Last secret (СИ) - Джиллиан Алекс - Страница 43

Я подхожу, не чувствуя своих ног и почти не дыша.

— Не закрывай глаза, — приказывает он, опять каким-то непостижимым образом предугадав мое желание зажмуриться. Ветер мягко обдувает мою разгорячённую кожу, но это не позволяет мне расслабиться. Я вся дрожу, словно в ознобе. — А сейчас? Чего ты боишься больше?

— Я хочу отойти от окна, — бормочу я, почти забывая о его присутствии, и с ужасом глядя вниз, на внутренний дворик клиники, где прогуливаются пациенты и медперсонал.

— Боишься дверей, боишься окон. Боишься людей, Лиса! — требовательно зовет меня его голос.

Я дрожу сильнее, практически не улавливая суть его вопроса. Он протягивает руку и властно обхватывает пальцами мое запястье. Вздрогнув я опускаю голову, глядя на смуглую ладонь Перриша, контрастирующую с моей бледной кожей. Оцепенение, вызванное боязнью высоты, проходит так же внезапно, как и появилось. Мой взгляд медленно ползет вверх, пока не встречается с пристальными серыми глазами Рэнделла. Он, слой за слоем, вскрывает защитные механизмы моего сознания, врываясь на запрещенную территорию. И я физически ощущаю, как расширяется пространство вокруг нас. Настолько жутко, и в то же время естественно, что я застываю. Пораженная, парализованная, застигнутая врасплох, растерянная и разбитая. Пожалуйста, не нужно — мысленно умоляю его я, но уже слишком поздно.

— Я должен кое-что рассказать тебе Лиса, — произносит он ровным, обманчиво спокойным голосом. Я почти не дышу, но умудряюсь коротко кивнуть.

— Моя мать знала секрет Гарольда Бэлла, — начинает Перриш. — И показала мне тайник, где хранила компромат на человека, который пытался заставить ее уехать из города. После ее смерти я вскрыл тайник, и он оказался пустым. Поэтому первым, кого я посчитал виновным в убийстве Корнелии — был Гарольд Бэлл. Я не знаю, забрал ли он сам то, что мать хранила, как зеницу ока, или Корнелия отдала сама, чтобы он оставил ее в покое. Но я уверен, что в ее убийстве замешан именно этот человек. У других ее клиентов не было видимых мотивов. Моя мать редко ошибалась. И никогда не связывалась с людьми, в которых чувствовала опасность.

— Но почему, он хотел, чтобы твоя мать уехала? — хрипло спрашиваю я. Рэнделл улыбается уголками губ.

— Корнелия Перриш помогла многим влиятельным людям Кливленда достичь благосостояния. Она давала советы, которые действовали.

— Хочешь… сказать… В случае с Гарольдом она ошиблась?

— Возможно, именно ответ на этот вопрос я и хочу получить. Корнелия записывала на диктофон все, о чем ей рассказывали ее клиенты. Именно она подала мне идею с тем, как можно использовать секреты власть имущих в своих целях.

— Ты шантажировал этих людей? — потрясенно спрашиваю я.

— Нет, — невозмутимо качает головой Рэнделл. — Я предлагал им сотрудничество. И они соглашались. Все, кроме Гарольда Бэлла. Он выкрал то, чем я мог зацепить его, нащупать его слабое место.

— И ты хочешь, чтобы я достала тебе этот компромат? — бесцветным тоном спрашиваю я.

— Да, Лиса, — уверенно кивает Перриш. Я тщетно пытаюсь хоть что-то прочесть на его лице. Он абсолютно непробиваем.

— Но как? Я даже не знаю, как он выглядит, где его искать.

— Коричневая кожаная папка, старая, потертая, с замочком сбоку. Я ни разу не заглядывал внутрь. Я могу только догадываться что там.

— И ты не скажешь мне?

— Нет. И ты тоже не станешь заглядывать.

— Почему ты так уверен, что он не уничтожил компромат, как только тот попал в его руки.

— Просто знаю и все.

— Это не ответ.

— Есть ответы, которые тебе лучше не знать и вопросы, которые не стоит задавать.

— Но, как я могу узнать, где Гарольд может прятать эту чертову папку? — раздраженно спрашиваю я.

— Ты когда-нибудь была на заднем дворе Бэллов?

— Нет.

— Попроси мужа отвести тебя туда. Я знаю, что Гарольд не хранит свой секрет в сейфе.

— Эта информация разрушит карьеру моего мужа?

— Тебя это еще волнует?

— Да!

— Я не знаю, что находится в папке. У меня есть подозрения и некоторые аргументы, но этого недостаточно. Я не могу дать тебе никаких гарантий. Но постараюсь минимизировать последствия для тебя.

— Могу ответить твоими словами. Этого недостаточно!

— Скажи мне сейчас, ответь на вопрос, который я задал в самом начале. Чего ты боишься больше всего?

— Потерять свою дочь, — незамедлительно отвечаю я. Он поворачивает голову и снова смотрит на меня. И мне не нравится этот взгляд. Меня бросает от него одновременно и в жар, и в холод. Я чувствую примерно то же самое, что и во времена, когда принаряжалась, чтобы встретиться с ним на крыше. Сейчас меня мутит от собственной глупости. Я же никогда не была наивной. Как я позволила себе испытывать чувства, какими бы они ни были, к человеку, у которого напрочь отсутствуют эмоции?

— Не приводи ее сюда. Ей это не нужно, — неожиданно произносит он.

— Не смей указывать мне, как я должна воспитывать свою дочь, — срывающимся от негодования голосом отвечаю я, сжимая кулаки. С трудом сдерживая себя от прямого нападения.

— Это просто совет, Лиса. Я ни на чем не настаиваю, — убирая руки в карманы джинсов, он переводит взгляд на мое отражение в оконном стекле, мысленно возвращая меня в гостиную Розариума.

— Мне нужен твой ответ, Лиса, — безапелляционно заявляет он.

— А если я откажусь? — с вызовом спрашиваю я, вздергивая подбородок.

— Ты прекрасно знаешь, что я могу заставить тебя, не вынуждай меня, — с обманчивой мягкостью в голосе напоминает Перриш. — Помоги мне, и я оставлю тебя покое. Раз и навсегда. Ты забудешь обо мне, если захочешь.

— Мой ответ — нет, Рэнделл, — решительно бросаю я, вскидывая голову и уверенно глядя ему в глаза. — Никогда я больше не стану твоей марионеткой. Ты напрасно думаешь, что способен просчитать наперед все варианты возможных событий. Твоя теория вероятностей дала сбой, Перриш. И, может быть, в самом начале я действовала по заложенной в меня программе, когда пришла в «Бэлл Энтерпрайз», когда стала частью их семьи. Но в тот момент, когда родилась Эсми, твое влияние на меня закончилось. И если бы тебе были знакомы отцовские чувства, то ты бы понял, что они сильнее страха, сильнее любви или ненависти. Нет ничего, что ты мог бы положить на другую чашу весов, Рэнделл. Ты проиграл.

И потом я ухожу, гордо подняв голову, и он не пытается меня удержать. Я впервые не чувствую себя побежденной, морально-раздавленной после тет-а-тета с Рэнделлом Перришем. Возможно, я совершила ошибку и прямо сейчас он уже начал действовать, но я не могу больше жить в страхе. Не могу выполнять чужие условия. У него нет надо мной власти. И хотя все внутри меня дрожит от нервного напряжения, я почему-то уверена, что только что лишила Рэнделла Перриша его главного излюбленного оружия.

Я больше его не боюсь.

[Рэнделл]

Как Кальмия спешно покидает клинику, держа свою дочь на руках, я наблюдаю уже из другого кабинета. Она практически бежит к машине, хотя еще пять минут назад выглядела решительной и полной уверенности, что «сделала» меня. Внешние перемены кажутся разительными, но только на первый взгляд. Роскошная брюнетка в серебряном со стальным отливом брючном костюме с идеально лежащими на плечах блестящими волосами. Грациозная, стильная, потрясающе-красивая. Но в глубине души она все та же девчонка, прошедшая через все круги ада, прежде чем попасть в Розариум. Девчонка, которая мечтала, чтобы ее заметили и полюбили, чтобы ее увидели и приняли такой, какая она есть. Со слабостями, грехами и недостатками.

Покажите мне человека, который не хочет того же? Но только отвергнутые жаждут любви и признания с маниакальной одержимостью, которая превращается в болезненную потребность. И если им выпадает счастье обрести хотя бы подобие вожделенной иллюзии, они готовы вцепиться в глотку любому, кто посягнет на их территорию, на с таким трудом отвоеванное счастье.

Но так часто люди выдают желаемое за действительное…Никто и никогда не полюбит нас такими, какие мы есть. Это невозможно. Невозможно потому, что каждый, абсолютно каждый человек круглосуточно носит маску. И иногда не одну, и часто даже не подозревая об этом. Все мы запираем внутри себя какую-то часть, которую считаем недостойной, от страха, что такими, какие мы есть на самом деле, нас никто не полюбит, не поймет и не примет. Мы боимся не оправдать чужие ожидания и продолжаем отражать то, какими нас хотят видеть. Попробуйте хоть раз, хотя бы раз сделать что-то несвойственное вам в глазах окружающих, и что вы увидите? Отпор, ступор, непонимание и отторжение. В лучшем случае вам скажут: «Парень, с тобой что-то не так сегодня. Поговорим, когда ты придешь в себя». В худшем — отвернутся и прекратят общаться. Никому не нужны ваши темные стороны, грязные секреты и скелеты, которые вы прячете в тайниках подсознания. Я говорю сейчас не о дурных привычках, не сварливом характере. А о чем-то более глубинном. О чем-то, что, внезапно открыв, вы покажете миру, что он никогда не знал вас на самом деле.