Скарамуш. Возвращение Скарамуша - Сабатини Рафаэль - Страница 92

Андре-Луи помедлил с ответом.

– За такое дело, вероятно, будет назначено солидное вознаграждение.

– Вознаграждение? Значит, вы не считаете, что добродетель – сама себе награда?

– Опыт подсказывает мне, что добродетельные люди, как правило, заканчивают свои дни в нищете.

Барон выглядел разочарованным.

– Вы удивительно циничны для своих лет.

– Вы хотите сказать, что мои суждения не замутнены чувствами?

– Я хочу сказать, сударь, что вы непоследовательны. Вы объявляете себя монархистом, но остаетесь равнодушным к судьбе монарха.

– Просто мои монархические взгляды не привязаны к личности Людовика Шестнадцатого. Для меня важно правление, а не правитель. Король Людовик может умереть, но во Франции все равно будет король – даже если он не правит.

Смуглое лицо де Баца посуровело.

– Сударь, вы сказали очень много слов, вместо того чтобы просто ответить «нет». Вы меня разочаровали. Я считал вас человеком действия, способным на смелые поступки, а вы всего-навсего… теоретик.

– Всякая практика основывается на теории, господин де Бац. Я не вполне понимаю, что и как вы предлагаете осуществить. Но в любом случае это дело не по мне.

Полковник поморщился.

– Что ж, быть посему. Не стану скрывать, что я сожалею о вашем отказе. Возможно, вас не удивит, сударь, – хотя это и выглядит невероятно, – что я не нашел здесь и дюжины дворян, готовых принять участие в этом рискованном деле. Когда вы назвали себя монархистом, я было воспрянул духом, так как, по мне, вы один стоите двух десятков этих бездельников. Даже исколесив всю Францию вдоль и поперек, я вряд ли найду человека, более подходящего для моих планов.

– Господин де Бац, вы мне льстите.

– Нисколько. Вы обладаете качествами, необходимыми для выполнения подобной задачи. Кроме того, в Париже у вас есть друзья, облеченные властью. Они могли бы помочь вам выпутаться из затруднительного положения, если бы вы в него попали.

Андре-Луи покачал головой.

– Вы переоцениваете и мои способности, и мое влияние на недавних товарищей. Как я уже сказал, сударь, это дело не по мне.

– А жаль! – холодно заключил де Бац и удалился, оставив Андре-Луи с ощущением потери единственного шанса обрести друга здесь, в Шенборнлусте.

Глава IV

Революционер

В Кобленце потянулись дни томительного ожидания. Их тоскливое однообразие усиливалось дождливой погодой, которая держала Андре-Луи в четырех стенах.

Мадемуазель де Керкадью этого не замечала. Красота, живость и приветливость нрава новоиспеченной фрейлины снискали ей всеобщую симпатию и теплый прием при дворе. Она пользовалась особым расположением их высочеств, и даже госпожа де Бальби была с ней необыкновенно любезна и предупредительна. Что же касается придворных из окружения принца, поговаривали, что по крайней мере половина этих господ влюблены в мадемуазель и соперничают друг с другом за ее благосклонность.

Такое положение вещей наполняло радостью всех, кроме Андре-Луи, который тяготился праздностью и бесцельностью пребывания в этом кругу, куда его забросила судьба и где он чувствовал себя лишним. И тут неожиданно произошло событие, давшее хоть какую-то пищу его уму.

Как-то вечером Андре-Луи вышел подышать свежим воздухом. Только он, с его неугомонностью, мог отправиться на прогулку в такую слякоть. Ветер утих, вокруг сделалось душно. Лесистые Пфаффендорфские холмы на противоположном берегу Рейна на фоне мрачных дождевых туч приобрели серо-стальной цвет. Андре-Луи шагал вдоль желтой, вспученной реки, мимо понтонного моста, за которым маячила громада Эренбрайтштайна – мрачной крепости, похожей на вытянутое серое недремлющее чудовище. Молодой человек достиг места слияния двух рек, давшего название Кобленцу,[190] и повернул налево, направившись вдоль притока Рейна, Мозеля. Уже в сумерках он ступил на узкие улочки Альтер-Грабена и свернул за угол, на улицу, что вела прямо к Либфраукирхе, и столкнулся нос к носу с каким-то прохожим; тот остановился, застыл на месте как вкопанный, потом бочком обошел Андре-Луи и ускоренным шагом двинулся прочь.

