Кэтрин могла спасти нас! С её скоростью, её силой, её когтями.

Вокруг нас находились десятки вооруженных людей и понятно, что Кэтрин была послушной как котёнок.

— Мистер Сигел! Вы выглядите настолько мрачным! Не стоит унывать, пожалуйста! Сегодня прекрасный день!

Я престал идти. Охранники по обе стороны от меня тоже остановились и выжидали.

Я сказал, что не сделаю этого.

Человек в белом был снисходителен.

— Почему же нет?

Я с дрожью уставился на него. Я чувствовал себя как ребенок. С детства я не сталкивался так ни с кем, без успокаивающих меня праймеров, без оружия под рукой, без абсолютной уверенности в своей силе и ловкости.

— Когда мы сделаем что вы хотите, вы убьете нас. Чем дольше я отказываюсь, тем дольше останусь в живых.

Кэтрин ответила первой. Она покачала головой, не улыбаясь.

— Нет, Дэн! Андреас не навредит нам! Он любит нас обоих!

Человек направился ко мне. Андреас Линдквист фальсифицировал свою смерть? Его походка не была стариковской.

— Мистер Сигел, пожалуйста, успокойтесь. Разве я бы стал вредить своим собственным созданиям? Стал бы я тратить впустую все те годы тяжелой работы, своей и многих других?

Я забормотал в смущении.

— Вы убили людей. Вы похитили нас. Вы нарушили сто различных законов. — Я почти кричал на Кэтрин. — Он организовал смерть Фриды! — Но у меня было чувство, что это принесет мне намного больше вреда, чем пользы.

Компьютер, изменивший его голос, вежливо рассмеялся.

— Да, я нарушил законы. Что бы ни случилось с вами, мистер Сигел, я уже нарушил их. Думаете, я боюсь того, что вы сделаете, когда я вас освобожу? Вы и потом будете так же бессильны навредить мне, как сейчас. У вас нет доказательства относительно моей личности. О, я исследовал отчет ваших допросов. Я знаю, что вы подозревали меня.

— Я подозревал вашего сына.

— Ах. Спорный вопрос. Я предпочитаю, чтобы меня называли Андреасом близкие знакомые, но для деловых партнеров я — Густав Линдквист. Видите ли, это тело моего сына, если сын подходящее слово для клона, но начиная с его рождения я брал регулярные образцы своей мозговой ткани, извлекал соответствующие компоненты из них и вводил в его череп.

— Мозг нельзя пересадить, мистер Сигел, но с осторожностью большую часть памяти и индивидуальные черты можно перенести на маленького ребенка. Когда мое первое тело умерло, мне заморозили мозг, и я продолжал делать инъекции, пока вся ткань не израсходовалась. «Являюсь» ли я Андреасом, вопрос для философов и богословов. Я прекрасно помню собрание в переполненном классе, где смотрели черно-белое телевидение в день, когда Нил Армстронг ступил на поверхность Луны, за пятьдесят два года до того, как это тело родилось. Поэтому зовите меня Андреасом. Юмор старика.

Он пожал плечами.

— Маски, голосовые фильтры — мне нравится маленький театр. И чем меньше вы видите и слышите, тем меньше у вас возможностей вызвать у меня незначительное раздражение. Но пожалуйста, не льстите себе; вы никогда не станете мне угрозой. Я могу купить любого вашего полицейского за полсуммы, заработанной во время нашего разговора.

— Так что забудьте эти бредовые идеи мученичества. Вы останетесь в живых и на всю оставшуюся жизнь будете не только моим творением, но и моим инструментом. Этот момент глубоко внутри себя вы понесете в мир ради меня, как семя, как странный красивый вирус, заражая и трансформируя всех и всё, к чему прикасаетесь.

Он взял меня за руку и привел к Кэтрин. Я не сопротивлялся. Кто-то вложил крылатый жезл в мою правую руку. Меня подталкивали, расставляли, направляли, суетились чрезмерно. Я едва заметил щеку Кэтрин напротив моей, её лапу, лежащую на моем животе. Я смотрел вперед, в оцепенении, пытаясь решить, следует ли верить тому, что я останусь жив, преодолев этот первый реальный шанс надежды, но в ужасе от разочарования, чтобы доверять этому.