Удел безруких (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич - Страница 37

— Да, сэр, но вы все-таки ввели армию в Афганистан, и Чехию, и Венгрию.

Мистер Черепах нажал, вероятно, невидимую кнопку под столом, потому что сию же секунду в кабинет заглянул референт, выслушал краткий приказ и через несколько тягостных минут ожидания принес Черепаху некие сколотые скрепкой листы.

Тот перевернул верхний лист и протянул переводчику весь пакет.

— Что это?

— Это, мистер Хопкинс, — ответил переводчик, — список инцидентов, нарушений воздушного пространства над СССР американскими самолетами. Зачитывать?

Сэм помотал головой:

— Черт возьми. Шесть листов! Окей, верю.

— Когда сможете предъявить мне такой же список нарушений советскими самолетами, — Черепах едва-едва обозначил улыбку кончиками губ, — американского воздушного пространства… Тогда поговорим на равных. А сейчас давайте вернемся к теме. Вы хотите сказать, что Америку не интересует ваша теория?

— Но, сэр… — Хопкинс чуть было не ляпнул “сэр Черепах”.

— … Это еще не теория. Всего лишь предположение. Гипотеза, которая может быть как доказана, так и опровергнута. Стройная законченная теория их бы заинтересовала, но тратиться на проверку гипотезы они решительно не согласны. У вашей разведки есть запись обсуждения именно данного вопроса людьми, отказавшими мне в работе.

— Кто? — прошелестел Старик.

— “Макдоннел-Дуглас”, - Черепах поморщился, сделавшись окончательно похожим на кличку.

— Козлы, — буркнул Адмирал, снова открыв декоративную папку.

— И что же вы хотите за вашу самоотверженность? — без улыбки спросил Черепах.

— Денег? Наград? Ученых званий? Не стесняйтесь, вы вполне заслужили это самим фактом перехода на нашу сторону. Особенно сегодня, когда мы пугало и угроза для всего якобы свободного мира.

Хопкинс чуть прищурился:

— Сэр, я больше всего хотел бы проверить свою гипотезу. Работать в одном из ваших институтов, общаться с вашими учеными — я знаю, что они весьма сильны. Хотел бы построить экспериментальную установку и создать переход. Ведь мы теперь знаем, что он возможен!

— Знаете или все-таки предполагаете?

— Простите, сэр. Я позволил себе выдать желаемое за действительное. Сэр, но если вы хотите извлечь из меня пользу для пропаганды, меня нельзя секретить.

— Верно.

— А если так, я хочу иметь возможность послать хотя бы единственное письмо без цензуры. Я не так наивен, как выгляжу, и понимаю, что его все равно просмотрят. Но я хотел бы все же, чтобы оно дошло. Неважно, что я там напишу.

Люди переглянулись — точь-в-точь ящерицы за стеклом террариума, медленно, рывками поворачивая головы и рывками же возвращая в исходное положение.

За дверью кабинета послышались торопливые шаги. Затем дверь открылась, ударившись о стену. Крупными шагами вошел мужчина помоложе всех собравшихся лет на двадцать, несколько лысоватый, округлый, в таком же костюме, как у Старика, и протянул Черепаху листок. Тот прочитал, передал Старику; затем листок перешел к Адмиралу.

Адмирал захлопнул окончательно свою игрушечную папку и внимательно поглядел на мужчину:

— Михаил Сергеевич, вы проверили написанное здесь?

Округлый непроизвольно подобрался, попытавшись вытянуться, и Сэм вспомнил, что говорили его попутчики. В СССР каждый мужчина считает честью и долгом отслужить в армии. Округлый между тем кивнул; ни вопроса ни ответа Сэм, естественно, не понял, но интонации не оставляли никаких вариантов. Пришла новость, и Адмирал уточняет, в самом ли деле так.

Михаил Сергеевич повторил утвердительный кивок, еще и добавил:

— Именно так, из посольства шифровка, только что передали.

Тогда Адмирал хлопнул о стол принесенным листком и засмеялся:

— Да пускай теперь этот мальчишка пишет, что угодно. Да всем разрешить, пускай хоть пишут, хоть поют, хоть языком балета изъясняются. Твою же мать, вот это дожили. Бжезинский, Збигнев, просит политического убежища!

— Удавил бы, — без внешних эффектов буркнул Андропов. Громыко неприятно улыбнулся:

— Зачем тогда убежище давать? Убивать нельзя.

