Рассказы - Иган Грег - Страница 10

На службе, мы что называется активны. Смесь наркотиков усиливает различные физиологические и эмоциональные реакции и подавляет другие. Обостряет наши рефлексы. Сохраняет в нас спокойствие и рационализм. Предположительно, улучшает наше суждение. (В прессе любят писать, что наркотики делают нас более агрессивными, но это чушь; почему власть намеренно создаёт воинственных полицейских? Быстрые решения и оперативные действия — противоположность немой жестокости.)

Вне службы мы неактивны. Это означает сделать нас такими, как будто мы никогда не принимали активирующих наркотиков. (Туманная концепция, я должен признать. Как будто мы никогда не принимали праймеры,[7] и никогда не проводили день на работе? Или, как будто мы видели и делали все то же самое без праймеров, чтобы помочь себе справиться?)

Иногда эти качели работают мягко. Иногда — полный провал.

Я хотел описать Марион, что я чувствовал по отношению к химере. Я хотел рассказать о своем страхе и отвращении, жалости и гневе. Я мог лишь издавать жалкие зауки. Никаких слов. Она ничего не говорила, просто держала меня своими длинными пальцами, такими прохладными на моей горящей коже лица и груди.

Когда опустошённый, я наконец-то успокоился, мне удалось заговорить. Я прошептал:

— Почему ты остаешься со мной? Почему ты с этим миришься?

Она отвернулась от меня и сказала:

— Я устала. Иди спать.

Я записался в полицию в возрасте двенадцати лет. Я продолжил свое нормальное образование, но именно тогда необходимо начинать курс инъекций фактора роста, и выходные и учебные отпуска, если есть желание попасть на действительную военную службу. (Это было не строго обязательно; потом я мог выбрать другую карьеру, и погасить вложенные в меня средства, а это около ста долларов в неделю в течение следующих тридцати лет. Или провалить психологические тесты и меня бы вышвырнули, но я бы не задолжал ни цента. Но буквально ещё не успев начаться, тесты избавляются от любого, у кого одинаковые результаты. Это имеет смысл; вместо того, чтобы ограничивать вербовку мужчинами и женщинами, соответствующими определенным физическим критериям, кандидаты выбираются по интеллекту и жизненной позиции, а затем уже вторично, но с пользой, характеристики размеров, силы и гибкости обеспечиваются искусственно.

Таким образом, мы — наркоманы, созданные и натренированные для удовлетворения требованиям работы. Меньше, чем солдаты или профессиональные спортсмены. Гораздо меньше, чем средний член уличной банды, который ничего не думает об использовании незаконных стимуляторов роста, которые уменьшают его продолжительность жизни приблизительно к тридцати годам. Мы те, кто без оружия, но под смесью «Берсеркера» и «Деформатора времени» (не обращающие внимания на боль и большую часть физических травм и с двадцатикратным уменьшением времени реакции), можем убить сто человек в толпе за пять минут, а затем спрятаться в безопасном месте, пока не закончится кайф и не начнутся две недели побочных эффектов. (Один политик, очень популярный человек, защищает тайные операции по продаже партий этих наркотиков со смертельными примесями, но ему пока не удалось сделать это законным).

Да, мы — наркоманы; но если у нас есть проблема, то она в том, что мы всё ещё слишком человечные.

Когда более чем сто тысяч человек звонят во время расследования, есть только один способ обработать эти звонки. Это называется АУАО: автоматизированный удаленный анализ осведомителя.

Начальный процесс фильтрации определяет явно очевидных шутников и сумасшедших. Всегда возможно, что звонящий и тратящий девяносто процентов времени на разглагольствования о НЛО или коммунистических заговорах, или о разрезании гениталий лезвиями, может мимоходом упомянуть что-то правдоподобное и важное.

Но разумным кажется считать его свидетельские показания менее весомыми, чем у тех, кто придерживается темы. Более сложный анализ жестов (приблизительно тридцать процентов посетителей не выключают видео) и образцов речи предположительно выбирает того, кто хотя поверхностно рационален и уместен, на самом деле страдает от психотического заблуждения или навязчивых идей.

В конечном счете каждому звонившему присваивается фактор надежности между нулем и единицей, с презумпцией невиновности для любого, кто не выказывает явных признаков непорядочности или психического заболевания. В некоторые дни я впечатлялся изощренностью программного обеспечения, дающего такие оценки. В другие дни я проклинал его как кучу бесполезного хлама.

Выделяются соответствующие утверждения (широко представленные), и создаётся таблица частотности, отображающая число звонивших, сделавших каждое утверждение, и их средний фактор надёжности. К сожалению нет простых правил определения, какие утверждения с большей вероятностью правдивы. Тысяча человек может искренне повторять широко распространенный, но полностью необоснованный слух. Единственный честный свидетель может оказаться сумасшедшим, или под действием лекарств и получить несправедливо низкий рейтинг. Обязательно прочитать все утверждения, что утомительно, но все же в тысячу раз быстрее, чем просматривать каждый звонок.(В отчаянии, я мог бы проанализировать, один за другим, одну тысячу семьсот тридцать три звонка из тем 14 и 15. Хотя, нет; есть ещё множество способов провести свое время поинтересней.

Едва ли удивительно рассматривать множество картин, где изображены фантастические и мифические существа.

Но на следующей странице: любопытно, я вывел на экран некоторые из звонков. Несколько первых дали немногим больше, чем распечатка строчек аннотации. Затем один человек поднес открытую книгу к экрану. Яркий свет лампочки отражался от глянцевой бумаги, делая некоторые её участки почти невидимыми, и все это было немного не в фокусе, но то что я увидел, заинтриговало.

Леопард с женской головой присел на край приподнятой, плоской поверхности. Стройный юноша, обнаженный по пояс, стоял на более низком основании, опираясь боком на приподнятую поверхность, щекой к щеке с женщиной-леопардом, прижавшей переднюю лапу к его животу в неловком объятии. Мужчина холодно и пристально смотрел вперед, чопорно сжав губы и производя впечатление слабой отрешенности. Глаза женщины закрыты, или слегка прикрыты. И её выражение казалось менее бесспорным, чем дольше я смотрел на него. Возможно, это была спокойная, мечтательная удовлетворенность, возможно, это было эротическое счастье. У обоих были темно-рыжие волосы.

Я выделил прямоугольник вокруг лица женщины, увеличил его на полный экран, затем применил сглаживание, чтобы сделать увеличенные пиксели менее рассеянными. С бликами, плохим фокусом, и низким разрешением изображение было никудышным. Главное, что я мог сказать, лицо на картине не сильно отличалось от лица женщины, которую я нашел в подвале.

Ещё без сомнения оставались несколько десятков звонков. Одна из звонивших не поленилась выделить кадр из выпуска новостей и вставить его в свой звонок, бок о бок со своей хорошо освещенной копией картины. Одно представление о единственном выражении не определяет человеческое лицо, но сходство было слишком близким для случайного. Так как многие люди рассказывали мне, и я позже проверил для себя, «Нежность»[8] была написана в 1896 году бельгийским художником-символистом Фернаном Кнопфом,[9] картина, возможно, не могла быть основана на живущей химере. Значит, должно быть другое основание.

Я прослушал все девяносто четыре звонка. Большинство содержало лишь одинаковую горстку очевидных фактов о живописи. Один пошел немного дальше.

Человек средних лет представился как Джон Олдрич, торговец произведениями искусства и историк-любитель искусства. После указания на сходство и краткого разговора о Кнопфе и «Нежности» он добавил: