Салют из тринадцати орудий (ЛП) - О'Брайан Патрик - Страница 38

— Совершенно точно. Перон, оставленный на этом острове, утопал в ней. По его признанию, добираться до пресной воды не очень удобно, но не думаю, что флотская изобретательность не справится с неудобствами. Мне не хватит слов, Джек, чтобы описать тебе ценность исключительно удаленного острова для натуралиста. Необитаемого плодородного вулканического острова, покрытого буйной растительностью. Без этих мерзких крыс, собак, кошек, коз, свиней, которых глупцы завозят, чтобы разрушить Эдем. Острова, не тронутого рукой человека — хотя Перон провел там некоторое время, он почти не покидал побережье.

— Ну, я мог бы пожелать более ясной погоды, но отправлю дозорными самых глазастых, а на ночь убавлю паруса. Почти не сомневаюсь, что увидим его во вторник или в среду.

Увидели они остров в среду. При первом свете дня фрегат оказался в пяти милях от этого безошибочно узнаваемого пика — поразительно удачный подход к берегу после пяти тысяч миль в открытом море, даже не учитывая неточности карт и хронометра. Но, к несчастью, подошли они точно с подветренной стороны и пронеслись мимо в темноте под умеренным западным ветром и мощным движущимся на восток течением, невзирая на наглухо зарифленные марсели и самых бдительных дозорных.

— Мы ни за что к нему не подойдем, сэр — заверил штурман. — Он строго против ветра, и с таким течением можно хоть весь день лавировать и нисколько не приблизиться. Я могу присягнуть, что даже на карте Компании остров находится минимум на градус дальше к весту, чем на самом деле.

— Вы запас воды перепроверили, мистер Уоррен? — поинтересовался Джек, опираясь на поручни и всматриваясь в далекую гору, столь ясно видимую, как это только возможно при слабеющем ветре.

— Да, сэр. Даже без тропического дождя, думаю, обойдемся без сильных ограничений, а кто проходил через тропик без потопа?

— Как я только об этом доктору сообщу — не знаю, — огорчился Джек. — Он так рассчитывал на этот остров.

— Бедный джентльмен, — покачал головой штурман. — Но скорость превыше всего. Может быть, все эти разные альбатросы послужат ему утешением. Никогда не видел столько их вместе. Тут и китовая птичка, и три разных буревестника.

— Стивен, — извинялся Джек, — мне очень жаль, но я обделался с твоим островом. Он лежит за кормой прямо против ветра. Лавировать назад с таким ветром и течением мы не можем, а если ляжем в дрейф, чтобы дождаться подходящего ветра, то потеряем несколько дней, которых терять нельзя — нам надо подхватить юго-восточный пассат как можно скорее, если хотим достичь Пуло Прабанга на хвосте муссонов.

— Не огорчайся, друг мой. Мы сможем вернуться сюда удовольствия ради на «Сюрпризе», когда Бонапарту настучат по голове. А пока что посмотрю на птиц, про которых рассказывает штурман — не ожидал увидеть гигантского буревестника так далеко от мыса Доброй Надежды.

Впервые в этом полушарии «Диана» подняла бом-брамсели и направилась на северо-восток под полным набором стакселей, но все же вершина Амстердама с маленьким облачком над ней виднелась весь день.

Но поутру она пропала из виду, а позже днем исчезли и морские птицы. Джек, производя наблюдения для Гумбольдта, обнаружил столь необычную разницу температуры воды на поверхности и на десяти саженях, что дважды перепроверил наблюдения перед тем, как продиктовать их Бутчеру.

Новый мир. Как только они полностью вошли в него, вернулись все старые порядки. Корабельная рутина, нарушенная жесткой опасной гонкой на восток через шестьдесят градусов долготы, снова стала естественным образом жизни. Неизменная диета, уборка палуб еще затемно, частый клич «Уборщики!» днем, общий сбор по средам для назначения наказаний (выговор или лишение грога, до порки в этом плавании еще не дошло), ритуальная стирка одежды и протягивание бельевых веревок по понедельникам и пятницам, боевая тревога каждый будний день, иногда сопровождаемая стрельбами, общий смотр по воскресеньям, за которым иногда следовало чтение Дисциплинарного устава (если инспекция затягивалась), но чаще — церковная служба. Для тех, кто привык — относительно легкая жизнь, но в прямом и переносном смысле очень медленная. Корабль больше не мчался вперед с такой скоростью, что все готово было улететь за борт, с пенившимся вдоль бортов морем, низко гудя, будто орган, сквозь визг натянутого как струны арфы такелажа. Больше не разгонялся он до пятнадцати с лишним узлов, когда катушку лага буквально вырывало из рук юнги, больше не было чувства боевой дружбы, совместного восхищения и разделенной опасности.