Его поведение показалось Андре-Луи настолько странным, что он тоже остановился и, резко повернувшись, посмотрел прохожему вслед. На ум ему пришло несколько соображений: во-первых, этот человек, кем бы он ни был, узнал его; во-вторых, эта встреча удивила прохожего; в-третьих, он хотел было заговорить с Андре-Луи; в-четвертых, он почему-то передумал и ускорил шаг, чтобы самому остаться неузнанным. Если лицо Андре-Луи под узкими полями шляпы с конической тульей еще можно было узнать в наступавших сумерках, то лицо неизвестного тонуло в тени, которую отбрасывала его широкополая шляпа, и вдобавок, как будто этого было недостаточно, он кутался в плащ, закрывшись им по самый нос.

Движимый любопытством и подозрительностью, Андре-Луи бросился вдогонку и, нагнав прохожего, хлопнул его по плечу.

– Постойте, любезный. Сдается мне, что мы с вами знакомы.

Прохожий прыгнул вперед, развернувшись, выпростал из-под складок плаща правую руку, в которой была зажата шпага, и направил острие в грудь Андре-Луи.

– Убирайся прочь, разбойник, пока я не проткнул твои кишки! – Голос человека, все еще закрывавшего лицо плащом, прозвучал глухо.

Андре-Луи, вышедший из дому без оружия, пару мгновений колебался. Затем он прибег к приему, который применял и которому обучал других в дни занятий фехтованием на улице Случая, – прием простой и эффективный, если действовать решительно, однако способный привести к роковым последствиям для исполнителя, если тот замешкается. Андре-Луи выбросил вперед руку и отбил клинок в сторону, коснувшись его на уровне собственного локтя; стремительно продолжая движение, словно в круговой защите, он прижал к себе шпагу, ухватил ее у самого эфеса и вырвал из руки противника. Не успел незнакомец сообразить, что произошло, как острие его шпаги оказалось приставлено к его же груди.

– С «разбойником» вы промахнулись. А вот кто вы такой? Для такого теплого вечера, мой друг, на вас многовато одежды. Дайте-ка на вас взглянуть!

Протянув вперед левую руку, Андре-Луи заставил незнакомца отвернуть плащ и тут же, увидев его лицо, белевшееся в тени широкополой шляпы, издал изумленное восклицание и опустил шпагу.

Перед ним стоял народный представитель Изаак Ле Шапелье, адвокат из Рена. Некогда один из самых непримиримых врагов Андре-Луи, он впоследствии сделался его ближайшим другом, чьи поддержка и поручительство помогли юноше стать членом Национального собрания. Встретить этого видного революционера, некогда занимавшего в Собрании кресло председателя, крадущимся боковыми улочками Кобленца в явном страхе быть узнанным – такого Андре-Луи никак не ожидал. Когда он наконец оправился от изумления, его разобрал смех.

– Нет, право слово, Изаак, что за странная манера приветствовать старых друзей? Взять и едва не проткнуть мне кишки! – Внезапно его осенила новая мысль: – А ты, вообще-то, к кому приехал? Не ко мне ли?

Ле Шапелье презрительно скривился.

– К тебе? Бог мой, ты слишком много о себе возомнил, если думаешь, что депутата Собрания направят к тебе с поручением вернуть тебя обратно.

– А я и не утверждал, что тебя ко мне направили. Я решил, что, может быть, ты приехал под влиянием симпатии ко мне или чего-то подобного. Но раз это не так, то что же привело тебя в Кобленц? И почему ты опасаешься быть узнанным? Уж не шпион ли ты?

– Все лучше и лучше, – фыркнул депутат. – Твои мозги, мой дорогой, изрядно заржавели со времени твоего отъезда. Скажу одно: я здесь, и любое неосторожное слово может меня погубить. Как ты намерен поступить?

– Ты мне отвратителен, – сказал Андре-Луи. – Вот, возьми свою шпагу. Ты, видимо, думаешь, что дружба не налагает никаких обязательств. Возьми шпагу, тебе говорят. Сюда идут. Мы привлечем внимание.

Ле Шапелье взял шпагу и вложил ее в ножны.