Королева Златого Леса (СИ) - Либрем Альма - Страница 65

Но они не сворачивали к городам. И когда не выбрали готовой дороги, Тони как-то напрягся.

Эльфы легко разбирали дорогу через лес. Он мог заплутать, стоило только отстать на сто шагов. А ещё — они шли без обеденной передышки, почти ничего не ели, а он, пытаясь охотиться, одинаково признавал свою собственную неудачу.

На третий день зима окончательно отступила. Они добрались до земель достаточно далёких от севера, чтобы здесь в начале весны уже не лежали горы снега, а уже бежали ручейки и трава пробивалась сквозь защиту промозглой земли.

Тони оглянулся почти голодно, посмотрел на ручеёк, в котором отродясь не было никакой рыбы, и тяжело вздохнул. Казалось, его желание, плотское и отвратное прежде, сейчас было слишком ярким, чтобы парень мог его игнорировать.

Роларэн не стал задавать привычные вопросы — не спросил, к примеру, зачем тот вообще за ними отправился. Он только огляделся и раздражённо фыркнул.

— Ты мог бы покинуть нас на день и отыскать себе еды, — отметил он. — Но эльфам не пристало останавливаться в человеческих гостиницах слишком часто. Я никуда не спешу, если спешишь ты — пожалуйста.

— Я способен продержаться.

Он зажмурился, делая вид, что не замечает презрительных взглядов эльфов. Вообще ничего не замечает, и в том числе того, что им достаточно приложить руку к дереву и представить себе, как медленно из него вытекает в их тела сила. Может быть, эльфам и хорошо было в лесу, они привыкли к нему и радовались, как будто бы это продлевало им и без того вечную жизнь. У Тони так не получалось — он превращался в мелкого, завистливого паренька, которым никогда в жизни не хотел бы стать.

Роларэн вздохнул. Он в очередной раз посмотрел на человека, увязавшегося за ними слепым грузом, перевёл взгляд на дерево — умирающее, но способное подарить им сытость ещё на один вечер, — а после прошипел скорее, чем пропел короткую призывную мелодию.

Разумеется, на неё откликнулись не растения. Что-то зашелестело в траве — и кролик выскочил на середину поляны, а после, на резкой, быстрой ноте слишком короткой песни рухнул с остановившимся от страха сердцем. Ему в последний миг жизни, пожалуй, привиделись волки — страшные, клыкастые, своим смрадным дыханием смерти ошарашившие его и заставившие содрогнуться и умереть…

Тони задрожал.

— Зачем? — спросил он, переведя исступлённый взгляд на Шэрру. — Я мог бы и сам, по правде, и…

— Ешь, — грубо оборвал его Роларэн. Он осмотрел всё вокруг, подобрал какую-то кривую палицу — и в его руках она превратилась в настоящую боевую, тонкую и прочную.

Тони с надеждой посмотрел на неё — словно ждал того мига, когда он наконец-то продолжит своё странное обучение. Удивительно, до какой степени Тони соскучился по тем словам Мастера, по рассказам о жестокости и подлости эльфов. Он был единственным, кто шептал им правду — и действительно мог соврать, если бы пожелал, но не захотел этого делать. Почему? Тони не стал задавать себе такие вопросы, потому что и ответов-то у него толковых не было.

Он содрогнулся, когда мужчина в очередной раз бросил на него быстрый раздражённый взгляд, а после весело и довольственно улыбнулся, будто вызывая на бой.

— Надеюсь, приготовить ты сможешь его сам? — хмыкнул он со смехом Мастера, а не бессмертного эльфа, а после швырнул выкованную из магии боевую палицу Шэрре.

Тони почувствовал, как его стрелой пронзило разочарование. Она — девушка, и какое право имел Роларэн нападать на столь хрупкое существо? Почему не сражался с Громадиной — боялся?

Он не видел прежде эльфийского боя, но почувствовал, как его пронзил ужас, когда Роларэн перехватил покрепче, сняв, впрочем, перчатки, настоящую, пропитанную таинственным ядом, который оставил тогда такое страшное клеймо на коже Миро.

Тони вскрикнул от ужаса, когда Роларэн нанёс свои первые удары. И Шэрра защищалась так неуверенно, так испуганно, что даже пропустила один из выпадов — палка только на несколько миллиметров не дошла до её кожи, буквально на волос даже, но — всё же, не ранила.

Теперь она сражалась уже яростнее. Тони с восторгом наблюдал за тем, как она сначала медленно, потом уже быстрее, быстрее, быстрее отражала бесконечные удары.

Он знал, что должен был освежевать этого кроля и хоть что-то приготовить, но забыл о еде.

Шэрра перемещалась совсем не так быстро, как Роларэн. Мастер — всё ещё Мастер, — щадил её, не позволял умереть от жестокого удара, но она всё равно должна была беречься, не могла с уверенностью ответить, что он ни за что не причинит ей вреда. И Тони знал, насколько это было опасно.

У него самого дрожали руки. Он принялся работать с несчастным кроликом, но вместо того, чтобы сделать что-то толковое, только сильно порезал палец, а теперь с каким-то отупением наблюдал за битвой.

Кровь стекала на прекрасную белую шкурку кроля. Или, может быть, он не смог отличить от него обыкновенного зайца-беляка?

Тони стало гадко от самого себя. Шэрра превращалась в размытое пятно перед глазами — и вдруг рухнула с тихим вскриком.

По её руке скользнуло ядовитой палкой.

Тони зажмурился. Он не хотел на это смотреть. Он боялся её хоронить. Он схватил зайца за белые уши помчался прочь, всё дальше и дальше, лишь бы только ничего не видеть, не наблюдать за погребением. Громадине хотелось верить в то, что Рэн похоронит девушку с честью. Она ведь и ему была дорога.

…Перед глазами у Шэрры мир шёл пятнами. Она слышала тяжёлое дыхание, слышала, как сотрясалась земля — убегал Тони. Он вернётся. Он вернётся бесцельно, всё с тем же мечом за плечами, будто бы неприкаянное животное, будто собака, которую хозяин бьёт, она всё приходит и приходит.

Руку невыносимо жгло. Но она всё ещё была жива, если чувствовала эту боль. Если пришла в себя.

Человек бы первым делом спросил, попал ли он в подземелья, где его будут мучить целую вечность, или, может быть, вознёсся на небеса, чтобы оттуда наблюдать за миром и позволять бесконечному счастью одолевать его. Но Шэрра не была человеком, она — эльфийка, а эльфы знают, что после смерти уже ничего не бывает. Потому, раз уж она проснулась, она всё ещё дышала, всё ещё имела шанс пережить и ту встречу с Каеной.

Роларэн сидел рядом. Она лежала не на холодной траве, а на его разостланном по земле плаще, и мягкий мех, пушистый даже, вдруг напомнил о Твари Туманной. Равенна больше напоминала кошку. Бедная, прелестная Тварь, и Каена, её вечная мучительница…

Не вечная. Грех именовать Вечным то, что просто оным притворяется.

— Всего тридцать пять минут, — отметил Роларэн, глядя на неё.

— Тридцать пять минут?

— Ты была без сознания. Я однажды испытывал на ещё одном бежавшем эльфе, тоже с магией — правда, это было много лет назад, и палица у меня была другая, но в Каене яда откровенно больше, чем в той.

— И как? Сколько времени ушло у него? Или он умер? — Шэрра попыталась привстать, но к горлу подкатилась тошнота.

— Примерно три часа.

— А у тебя?

Она предчувствовала, что палица Каены была для него первой в таком понятии — мучительно-пыточном. Не задать этот вопрос не могла хотя бы по той причине, что он сам подталкивал её к нему.

— Я не терял сознание, разве что на какой-то миг, — отметил Рэн, — но я был привычен к боли и ожидал удара. Потому, то, что ты так быстро пришла в себя, само по себе геройство. Я был уверен только в том, что ты не умрёшь — эльфы сильны пред собственным оружием в человеческом мире.

В человеческом мире, словно возмездие за всё то, что люди сделали с ними прежде, все эльфы бессмертны. Это Шэрра знала. Свежо предание — его передавали из уст в уста и в её селении, и всюду, по всему Златому Лесу, чтобы внушить хотя бы какой-то элемент надежды в тяжёлые жизни несчастных, страдающих доселе эльфов.

— Пускай, — наконец-то промолвила она таким тоном, будто бы всё это не имело значения, — я бы и не выжила, ты бы всё равно пришёл к Каене. Верно?

Он не ответил. Коснулся шеи, и только сейчас Шэрра заметила какой-то маленький кулон — наверное, в нём хранилось то самое зерно. По крайней мере, Рэн прежде прятал его за иллюзией, а теперь позволил смирно свисать на шее — и когда она протянула руку, не дёрнулся, а позволил прикоснуться.