Теперь нужно было починить или заменить все, что сломалось или истерлось, все покрасить и вычистить, но прежде всего — вести корабль на северо-восток под слабыми переменчивыми ветрами, очень капризными (стаксели и кливеры требовали постоянного внимания). Когда они все же достигли зоны юго-восточных пассатов, последние едва ли заслуживали свое имя с точки зрения силы или постоянства.

День за днем они медленно пересекали обширный, постоянно обновляющийся диск моря. Когда «Диана» на четырех узлах приближалась к тропику Козерога, и капитан Обри закончил службу словами «во веки веков, аминь», они вполне могли относиться и к этому плаванию. Море, море и еще больше моря, ни начала, ни конца, как у всего земного шара.

Но это мягкое, будто бы вечное однообразие оставляло время для занятий, отложенных в сторону или заброшенных. Джек и Стивен вернулись к музыке, играя иногда даже во время ночной вахты. Малайский Стивена так усовершенствовался, что он видел сны на нем. И, как требовал долг, Джек вернулся к улучшению навыков мичманов в навигации, тонкостях астрономии, математики, и конечно же, морского дела. В этом и он, и ученики достигали неплохих успехов, чего нельзя было сказать об их слабых местах — общих знаниях и начитанности.

Оценивая дневник юного Флеминга, Джек заметил:

— Что ж, написано довольно неплохо, но боюсь, ваш отец останется недоволен таким стилем.

Мистер Флеминг был выдающимся естествоиспытателем, членом Королевского общества, и славился элегантностью слога. 

— Например, я не уверен, что фраза «мы сотоварищи раздернули мантыль-тали» верна с точки зрения грамматики. Но это мы пропустим... Что вам известно о последней американской войне?

— Немногое, сэр, кроме того, что к ней присоединились французы и испанцы, за что получили от нас по заслугам.

— Истинная правда. Знаете, как она началась?

— Да, сэр. Дело было в чае, они решили не платить пошлины на него. Они назвали это «Нет размножению без совокупления» и выкинули чай в бостонскую гавань.

Джек нахмурился, подумал и согласился:

— Ну что ж, в любом случае на море в тот раз они почти ничего не добились.

После этого он перешел к необходимым поправкам на наклонение горизонта и рефракцию, столь важные при наблюдениях Луны (с этими он был досконально знаком), но вечером, настраивая скрипку, поинтересовался:

— Стивен, какой лозунг был у американцев в 1775-м?

— Нет налогам без представительства.

— Ничего про совокупление?

— Абсолютно ничего. В то время американцы в своей массе выступали за совокупление.

— Он не мог быть «Нет размножению без совокупления»?

— Мой дорогой, это старинный девиз естествоиспытателей, восходит еще к Аристотелю, и вообще-то неверный. Только подумай, ведь гидра и ее родичи могут размножаться без каких-либо сексуальных действий. Левенгук уже давным-давно это доказал, но самые упертые повторяют этот клич, будто стая попугаев.

— Ну, к черту налоги в любом случае. Может, возьмемся за анданте?

Фокс также вернулся к прежнему образу жизни. Мор среди его оставшегося скота покончил с взаимными приглашениями на обед — он не принимал приглашения, на которые не мог ответить. Но они все же иногда играли в вист, а когда погода улучшилась и стала ясной, он дважды в день появлялся на квартердеке, прогуливаясь вместе со своим молчаливым компаньоном поутру и соревнуясь в стрельбе со Стивеном (теперь равным соперником) после обеда, особенно при спокойном море, когда бутылка могла уплыть далеко. Вернулся он и к частым медицинским консультациям.