— И не будем убивать, — Андропов нацепил очки в черепаховой оправе. — Но гроб закопать обязаны. Инструкция.

— Разрешите, — вклинился Михаил Сергеевич. — Господин Бжезинский за свою жизнь обещает нам дать самые полные и подробные показания, как именно, чьими руками, а главное — в чьих интересах, был убит американский президент, Рональд Рейган.

Услышав знакомое имя, Сэм встрепенулся, и Андропов приказал:

— Переведите все. А то еще подумает, что это мы его ковбоя застрелили.

Переводчик в несколько фраз донес до Сэма суть происходящего, после чего американский беглец, не успев подумать, ляпнул единственное отлично выученное русское слово:

— Peezdetz…

— Во! — Горшков подпрыгнул на кресле. — Устами младенца!

— Так, — сказал мистер Черепах. — Посмеялись, и будет. Не Цветной бульвар. Михаил Сергеевич, это на вас. Доставка, самое главное — охрана. Капиталистам его прикончить весьма важно. Наверняка ведь из-под пули сбежал. Идите, занимайтесь. В секретариате прямо ссылайтесь на меня. Теперь Сэм. Пусть пишет сколько угодно, но если сомневается, что письмо доставят, пусть передает… — Андропов улыбнулся, — через любого из нас троих. Обеспечьте канал связи, Сергей Георгиевич.

— Есть, — Адмирал поднялся и поманил Сэма с переводчиком за собой. — Пойдем, Эйнштейн, работать надо.

Закрыв за ушедшими дверь, Андропов уселся в кресло. Снова снял очки, потер уставшие веки.

— Нет, ну надо же… Может, нам еще и Пола Маккартни пригласить, раз так? Чтобы наши не зазнавались.

Громыко посмотрел без улыбки:

— Между прочим, великолепная мысль. И пригласить. Но так, чтобы не мы ему, а капиталисты нам отсыпали миллионы золотом. На учения его привезти, на показ. Ведь учения мы не отменяем?

— Чертовы поляки. Два года подготовки, а теперь нет Варшавского Договора, новый пока не подписан, заново торговаться со всеми. И учения “Щит-82”, считай, насмарку… Нет, Андрей Андреевич, жаль учения отменять, столько усилий обесценится. Десантные можно провести по графику, а общевойсковые сдвинуть на осень. Как раз хлеба уберут.

— Вот что, — проговорил Громыко медленно, размышляя вслух. — Вот что. У нас по плану сначала ракетные учения, так?

— Да, из-за всей ситуации с Алым Линкором их пришлось передвинуть с четырнадцатого июня на четырнадцатое июля. То есть, через трое суток.

— Передвинуть на четырнадцатое августа. Маккартни сказать прямо: есть возможность посмотреть все своими глазами. Допрос Бжезинского. Беглый физик. Старт ядерных ракет. Советские подводные лодки. Танковые армады в сжатых полях. Утренний Кабул. Концерты, фото на технике. Права на видеосъемку. Пускай платит нам за право это все видеть. Но так, чтобы все разом, пакетом. Чтобы не торговался: в столице пою, а в Мурманск не поеду. Или приезжает, или ну его к черту.

— Так и другие захотят. И сколько туда насуют шпионов!

— И отлично. Установить цену в зависимости от состава делегаций. Чем больше шпионов, тем больше золота пускай выложат. И попадет оно не к нашим завербованным подпольным богачам, а сразу в казну. Особенно, если не золотом брать, а лицензиями там всякими, технологиями, да хоть образцами.

Громыко поднял глаза к потолку, продолжил мечтательно:

— Кто у них там еще? Абба всякое, Бони-эм, еще кто-нибудь. И всем за ту же цену. Пусть ЦРУ за всех раскошеливается. У нас равноправие. Особенно для капиталистов и особенно в данном вопросе. И пусть пишут и снимают. Ну там, вплотную к технике фотографов так или иначе не подпустим, но для артиста же не заклепки главное, а чувства. Общее впечатление. Силуэт на башне танка с гитарой, на фоне закатного Солнца. Так и объяснять.

— А если не то напишут?

— После откровений Бжезинского? Мы же следующий вопрос про Кеннеди поднимем, обязательно.

Андропов повертел головой:

— Не так я это себе представлял. Как вам это вообще в голову пришло?

Громыко вздохнул: